Важное пояснение. Данное повествование описывает дела давно минувших дней, когда я вел отчаянную борьбу с своими комплексами анализируясь у калужского психолога Сергея Белковского. Всё описанное – реально, но давно принадлежит истории, и я сейчас несколько отличаюсь от того себя от лица которого идёт повествование. Если кого заинтересует материал – где – то на страницах дневника первые пять глав.
Глава пятая Кто зажег в тебе свет?
До сих пор Сергей согласно жанру подобных жизнеописаний выступал в роли мудрого учителя, мастера который вытаскивал меня потерявшегося в удушливых объятиях матери. За какие то три месяца Сергей стал для меня чем то вроде идеала – должно быть здесь имел место классическая проекция идеализированного образа отца, что поскольку реального отца у меня не было в моём случае является актуальным вдвойне. Я считал Сергея мастером психологии, который чуть ли не достиг просветления и абсолютно не понят в его жизни.
К сожалению, как потом выяснилось Белковский далёк не только от просветления, но и от элементарной человеческой порядочности. Всё что он так яростно клянёт в других, всё что он презирает и ненавидит произрастало из его души сорняками.
Однако как это не удивительно, гнусность его личности нисколько не уменьшило того блага которое он принёс в мою жизнь. Невольно вспоминается старая католическая идея, что какой бы грешник не был священник, причастие полученное у него ничуть не меньше чем любое другое причастие.
Буквально через три недели анализа мне приснился кошмар будто я подаю объявление в нашу местную газету с целью найти любовницу зрелого возраста с ужасом обнаруживаю, что наборщики перепутали адреса и на мой адрес подано гомосексуальное объявление. Пробудившись я разумеется записал этот сон, но не придал ему значения – очевидно какая-то латентная гомосексуальность, которая согласно Фрейду есть у каждого.
Первый намёк на свои постыдные желания Сергей сделал примерно через четыре месяца, нашего знакомства. К тому времени я уже идеализировал этого человека как отца и был от него весьма зависим. Мы привычно шли с занятий и нас всегда было трое – я Николай и Сергей. Вдруг Сергей, точно невзначай сказал: - «Ребята, я тут вот подумал, а не устроить ли нам груповушку». Решив, что он шутит, но решив поддержать игру я ответил: «не получится у нас групповушка – где девочек то возьмём, на что он ответил что-то вроде «А зачем нам девочки – мы что друг другу не подойдём?». При эжэтих словах меня прямо передёрнуло, но разумеется серьёзно я его слова не воспринял – полугомосксуальные шутки я не раз встречал у людей с специфическим юмором и абсолютно далёкими от реального гомосексуализма. Я посмеялся и поспешил перевести тему на что-то более интересное.
Однако Сергей очевидно решил, что я у него в руках и с каждой встречей стал намекать на свои гнустные желания всё яснее и яснее, не осмеливаясь однако произнести их напрямую. Он, делая сочувственное лицо начал издалека втолковывать мне, что я вытесняю очень важную часть своей природы, что необходимо научится отбрасывать собственные комплексы. Однако, когда я пытался таки прояснить, что же конкретно он имеет в виду Сергей отвечал, что нет смысла играть в кошки мышки я и так всё понимаю. Тогда, я ещё не понимал. Представить, что столь великолепно образованный и утончённый человек может оказаться пидорастом было выше моих сил. Мне казалось, что он просто ведёт одну из своих бесконечных психологических игр. Время от времени ко мне приходили пугающие мысли, что возможно мой великий учитель гомик, но я списывал это на свою мнительность – уж наверняка Сергей имеет в виду, что-то другое, о чём я и не подозреваю.
Надо сказать только один любопытный эпизод полностью уничтожил те отговорки которые изо всех сил выстраивало моё подсознание. Прошло уже почти пять месяцев анализа. Я достиг очень больших успехов, мне даже удалось объединить два главных враждующих образа на моей мандале – змею и цыплёнка в единого пернатого змея. Мне всё чаще случалось переживать приятные ощущения мистического единства с миром. Мандалы я рисовал почти каждое утро записав сон, а в остальном моя жизнь не особо отличалось от того что было раньше.
Более того – моя стратегия несопротивляющегося отстранения начала давать свои плоды. Я помню как однажды, моя мать придя в отчаяние по поводу моего безразличия, в ответ на мою фразу смыслом которой было примерно следующее: «Разве тебе сейчас е легче, я не ругаюсь с тобой, не пытаюсь тебя переучить, что же не так». На эту фразу моя мать ответила великолепной фразой, которая запечатлелась в моём сердце сладостным мигом победы: - «Раньше я знала, что ты меня любишь, а сейчас… Лучше бы я тебя не отмазывала, пошел бы в Чечню, погиб бы там, но я знала, что ты погиб Моим, а сейчас ты не мой». Вряд ли можно представить более сладостные моему слуху слова – она помимо своей воли признала, что я перестал быть её – сколько я не бунтовал, ничего не помогало, а здесь это спокойное отстранение, и неспешное самоисследование оказалось привело к моей, как я тогда наивно думал, окончательной победе. Мог ли я после таких моментов сомневаться в том, благодаря которому я достиг победы на таком уровне. Конечно же нет, и до того как точки над «И» не были расставлены окончательно я обманывал себя удобными отговорками.
Мои занятия у Белковского нашли своих врагов, не только в лице моей матери, но и в лице некоторых друзей, которые очень болезненно воспринимали рвущуюся между нами пуповину. Не буду называть имена, но была одна супружеская пара, которую приводило в ярость то что отныне они не могут иметь надо мной той власти какая была раньше. Я стал защищаться от их излишней навязчивости, тем более, что в тот период, когда я подошел почти вплотную к пробуждению древнего змея Кундалини, любой приём алкоголя мог оказать на меня весьма негативное воздействие. Вместо того чтобы хотя бы смириться с моим новым витком пути, они своими насмешками и издёвками старались сбить меня с этого пути, добиваясь только того, что я отдалялся от них всё дальше. Лишь много поздней мы, подобно ёжикам из притчи нашли то оптимальное расстояние, чтобы не сближаться слишком близко и при этом не разойтись окончательно.
Так вот однажды, когда я и эта пара шли через двор Николая я решил зайти к нему якобы за книгой. По своей наивности я не сомневался, что Сергей, если захочет сможет обаять их и полностью убрать всякую враждебность. Однако, ничего этого не произошло, они достаточно холодно поздоровывались после чего обменявшись несколькими предложениями с Николаем, мы ушли. Не успели мы выйти, как она вдруг неожиданно глядя мне в глаза говорит фразу которая повергает меня в шок: - «А ты знаешь Атон, твой Сергей обычный гомик». Эта фраза бьёт в самый мой центр, я чувствую как у меня из под ног, все мои тайные сомнения в которых я боялся признаться даже себе, высказаны ею с такой поразительной бесстыдностью. «Да ты побледнел, уж не стал ли ты сам гомиком? Помни – в этом мире нет ничего страшнее и отвратительнее мужиков которые используют свой хуй или жопу не по назначению. «Но почему ты так уверена?» вспылил я, ничего подобного он мне не предлагал, солгал я. «Значит предложит. Я не ошибаюсь в таких случаях». Никакие слова, о том, что у него есть жена и дочь, чего у гомиков по идее быть не должно, на неё не действовало эта женщина была абсолютно уверена в гнусной ориентированности Сергея.
Я был настолько потрясён, что под благовидным предлогом свалил домой, чтобы хоть как-то разобраться со своими мыслями. Что если Белковский и правда настоящий гомик? Слова этой женщины не могут быть авторитетом – ведь она изначально относилась к нему плохо, но почему чёрт возьми она назвала его именно гомиком, а не каким нибудь подлецом, уродом и кастратом, или например новым русским, что для Натальи всегда было самым страшным оскорблением. Значит – что-то уловила, значит дыма без огня нет. Но что же мне делать? Мой путь дошел только до половины – уйти сейчас означало бы неизбежное поражение в борьбе. Согласится? Но это насилие над своей природой – у меня никогда не было никаких гомосексуальных желаний не из следованию общепринятой морали, как это пытался обернуть Белковский (Думаю, что человека который потерял невинность в 15 лет в объятиях проститутки можно обвинить в чём угодно, только не в моральной озабоченности), а просто из естественной природной склонности, естественного отвращения и полной направленности на женщин. Я решительно ничего не мог понять – казалось жизнь нанесла мне самый страшный удар какой только мог быть.
Повинуясь естественному, а точнее уже выработанному рефлексу, во всех тяжелых эмоциональных состояниях я стал рисовать мандалу. Мандала была разделена напополам какой то коричневой ёмкостью. Коричневый – цвет матери, вспомнились мне уроки Сергея. Если сейчас моя рука сама вводит этот цвет верно мне грозит опасность оказаться во власти материнского комплекса. Это самое страшное – хуже в принципе ничего быть не может. Где-то на третьей мандале выплеснув весь негатив вместо коричневой ёмкости, я нарисовал зелёную ёлку, после чего у меня на душе стало значительно легче. Появилось ощущение какой то укоренённости и силы, которую трудно поколебать. Впрочем мандалы мандалами, а проблема продолжала висеть над моей головой дамокловым мечём.
Через пару дней я опять оказался у него на занятии. Я смотрел на своего учителя, точно пытаясь угадать, где в нём могла увидеть зло Наталья. Вот он, вполне нормальное лицо, приятный голос, чёткие мысли. Впрочем по поводу чёткости и последовательности его убеждений у меня последнее время тоже стало развиваться сомнение – человек который когда ведёт группу называет Христа высочайшей Самостью человечества – оказавшись наедине с нами с Николаем говорит что-то вроде «Нам на Христа посрать, мы буддисты». Эта двойственность Сергея просто убивала меня – здесь он был благородным учителем, который уж сам то давно проработал свои человеческие слишком человеческие комплексы, стоило же нам остаться втроём, он превращался в какую то пародию на Люцифера, более походящую на обычного лицемера.
Я продолжал рисовать, ведь навык рисования мандал был самым ценным, что было мной усвоено у Сергея. Нанося краски на бумагу я почти физически чувствовал как из моего сознания исторгается та или иная энергия. Это уже было не просто рисование, это было какое то принудительное извлечения собственных глубинных чувств на операционный стол листа где они становились зримы в двухмерном пространстве листа. Рисование было для меня неким магическим актом, посредством которого я заставлял демонов души моей явить себя в кругу листа. Круг был точно защищало, тиглем, ретортой, которая защищала меня от обычного эстетизирования и превращало обычное рисование в сильнейшую психологическую практику. Когда я рисовал, казалось границы между мной, краскам, кругом на листе исчезали и я был с ними единым целым. Объяснить это непередаваемое ощущение почти невозможно, как нельзя объяснить вкус арбуза, тому кто никогда его не ел, однако есть простой метод, который каждый может открыть для себя, стоит только правильно сформулировать намерение. Я всегда знал чего я хочу – свободы.
Но проклятье природы человеческой в том, что она не едина, как это думают поверхностные наблюдатели, а подобна стружке в закрытой банке состоит из огромного количества разных частей каждая из которых является отдельным атомом психики, со своими представлениями и устремлениями. Чтобы достичь подлинного единства необходимо погрузить эту стружку в плавильную печь герметического круга и под огнём сознания пытаться сплавить эту металлическую стружку в нечто монолитное. ?Но ведь помимо металла, годного к переплавки в нашем я существует огромное количество других материалов, которые соприкоснувшись с огнём интроспекции подобно древесной стружке вспыхивают им сгорают безвозвратно. Единожды, подобно сталкеру произнеся трубный клич «Свободы!», который вдруг окажется услышан. Должно знать что очень многое кажущееся своим я должно будет перегореть в этом жарком огне, превратившись в ничто, чтобы дать возможность родится монолиту. По сути вся жизнь это процесс своего рода плавки, но в отдельные моменты этот огонь становится наиболее жарким.
Так было и в тот день. Объятый ужасом перед разочарованием я стоял у края бездны, точно Мюнхгаузен между крокодилом и львом. Выбор – только кем быть съеденным – позади бездна материнского комплекса уизительное рабство духа, с правом на иллюзию буна, впереди – гнусное извращение, к которому меня подталкивал «учитель» который оказался не тем кем сначала пытался казаться.
Я знал, что в моём случае согласие на связь означало гибель моего я, предательство истинной воли и падение в унизительные страсти к которым я не имел ни малейшей предрасположенности. Это – тоже растворение, одержание материнским комплексом, но только с другой, чуть более внешне привлекательной стороны нежели напрямую от матери.
На четвёртой мандале я вновь смог нарисовать дерево. Я почувствовал, как приятный поток пошел по всему телу, я возвращался в своё уже ставшее привычным состояние. Мне вспомнились слова Белковского «унизительно быть обусловленным этим миром и испытывать то, на что изначально запрограммирован, мы должны стать хозяевами своего психического пространства». К своему удовольствию я обнаружил, что в этот раз у меня это похоже получилось.
Но – я стал рисовать вновь. Должна быть разгадка, должна быть решение, нужно найти ту изначальную внутреннюю мудрость (имя которой Лилит, о чём я узнал много позже), которая даст мне ответ. Наконец я почувствовал в своём теле сладостную вибрацию, приятная нега стала охватывать меня. Я почувствовал вибрирующий в моём сердце женский голос. В активном воображении мне представилось что я говорю с Аллой – женщиной которая была моим идеалом и обучалась на одной со мной группе у Белковского.
— Я тону помоги. Что мне делать? Обратился я к своей глубине. В памяти всплыла строчка из Бориса Гребенщикова – «кто зажёг в тебе свет, обернётся твоей тенью, и в ночной тишине вырвет сердце из груди».
Надо сказать, что отрывки и фразы из его песен спонтанно всплывающие в моей памяти всегда были верным признаком, что мне удалось установить контакт с бессознательным. Большинство моих мандалл и снов я называл какой либо случайно всплывшей у меня из подсознания строчкой, и потом в ходе анализа выяснялось что именно эта строчка является лучшим выражением актуальной ситуации или советом из всех возможных.
— Мне оставить обучение?
— Это гибель и ты это прекрасно знаешь, молниеносно появился в моём сознании ответ. У меня в воображении прошла картина единства меня и матери, невозможность разорвать этот союз, с которым я боролся всю свою жизнь. Ответ был чёток – Белковский – единственный мой шанс, на спасение, который может и не быть реализован. Психологами всех мастей зачастую недооценивается то какое коллосальне лияие оказывает на нас родительский миф, и как великая пропасть между просто «осознаванием своих эдиповых и прочих комплексов», и их преодолением. Лишь один из статысяч удаётся по настоящему разорвать пуповину, остальные подобны марионетками управляемы своими внутренними матерями и отцами, даже и не подозревая об этом.
— Неужели согласится? С омерзением подумал я. Ответ Анимы здесь был бы решающим, как бы это мне не было омерзительно, если такова цена освобождения от матери я готов на всё. Но во ответ в моих ушах только раздался звонкий женский смех.
. — Догадываешься, что с тобой после этого будет? Во всяком случае я оставлю тебя, и ты будешь так же раздавлен как его Николай. Если ты идёшь на это ты обречён, точно так же как и если с видом оскорбленной миной сейчас покинешь занятия. Жди, наблюдай и дано будет.
Я понял что от меня сейчас требовалось, я стал пытаться отстранённо наблюдать за своими чувствами и мыслями, пытаясь понять откуда они идут. Это очень тонкая работа – отслеживать «цвет» (хотя цвет – лишь метафора, тут совершенно особая грань), эмоций и мыслей которые проносятся в сознании. Эти мысли и чувства подобны айсбергам, лишь малая часть которых на поверхности. Сейчас мне требовалось отстранённо наблюдать за этими двумя айсбергами рождённых страхом – бежать прочь» и «Стать извращенцем». Говоря метафорически я пытался нырнуть на глубину подобно аквалангисту, чтобы исследовать то откуда они растут. Мне очень понятно, что то что я сейчас говорю, обсолютно непонятно для тех кто не разу ни практиковал самонаблюдения. Мои речи здесь должно быть выглядят слишком туманными и абстрактными, однако тот у кого были подобные опыты без труда поймёт смысл аллегорий. Наш язык настолько несовершенен, в том, чтобы передавать тонкие грани переживаний, в особенности тех, к которым способна лишь небольшая группа людей, что невольно приходится пользоваться языком аналогий, которые к сожалению выражают очень немного и исключительно приблизительно.
Итак я погрузился в глубину, и в какой то момент я с ужасом увидел что эти два пути суть одно. Уйду я преждевременно с занятий или приму это извращёние, в итоге я благополучно вернусь в пожирающие материнские объятия. Это было не интеллектуальное, а сущностное, полное осознание, которое называется психологами инсайт. В этот же момент мне пришло очевидное решение – продолжать посещать Сергея, но делать вид, что я не понимаю его намёков, избегать личных консультаций и не оставаться с ним лишний раз один на дин, либо даже втроём. Потихоньку, когда все знания которые он может дать мне будут моими я благополучно покину его занятия, и пойду дальше. Меня удивило почему столь очевидное решение, которое для всякого стороннего наблюдателя будет единственно правильным и очевидным, пришло мне в голову лишь после долгого внутреннего путешествия, хотя казалось бы стоит немного раскинуть мозгами, чтобы это понять.
Но это путешествие было необходимо дл избавления от двух навязчивых и одинаково тупиковых решения, которые навязывались мне той самой внутренней «паучихзой» с мандал, которое по чувствам вызывала у меня наибольшее омерзение, и как оказалось, согласно всем символам является символом поглощающей матери.
Бой был выигран.
Самой моей большой победой было то, что я ещё не умея сопротивляться тому или другому потоку, эмоций, научился их по крайней мере распознавать. Теперь если я по каким то причинам оказывался «под паучихой», какое то время это одержание продолжалось, но тем не менее, осознавая что со мной происходит я мог не рационализировать на тему «благородного бунта» или «Все против меня» - я точно знал, что те чувства которые временно захватили моё эго, порождены той частью психики, которая является моим извечным врагом. Со временем я стал учится сопротивляться этому потоку и переключать своё внимание на что-то ещё.
Кстати с этого момента, у меня качественно изменились мандалы. Змея и цыплёнок, некогда всегда присутствовавшие на каждой мандале, объединившись в пернатого змея куда то исчезли, вместо же их стали появляться разного рода композиции. Состоящие из разного рода геометрических фигур. Стал много появляться религиозной символики мировых традиций, будь то крест, пяти, шести или восьми конечные звёзды, луна и солнце которые присутствовали у меня с первой мандалы перестали быть чёрными, и приобрели свой естественный цвет. Даже Белковский не мог не признать, что произошло какое то позитивное изменение.
Однако у всякого изменения есть своя обратная сторона. Пытаясь отторгнуть то что раньше было моим я стал не замечать как начал скатываться в обратное состояние, процесс называемый в психологии энантиодромия был запущен, и никто не мог его остановить – слова Белковского уже не имели для меня авторитета.
Значительно изменились мои отношения с Белковским. Он, как человек с весьма хорошей интуиции понял это очень быстро. Думаю уже тогда он интуитивно понял, что никакой связи между нами быть не может, хотя еще долго пытался её добиться. Сергей стал агрессивен, ирничен, он старался не упустить случая, чтобы подколоть меня на группе, показав мою несостоятельность хоть в чём то. В ответ я принял глухую защиту, из которой я изредка выходил, чтобы впитать те его знания, которые ещё не принадлежали мне. Из доброго учителя, Сергей превратился в маленького тиранчика из Кастанеды, тиранчика которого необходимо преодолеть.
Впрочем главное было впереди – я подходил к той двери за которой меня ждало подлинное пресуществление.