Начинать что-либо тяжело.
Поэтому вступление пропускается.
[здесь должны были быть красивые рассуждения]
Так вот.
Я начинаю бояться этой жизни.
И себя.
Потому что внутри, я знаю, что я не такая.
Что живу не совсем так, как хочу.
Что мне сложно сказать «нет», что я ведома, хотя хочу сама вести…
Что есть в моей жизни то, что я давным-давно мечтаю сделать, но вечная боязнь чего-то меня останавливает.
Что подчас мне проще смолчать, чем сказать хоть слово.
И еще – я боюсь себя.
Своих желаний, мыслей, возможных, но так и не совершаемых поступков.
И самое удивительное, что это я осознаю только тогда, когда все уже проходит.
Я хочу измениться – и убеждаю себя, что сейчас я меняюсь.
Да, в чем-то это правда – меняюсь. Громче говорю, порой высказываю свои мысли, привыкаю общаться с людьми.
Но это мало.
Этот вечный страх внутри «ой, а что будет? Ой, как же так? Ой, ну как же я это скажу/сделаю? Ой, о таком и думать нельзя! ><» и постоянно уговариваю себя, что так надо, что так должно быть.
Спросить меня, чего я хочу – а я не знаю.
Знаю, что давным-давно хочу на фехтование.
Петь хочу, но не умею.
Хочу не картавить.
Хочу стать решительнее, наглости набраться что-ли…
Я знаю, что мне нравится писать. Скорее всего, это графоманство, но мне нравится и хочется писать.
Себя перекроить хочу.
Внутри, не снаружи.
Хотя порой и внешние изменения ох как желательны!
Да вот для любых перемен нужно пройти через боль.
А боли я боюсь.
До столбняка.
И глупо это все так, и горько осознавать.
Что это? Что это за запись?
Самоанализ?
Или что?
Скорее всего, это навеяно рассказом из чьего-то дневника.
Хорошим таким рассказом…
Вот он:

Переосмысление жизни

- Как это – не было? - спросила я внезапно севшим голосом, - Совсем, что ли? Да у вас ошибка тут, в картотеке, посмотрите лучше!!
- Никак нет, - пожилой Ангел улыбнулся снисходительно и поправил очки в круглой оправе, - У нас тут все записано, все учтено, опять же, все под строгим оком Сами Знаете Кого. У нас за должностное преступление знаете что? – физиономия Ангела посуровела, - Про Люцифера слыхали? То-то. Моргнуть не успел – скинули. «Оши-и-ибка». Скажете тоже…
- Минуточку, - я попыталась взять себя в руки, - Посмотрите, пожалуйста, сюда.
Ангел благожелательно воззрился на меня поверх очков.
- И? – спросил он после секундного молчания.
- Меня, может, и нет. Но кто-то же есть? – я осторожно пошевелила кисельной субстанцией, которая теперь заменяла мне привычный земной организм. Субстанция заволновалась и пошла радужными пятнами.
- Кто-то, безусловно, есть. Но никак не NN, каковой вы изволили представиться., - Ангел тяжело вздохнул и потер лоб, - Я таких как вы перевидал – не сосчитать. И почему-то в большинстве своем – дамы. Ну, да ладно. Давайте проверять, барышня. По пунктам. С самого начала. Так?
- Давайте, - сказала я, решительно повиснув у него над плечом и изготовясь биться до последнего.
- Нуте-с, вот она, биография мадам N, - Ангел вытащил из-под стола здоровенный талмуд и сдул с него пыль, - Ab ovo, дорогая, что называется, от яйца, - он послюнявил палец и зашуршал тонкими папиросными страницами, - Ну, это все мелочи … подгузники… капризы детские… глупости всякие… личность еще не сформирована… характер не проявлен, все черновики… ну, детство и вовсе опустим, берем сознательную жизнь… а, вот! – он торжествующе поднял палец, - у вас был роман в конце десятого класса!
- Ах, какая странность, - не удержалась я, - Чтоб в шестнадцать лет – и вдруг роман!
- А вы не иронизируйте, фрейляйн, - Ангел сделал строгое лицо, - Роман развивался бурно и довольно счастливо, пока не встряла ваша подруга. И мальчика у вас, будем уж откровенны, прямо из-под носа увела. То есть не у вас, - вдруг спохватился ангел и покраснел, - а у мадмуазель NN…
- Ну, и чего? – спросила я подозрительно, - Со всеми бывает. Это что, какой-то смертный грех, который в Библию забыли записать? Мол, не отдавай ни парня своего, ни осла, ни вола...
При слове «Библия» ангел поморщился.
- При чем тут грех, ради Бога! Достали уже со своими грехами… Следите за мыслью. Как в этой ситуации ведет себя наша N?
- Как дура себя ведет, - мрачно сказала я, смутно припоминая этот несчастный роман «па-де-труа», - Делает вид, что ничего не произошло, шляется с ними везде, мирит их, если поссорятся...
- Вооот, - наставительно протянул Ангел, - А теперь внимательно – на меня смотреть! - как бы поступили вы, если бы жили?
- Убила бы, - слово вылетело из меня раньше, чем я успела сообразить, что говорю.
- Именно! – Ангел даже подпрыгнул на стуле, - именно! Убить бы не убили, конечно, но послали бы на три веселых буквы – это точно. А теперь вспомните – сколько таких «романов» было в жизни у нашей мадмуазель?
- Штук пять, - вспомнила я, и мне вдруг стало паршиво.
- И все с тем же результатом, заметьте. Идем дальше. Мадмуазель попыталась поступить в университет и провалилась. Сколько не добрала?
- Полтора балла, - мне захотелось плакать.
- И зачем-то несет документы в пединститут. Там ее балл – проходной. Она поступает в этот институт. А вы? Чего в этот момент хотели вы?
- Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, - уже едва слышно прошептала я, - Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась, что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно...
- Милая моя, - ангел посмотрел на меня сочувственно, - нам здесь до лампочки, кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямая вещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вот серьезно! – зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась, между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!

Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви, держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя блядская все равно перевесит, и тогда уж ты прости меня, Господи, если ты есть...

- Вот то-то, - Ангел покачал головой и перевернул страницу, - да тут у вас на каждом шагу сплошные провалы! Девочка, моя, ну, нельзя же так! В тридцать лет так хотели татуировку сделать – почему не сделали?
- Ну-у-у... - озадачилась я, - Не помню уже.
- А я вам подскажу, - Ангел нехорошо усмехнулся, - Тогдашний ваш возлюбленный был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?
- Вам виднее, - насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было...
- Мне-то виднее, конечно… Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем дальше.
Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря – безработная, из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то хотели?!
- Вспомнила. Стрелять хотела.
- В кого стрелять?! – изумился ангел и покосился в книгу.
- В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, - плакать я, как выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и пошло густыми серыми волнами, - Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще хотела. Давно это было...
- Подтверждаю, - Ангел ткнул пальцем в талмуд - Вы, дорогая моя, имели ко всему этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения! Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!
- Я не знала, что должна… - прошелестела я в ответ.
- Врете, прекрасно знали – Ангел снял очки, устало прищурился и потер переносицу, - Что ж вы все врете-то, вот напасть какая… Ладно, мадам, давайте заканчивать. Приступим к вашему распределению.

Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-то строчить.
- Как вы все не понимаете, - в голосе Ангела слышалось отчаяние, - нельзя, ну, нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!… Всё думаете - и так сойдет… Шутка ли – каждая третья душа не свою жизнь проживает! Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания – то мама плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не вовремя, то – вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется, эректусы… Ну, все, готово, - Ангел раздраженно откинул перо, - попрошу встать для оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.

Я перелетела через стол и замерла прямо перед ангелом, всем своим видом выражая вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.
- Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной, - Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью, - Смягчающих обстоятельств, таких, как а) не ведала, что творила б) была физически не в состоянии реализовать или в) не верила в существование высшего разума - не выявлено. Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до обнаружения себя настоящей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подсудимая! Вам понятен приговор?
- Нет, - я жалобно заморгала, - Это в ад, что ли?
- Ну, ада вы не заработали, детка, - усмехнулся ангел, - да и вакансий там…, - он безнадежно махнул рукой, - Пойдете в чистилище, будете проживать смоделированные ситуации, пока суд не признает вас прожившей свою жизнь. Ну, а уж будете вы там страдать или нет – это мы, извините, не в курсе, - и Ангел протянул исписанный желтый бланк, - Теперь все ясно?
- Более-менее, - я кивнула растерянно, - И куда мне теперь?
- Момент, - сказал Ангел и щелкнул пальцами. Что-то звякнуло, грохнуло и в глазах у меня потемнело...

- ... одну меня не отпустят, а с тобой запросто, - услышала я знакомый голос, - И Сережка говорит – пусть она тебя отмажет на два дня, ну, Олечка, ну, милая, ты ведь поможешь, правда? Мы тебе и палатку отдельную возьмем, и вообще клево будет, представляешь, целых две ночи, костер, речка и мы втроем?

...Это был мой школьный двор, май уже и не помню какого года, пыльный душный вечер. И Ленка, красавица, с кукольным личиком и фигурой от Сандро Ботичелли – моя подружка – как всегда беззаботно щебетала мне в ухо, не замечая, как ненависть и боль медленно скручивают меня винтом, мешая дышать. Такое знакомое, такое родное-привычное ощущение… Я ведь хорошая девочка, я перетерплю все это, я буду вести себя прилично, я хорошая, хорошая, хоро...

- А пошла ты на хyй, - сказала я нежно, с садистским удовольствием наблюдая, как округляются ее фарфоровые глазки, и, чувствуя некоторую незавершенность сцены, добавила:
- Оба пошли к е-бене-матери.
...Когда разгневанный стук Ленкиных каблучков затих где-то за поворотом, я прислушалась к звенящей пустоте вокруг, и поняла, что вот прямо сейчас я, наконец, глубоко, неприлично и ненаказуемо счастлива...
(с)

Они сидели и ждали рассвет.
Зачем? Да просто так. Просто потому, что в этот вечер не было ничего более значимого, чем ожидание восхода солнца – и они ждали его.
А вечер все длился и длился.
На самом деле, они ждали этот рассвет уже долгие, долгие годы… Но он не наступал.
Солнце обходило это место стороной, и они никак не могли увидеть его. Но время тоже не появлялось здесь – и уже несколько сотен лет они сидели и ждали рассвет.
За годы ожидания оба научились понимать друг друга без слов, и потому молчали.
Они видели рождение и смерть миров, невероятные явления и довольно странные вещи – но как же давно это все перестало их удивлять!
Солнца, всего лишь солнца не хватало им.
И они ждали его с отрешённой обречённостью, не осознавая, как же давно они здесь.
А люди прозвали их богами. Люди молились им, приносили жертвы, отвергали и вновь приползали на коленях, клялись верить до последних дней жизни и предавали при первой же возможности. Их называли всевозможными именами, разделяли на сотни божеств или называли единым именем – но что это меняло?
Безмерно одинокие в своем ожидании, они ничего не могли изменить.
И они ждали рассвет – это было единственное их желание.

…

Спустя тысячелетия солнце вдруг пришло в эти края. И время, вместе с его светом, добавило новый виток в свой бесконечный бег.
И они молча поднялись с земли, растерянные, не понимающие, что же теперь им делать…
А потом они побрели куда-то вдаль, тихо переговариваясь на языке, которого не смог бы вспомнить никто.
-Ты видел, как солнце все-таки поднялось?
-Да… Это был самый долгий рассвет в моей жизни.
-И что теперь?
-Теперь я хочу увидеть закат. А ты?
-И я.
И на противоположном краю Вселенной двое в этот спокойный вечер решили дождаться рассвета. Просто потому, что в этот вечер не было ничего более значимого, чем ожидание восхода солнца – и они ждали его.
И они сидели, и ждали рассвет.
И вечность только начинала существовать для них.

Из воспоминаний.
тыкать

я так люблю осень, ее начало, ее расцвет, ее дивную красоту...
Ажурная сеть серых облаков скрывает небо и нити дождя связывают тучи с опавшими листьями...
Осень...
Когда-то я ее ненавидела...
А сейчас я каждый год жду ее прихода, как начала праздника...
Осень, это переход жизни в сон...
Осень - это тихое умирание природы перед новым рождением...
Но отчего-то осень - это и начало нового...
осень - это рождение веры в то, что потом все воскреснет и будет жить...
осень - это начало отдыха от трудов лета для земледельцев...
это праздник урожая, это время наибольшего количества свадьб, это время, когда начинают готовить зерна, что взойдут на полях новой весной...
это начало года для всех учащихся...)
осень - это подготовка к концу.
осень - это подготовка к началу.
осень - это и само начало чего-то необыкновенного...
осень...
я так ее люблю...)

Зараженная.

Прочь отсюда! Уйди, проклятая,
Зараженная, непонятная.
Не ходи сюда – быть больным средь нас,
Так сгореть в огне в тот же день и час.
Мы костер возведем, хворост сложим сухой,
Ай, гори огонь, ай, да жги огонь!
Мы спалим болезнь, чтобы в мир людей
Не прошла она от бессонных дней!
Убегай, кричи, уходи ты прочь,
Зараженная, грешной Евы дочь!
Да не пой, не смей нарушать покой
Тех, кто любит так безмятежный сон!
Как посмела ты снова песнь сложить?!
Как посмела ты душу бередить?!
Называть по имени все на свете, ты –
Зараженная Музой красоты?
Как ты смеешь вновь нам в лицо бросать
Горечь слов своих, не дающих спать?
Колкость рифм своих, облетевших в прах?!
Ты уже навек позабыла страх?
Так горит костер и огонь гудит
Знаешь, что тебе это посулит?
Что ж, не молкнешь ты – так гори навек
Чтобы мог бы всласть спать простой человек,
Чтоб чума стихов и аккордов звон
Вся сгорела в огне до конца времен!
Прогорел костер, зараженной нет –
Что же больно так и покоя нет?
Отчего ее так слова остры?
Может все не так? Только свет луны,
Тишина вокруг, всех спокойный сон
Только я теперь заражен огнем…

Изначально этот дневник создавался как сборник сихов и рассказов собственного сочинения.

Но пока что Муза отправилась в дальний путь, а я..

а что я?

Я живу и каждый день все отчетливее понимаю, как хорошо на свете)

и не портят мне жизнь ни неудачи, ни разочарования...

а еще я наслаждаюсь осенью.

Прекрасной, волшебной осенью, в которую я просто влюблена.

В этом году я смогла сделать очень и очень важный шаг в своей жизни - я поступила в университет))

Осталось лишь удержаться...

Пока что обучение в бывшем РГУ, ныне ЮФУ мн очень нравиться и увлекает.

Это здорово.

***

Вязью слов создаю картины.
Помолчи. Ты и я на краю.
Только желтые листья осины
Бьют отчаянно по лицу.
Запах ив. Я за птицей в небо
Улечу - не держи меня!
Желтых искр золотая небыль
Поднимается от костра.
Память жжет и горит как пламя
Наше лето и первый снег.
Не вернуть. Только болью плавит
наше время и твой ответ.
Не держи - мне до края шаг лишь!
Как давно он манит меня...
Открываю я душу настежь,
Рвусь вперед, как струна звеня.
Только ты не даешь дороги,
Увлекаешь назад - и вдаль...
Ну так что же, заложим дроги,
И рванем в горько-серый февраль?
И шумит за спиной, и стонет
Золотая моя печаль.
В синеватом тумане тонет
Мой осенний любимый край.
Не вернусь. Только память снова
Оживает, и вновь огонь
Все сжигает по воле бога -
Пепел падает на ладонь.

Отчего-то так горько, и трудно дышать,
Отчего-то не верю в свободу полета,
только надо уверенно всюду шагать,
одновременно быть ходком и пилотом.
Шаг за шагом - все так же неявственна цель,
Шаг за шагом, полет за полетом.
И пускай у меня в голове шумит хмель,
И зовет в стороне меня кто-то -
Начихать! Все идти и идти,
Прорывая изнанки иллюзий,
Приминая траву и цветы,
И стараясь избегнуть контузий.
По тревоге вперед, вверх и ввысь,
Вслед за небом, что вдаль уплывает...
"Эй, прохожий! Посторонись!!" -
я скажу, высоту набирая...
А потом - алым-алым закат,
и крыла в нем отчетливый росчерк,
запах гари, стрела наугад -
день как день среди сотен и сотен.
"Позабудь" - ухожу, как всегда -
На прощанье не брошу ни слова,
Только в звонком молчанье утра
Звон шагов прозвенит как-то ново.
"Позови! - я приду, помогу.
Позови! - не застряну в дороге... "
Только в страшную злую беду
Кто даст руку отвергнутой богом?

В огромной комнате старого дома было много всякого хлама. Покрытые паутиной и толстым слоем пыли, лежали здесь аккуратными стопками книги, детали от шкафчиков, вычурные дверные ручки, безглазая кукла в наряде эпохи Ренессанса. Стояла в углу детская кроватка, напротив нее изредка поскрипывало когда-то невероятно уютное и мягкое кресло-качалка, а чуть поодаль к стене были прислонены картины, но что на них было изображено, разобрать не представлялось ни единой возможности. На противоположной стене висели прекрасные некогда часы с кукушкой, но сейчас они почти развалились и выглядели совсем непривлекательно. На подоконнике окна разместились пара плюшевых зверят, весьма изъеденных молью и запыленных до невозможности, рамка с фотографией смеющейся девочки и высокая фарфоровая вазочка.
Пыль, заполнившая все вокруг, обесцветила каждую вещь в комнате, и до этого бывшей очень светлой. Со стороны могло показаться, что все в ней было белым или серым, пушистым и мягким. Но у комнаты был свой секрет.
Люди давно забыли и об этом доме, и о том, что когда-то здесь жила весьма дружная и веселая семья. С годами заросла дорога к нему, а сад разросся и стал частью леса, росшего неподалеку. Надежно скрытый от посторонних глаз дом жил своей жизнью. Время от времени в нем пробегали тени, начинали скрипеть половицы и слегка двигаться двери. И только комната, где раньше жила любимица и гордость семьи малышка Киа оставалась нетронутой. На нее не влияло время – лишь слой пыли указывал на то, что здесь давным-давно никто не живет. И плотно притворенная дверь так ни разу не сдвинулась с места.
Но порой по ночам лунному лучу все же удавалось проникнуть в окошко комнаты – и тогда начиналось волшебство.
Пыль вдруг начинала серебриться и таять, возвращая вещам их первоначальный вид. Неподвижные и изломанные часы собирались вновь и их мерное тиканье, как и прежде, подчеркивало тишину. И ровно в три тридцать ночи выдвигалась жердочка с кукушкой. Вместо механической птицы на жердочке сидел очень солидный и важный скворец во фраке и с пенсне на носу. Дважды постучав клювом о жердочку, он объявлял об открытии собрания Старых Сказок. И всегда он говорил одно и то же в начале собрания: «Спасибо тебе, Люцик, за твой визит к нам» Люцик – так звал себя лунный лучик и его имя очень уважали обитатели этой старой странной комнаты. Когда-то девочка, жившая здесь, придумала сказки о большинстве вещей в комнате – и они обрели душу. А вещи с собственной душой не умирают.
Каждую ночь после прихода Люцика жители комнаты вспоминали свои сказки, сказки в которых именно они были главными героями. В эту ночь наступил черед одной из картин у стены. Безвестный художник нарисовал на холсте тоненькую смешную девочку с встрепанными волосами. Ветер раздувал ее платье, а она осторожно смотрела вниз с утеса на далекие брызги воды. Прошли пара мгновений и потек плавный рассказ картины.
« На берегу синего Океана стоял небольшой домик, увитый виноградом и диким плющом. Это был дом Художника. Художник жил в той странной и счастливой стране, где долго-долго длится лето, осень невероятно свежа и красива, а зимы не бывают холодными, зато снег всегда выпадает на горных склонах. Это был поистине прекрасный край, и Художник был счастлив. Он жил в своем доме и не чувствовал себя одиноким, хоть и до деревни было далековато, а вместе с Художником не было даже кошки или собаки. Зато у него были кисти и краски, ранние рассветы и поразительные закаты, сосновый бор и огромный океан под окнами дома. Год за годом он просыпался под крики чаек и провожал в путь корабли, и все рисовал, рисовал, рисовал… Его картины были прекрасны и различны – не было ни одной похожей или повторяющейся, но Художник чувствовал, что главного в них не хватает. И он никак не мог понять – чего же.
Люди в деревне знали Художника в лицо, вежливо здоровались с ним и с восторгом смотрели на его работы. Но они отчего-то никогда не общались с ним подолгу и не заводили дружбу с ним. Так было до начала четвертой весны жизни художника в этом доме. И когда в садах зацвели яблони в деревню приехали двое: дедушка с внучкой. Дедушка словно вышел из сказок: с белой окладистой бородой, чуть усталыми и смешливыми глазами цвета неба в солнечный день, он курил старую вычурную трубку и любил рассказывать вечерами разные небылицы. Дедушка ходил в сером жилете и черных брюках, на голове у него была шляпа-котелок, а в кармане жилетки всегда были при себе часы с музыкальным боем. Каждый час они начинали играть веселую мелодию. «Тирлим, тирлим, тирьярирам! тирлим, тирлим, тирьярирам!» - пели карманные дедушкины часы. Девочка очень любила эту мелодию.
Сама она была неуловимо похожа на дедушку – и цвет глаз, и внутреннее спокойствие, и легкость в общении с людьми, и светлый взгляд на мир сближали их. И люди, видевшие их вместе, безошибочно узнавали в них родственников.
Дедушка очень любил поглаживать коротко остриженные, непослушные волосы внучки. А она в такие моменты забиралась к нему на колени, одергивая ситцевый светлый сарафан, и весело улыбалась. А дед шутливо бранил ее за расцарапанные коленки.
Они поселились на окраине деревни – в новом, недавно построенном доме, в котором все еще пахло свежими сосновыми стружками. И жители деревни с легкостью улыбались этим светлым людям.
Шел дождь, когда Художник вновь пришел в деревню со своими картинами. В это время года грозы внезапны и он никак не ожидал, что ливень застанет его в дороге. Холсты начали намокать, и Художник почти бежал в деревню, старясь прикрыть полотна своим телом. Девочка увидела его из окна и бросилась из дома на помощь, прихватив с собой плащ. Вдвоем они занесли картины в комнаты и осторожно положили их на пол. Холсты должны были высохнуть, прежде чем вновь можно было бы нести их куда-нибудь, да и дождь не спешил заканчиваться. Девочка с дедушкой проводили художника на кухню и напоили его восхитительно горячим
и вкусным чаем.
- А почему я не видела вас раньше в деревне, господин Художник? – спросила маленькая хозяюшка, заботливо подливавшая чай в опустевшую чашку дедушки.
- Я редко бываю здесь – улыбнулся он в ответ. – Мой дом дальше, на вершине утеса. Ах, какой там восхитительный вид! Я готов всю жизнь провести там и потратить все свое искусство лишь на то, чтобы показать, как там красиво. Я еще не видел столь прекрасных мест – мечтательно проговорил он.
- Как хорошо вы говорите об этом месте! А могу ли я как-нибудь побывать у вас в гостях и полюбоваться пейзажами? – кокетливо спросила девочка.
- Да, конечно! Я был бы только рад. Признаться по правде, у меня редко бывают гости, - смутился Художник.
- О, это дело поправимое – вступил в беседу дедушка. – Дайте ей только волю, и моя внучка будет гостить у вас дни напролет!
Незаметно завязался оживленный разговор, подошедши к концу лишь спустя несколько часов. Художник едва успел приобрести в местной лавочке то, зачем приходил и пополнить запасы краски и кистей, а затем отправился домой, стараясь идти быстро как только мог – уже темнело. На следующее утро он стал рисовать совсем не сосны и море, не чаек и не далекий силуэт парусника – в его набросках все отчетливее и отчетливее становилась видна голова девочки, ее восторженный и вместе с тем осторожный взгляд куда-то вниз, напряженно вытянутая шея…. Штрихи чертили ее лицо на бумаге, изображая голову девочки в фас, профиль, анфас… Художник словно почувствовал приближение чего-то грандиозного, необычайного…
Ближе к полудню в дверь робко постучали. Это была его вчерашняя знакомая – оказалось, он забыл картины у них в доме. Что же, Художнику всегда была присуща рассеянность. А девочка тем временем оглядывала дом, мастерскую, лежащие повсюду холсты и картины, кисти, краски, карандаши, этюды и зарисовки, тряпки, мелки, тушь… а затем подошла к окну и восторженно замерла, глядя на открывшийся вид.
Художник показал ей окрестности, провел по самым красивым местам, расположенным у его дома. И в какой-то момент сам замер: девочка подошла к краю утеса и опасливо вытянула шею, зачарованно глядя на то, как волны разбиваются о неприступную твердь камня, и взлетает ввысь белая пена. Ветер трепал ее коротенькие волосы, раздувал платье. В этот момент она была похожа на неведомую птицу, собравшуюся взлететь – а за спиной ее синел Океан, был виден край берега, сосновый бор и величаво плыли по небу облака. Стремительно пролетела мимо чайка, поймавшая в соленой воде рыбину, и девочка отшатнулась от края. Тогда Художник понял, как должна выглядеть его лучшая картина – и осторожно спросил девочку:
- А ты не против, если я тебя нарисую?

Эту картину он рисовал около полугода. Это действительно было лучшее, что он создал. А потом Художник уехал. Поговаривают, что после той картины он больше никогда не брался за кисти и краски. А кто-то говорил, что он тяжело заболел и умер. Но этого уже никто не узнает» - закончила свою сказку картина. И Люцик, тихо вздохнув, выскользнул из комнаты. Скворец еще дважды стукнул по жердочке, и все вернулось на свои места. И комната вновь замерла, ожидая возращения лунного луча.

Подари мне кусочек неба... улыбнись и закутай в плед.
Как маленького ребенка, которому очень плохо и обидно.
Сядь рядом и пообещай, что скоро все переменится.
Что скоро начнется новая жизнь и я стану лучше, взрослее, сильнее...
И уже не буду так глупо плакать...
Или... просто помолчи и подари мне кусочек неба.
Крохотный кусочек такого большого неба, которое никогда не будет ничьим.
С такой усталой наивностью протяни руку верх, укажи на звездочку и скажи, что она горит, лишь потому что есть я.
И пускай мы оба улыбнемся и каждый подумает, что это неправда...
Но все рано будем смотреть на это огромное небо с этой неяркой звездой и улыбаться...
А еще... проведи своей рукой по моим волосам...
Так когда-то делала мама...
А сейчас я слишком большая девочка, чтобы она приходила ко мне перед сном...
Подари мне один час из моего детсва... и позволь побыть наедине с собой...
Ведь тогда я была намного лучше и искренней...
Но лучше всего...
Подари мне кусочек неба... улыбнись и закутай в плед.
Как маленького ребенка, которому очень плохо и обидно.
Сядь рядом и пообещай, что скоро все переменится.
Что скоро начнется новая жизнь и я стану лучше, взрослее, сильнее...
И уже не буду так глупо плакать...
И я поверю...

Тишина

Тихо-тихо кругом… Тишина
Не давящая, что вы, не эта:
Тишина, что вокруг так слышна
И воспета словами поэта…
Золотисто-малиновый­ свод…
Небеса, что окрасились кровью…
Знает тот жизни вкус, кто живет,
А не смотрит сквозь пальцы на взморье…
Жизнь и смерть – словно две стороны
У медали… На шею одета…
В шуме города часто слышны
Мягко-тихие звуки сонета…
Закрываю глаза – тишина;
Открываю – и вкруг все иначе:
За деревьями речка видна,
Чей-то голос под музыку плачет…
Измениться мир этот бы смог,
Не смогли измениться лишь люди…
Выбирая одну из дорог –
Обходись без особых прелюдий…

Осень

Земля, пока что теплая,
И сны, все так же светлые,
Мечта моя далекая
И осень за мольбертами...
Смесь красок дивным золотом
Смешалась с ярко-алою,
Веселым, буйным шепотом
Шла осень запоздалая...
С деревьев листья сыпались,
А по утрам - мороз.
И часто тени виделись
В саду среди берез.
Волшебным, дивным запахом
Последние цветы
Дурманили мне голову
И тихо отцвели...

Забытые на письменном столе,
Лежат бумаги ворохом измятым..
На них, как и на все, что суще на Земле
Наносит время ветхие заплаты...
Бумаги не пусты - слова, слова...
Слова и мысли, беглые наброски...
От воздуха кружиться голова,
А мир из полного покажется вдруг плоским...
Разорваны, так скомканы и сжаты
Слова. Нет, не слова - душа!
И светят только отблески заката
В осколке от оконного стекла...
Полночный мир тихонько подступает,
Деревья шепчутся и светится трава...
Бумаги на столе. Огонь в каминной яме
И брызги стекол... Ах, слова!
Чернеет на полу бардовой лужей
Чернильницы растекшаяся кровь,
Забыта шпага, голос так простужен
И светится с востока чья-то новь...
Борьба с собой похуже будет боя,
Когда вокруг все честно и смешно.
Забыта шпага, листья все горою
и так пленительно разбитое окно...

Темнота... Хорошо, уютно, как дома.
Высоко. Всегда боялась и любила без меры высоту.
Щелчок пальцами. Свет от вспыхнувшего шарика огня разрывает тьму.
Щелчок. Свет гаснет.
Щелчок. Свет выхватывает тень мотелька из тьмы.
Бедолага. Что он здесь забыл? Свет манит его. Тянет. Крылья трепещут.
Они не целые, уже обтрепанные, обгоревшие, надорванные. Как он еще в воздухе держится?
Щелчок. Свет гаснет. Где теперь мотылек? Что его тянет и куда?
Тихий, едва слышный в этой всепоглощающей тишине звук удара чего-то легкого об пол.
Щелчок. Шарик огня вновь вспыхивает. Мотылек лежит на каменной плите. Мертвый.
Свет заставлял его жить? Не важно.
Я хочу побыть в темноте.
Щелчок - и темное покрывало мрака окутывает меня со всех сторон, убаюкивает...
Указательным пальцем черчу в воздухе сине-льдистую линию. Еще и еще.
Постепенно возникает рисунок. Крыша, дом, ветка дерева.
Добавляю детали: силуэт кота, печную трубу, окно, дверь...
Там, в доме, наверняка живет девушка. Которую Любит неподалеку живущий паренек)
И сейчас девушка наверняка ждет его, сладко замирая от каждого шороха.
Но если ждет - нужен огонь, чтобы согреть и осветить.
Подсвечиваю окно золотистым и чуть затемняю фрагмент светлого пятна. Будто у окна стоит фигура и смотрит вдаль.
Картина завершена.
Щелчок - и она осыпается легкой, мерцаюей пылью.
Холодно.
Хочу тепла.
Щелчок - и шарик света горит, согревая. Хорошо. Уютно.
И так сквозь вечность. Зажигая и гася свое Солнце. Рисуя картины и превращая их в пыль.
Щелчок.

Люблю вечера...
Темные вечера города...
Пусть говорят, что в городе задыхаешься, что город давит, что здесь серо и именно в городе острее ощущается безысходность...
Пусть...
Вечера в городе - это особое время.
Небо вечно затянуто облаками, и высотки подпирают его, загораживают, оставляя крошечный кусочек...
А оно становиться волшебным... Вечерами оно бардово-алое. Либо кирпичного цвета.
А бывает оранжевым. Или невероятного сиренево-фиолетовог­о оттенка... А в разрыв облаков иногда заглядывает кусочек космоса с крапинками звезд...
Волшебно. Чарующе. Замираю, любуясь...
Когда-то мечтала о крыльях... Громадных таких, сильных и пушистых... Потом перестала.
Бесполезно.
Было время, я не спала всю ночь, чтобы увидеть рассвет...
Было время, я хотела проплыть по лунной дорожке...
Было время, я ждала, что продавец шариков на улице подарит мне один, чтобы увидеть мою улыбку...
Было время, и прохожие улыбались мне, просто так, от всей души...
Было время, и незнакомец в маршрутке читал стихи классиков, глядя на меня и взглядом успокаивая и обещая, что будет лучше...
Было время... и много чего было. Теплого и хорошего. С чем не желаю расставаться.
Как странно... было.
а что в настоящем такого?
почему, когда это было, я на это не обратила внимания, не сберегла, а вспоминаю только сейчас?
Было.

Маскарад

Музыка. Бал. Маски кружаться.
Свет от свечей заставляет дрожать.
И фантастически тени ложаться,
Беглое время катится вспять.

Мы заигрались, забыли, расцветили -
Лишними здесь оказались цвета.
Только мы поздно, так поздно заметили,
Что мир не тот, да и маска не та.

Ты был король, но под маской шута,
Ты - судомойка, но дама.
Маски сменились на лица, шутя...
Возгласы, крики неслись по всем залам.

Все изменилось - и маски - поверь! -
Лица и суть человека покажут.
То что под маской - личина теперь
А на поверхности истинна скрыта

Кружаться, кружаться до бесконечности
Пары по залу - шорх платьев и ног
Здесь все потеряны в праздничной вечности
Вот вам начало, но где же итог?

Разговор:

-Я так люблю ночи… Они прекрасны.. В них нет той резкости дня….
-Да? Но ночи коварны…
-Возможно. Зато они благородней дней…
-Почему ты так считаешь?
-День слишком открытый… Он словно кричит: «Вот он я! Поглядите! Я такой светлый, такой чудный! Я даже символ всего хорошего, доброго, светлого! Вся жизнь во мне, вы, люди, живете днем! Только если вам необходимо скрывать себя вы уходите во мрак! Все любят солнышко, а оно только когда я правлю! Я – свет, я – добро, я – жизнь! И как бы вам не было плохо, вы любите день! И всегда вернетесь ко мне!»
Ночь не такая… Она молча согласится со всем этим… Она не требует признания – ей это не нужно.. Ее истинные ценители и без того знают о ее красоте, силе, преимуществах.. Ей не нужно привлекать к себе дополнительного внимания… Зачем? Это все пустое…
И ночь молчит. Она приходит в свое время и уходит, когда появляется день… Она прекрасна и молчалива. И особая ее прелесть заключена в той опасности, которую она покрывает… Да, ночь коварна… Но это скорее еще один ее плюс, отличающий ее от дня… Ее коварство добавляет ей загадочности…
-Ты судишь пристрастно. Это очень спорный вопрос, и истины тут быть не может.
-Да. Но скажи, здесь есть ошибочные суждения?
-А это решит каждый для себя. Каждый по-своему понимает мир. Как можно рассуждать о правде, истине, добре, зле, красоте, уродстве и еще о тысячах вещей, если у каждого, абсолютно каждого из нас есть свое мнение на этот счет?

***
Смешно и глупо, глупо и смешно.
Да только отчего-то так тоскливо.
И словно искры жизни ты лишен –
Ты вновь и вновь проходишь по квартире.
Давным-давно знакомый поворот,
Проход на кухню и витраж в оконце,
Дверь в комнату, стол, стул, торшер, комод
И дверь на встречу гаснущему солнцу.
Стекла прохлада, капельки дождя,
Прошедшего совсем-совсем недавно...
«Что это все – что значит для тебя
Все это?» Свет так плавно
Смещается все в сторону двери
И сумерки вползают ожиданьем...
«Ну, что молчишь?... Ты говори...
Ты говори, не бойся...» Расставаньем
Нам эта встреча стать предрешена.
«Какого черта ты молчишь, что это значит?!!»
Чуть треснула прямая гладь стекла,
Да, кажется, в углу качнулся мячик...
«Ну, что молчишь?... Ответь, ответь, ответь!!!»
И ужас так внезапно подступает...
И страшно, страшно мне смотреть,
Как Нечто мир твой разрушает,
Как вырывает из твоей души
Все самое святое и родное,
Как превращаются цветные сны
В осколки фраз и ветер за кормою...
А ты молчишь, всему ты покоряясь
Одну оставишь радость на прощанье –
Стоять вот так… стоять, стоять, молчать,
Ждя в одиночестве чудесного свиданья.
Пройдут века, и все покроет пыль,
Но ты останешься – бумаги на дорогу
Запутал и порвал сухой ковыль,
А вера – та исчезла понемногу.
Бороться не было, и вновь не будет сил.
За что бороться? – все давно украли...
А ты один… один… один… один…
Стоишь средь вечности ты в царствии печали.
Заката пламенеющий костер
Зальет всю комнату расплавленным металлом,
Но он уйдет, а ты – с каких же пор? –
Застыл в тиши, любуясь перевалом...

Снег идет...
Белый-белый, он легкой россыпью, вприпрыжку, торопливо стучит по окнам, шапкам, асфальту...
Он так безнадежно и отчаяно пытается скрыть всю грязь, серость, окрасить все в чистые и светлые тона...
А ноги спешащих прохожих втаптывают его в землю, мешают с уличной грязью...
Но снег идет...
Уже не мелкими отрывистыми снежинками, а большими красивыми хлопьями, он летит вниз, засыпая дома, дороги, улицы, проспекты, переулки, гаражи, заборы, стены, карнизы...
Покрываются белым пухом машины, крыши... Засыпает снег и людей...
А они смешно отряхиваются, кутаются в шарфы, съеживаются и бегут, бегут, бегут...
Снег засыпает их, останавливает их бег, успокаивает...
Через какое-то время они уже не замечают, что похожи на снеговиков, медленно бредущих куда-то...
Они едва передвигаются, но в мыслях уже далеко...
А снег все сыпется, все быстрей и быстрей, все больше и больше...
Вся грязь давно скрылась, исчезла, раздавленная белой массой, а снег никак не кончается...
Постепенно все замирает и только белые фигурки людишек, больше похожие на сугробчики, еще передвигаются....
Снег валит, падает, душит все вокруг...
Люди замирают...
Они застывают, не в силах пошевелиться...
А в их сердцах горит огонь жизни...
Там они давно уже решили всю кучу своих обычных проблем, они счастливы, но все равно куда-то бегут..
Потому что жизнь у них такая...
Бегательная...
Белые сугробчики в окружении гигантских сугробищ, бывших некогда домами...
Сугробчики-люди стоят смирно, как солдатики в коробке...
Вот только в каждом горит живое сердце...
Опустошающая тишина нарушается стуком сотен тысяч сердец...
Тук-тук... Тук-тук...
Пока они бьются, люди тоже живут...
И сердца загораются...
Сквозь снежно-белую пелену проходит живой свет....
Сердца горят огнем жизни, стучат равномерно, но каждое - по-своему, в своем ритме...
Тук-тук, тук-тук...
Свет сквозь снег....
Люди-сугробы...
Белые хлопья с серого неба...
Глухой стук...
И тишина....
Тишина, создаваемая пульсом человеческих сердец...
Невероятная, неправдоподобная, нежизненная...
Снег идет...
Снег идет...
Снег идет...

тук-тук... тук-тук...

запах...
полупьяный, волшебный, дурманящий...
смесь цветов, листьев и теплой земли...
сиренево-синий вечер...
холод...
косые лучи солнца..
они не греют..
они светят...
паутинка, распятая между ветвями дерева...
солнечный луч медленно скользит по ее нитям, наполняя их позрачность цветом нарциссов...
еще нет снега, но все точно знают, что он начнется.. через пару часов..
потому что так должно быть..
не может быть по-другому...
серые тучи...
нет, не серые...
свинцово-холодные, с синим отливом...
разрыв...
как рваная рана на небе...
и солнечный свет сочится из нее по каплям, вытекает, кажется густым, плотным, осязаемым...
ало-золтистое небо...
солнечный свет...
безмолвие...
спокойствие...
порядок...
всему есть свое место..
гармония...
одно движение - и все рухнет...
напряженное ожидание - гармония не длиться вечно...
ветер..
мягкий, стелющийся, он крадущейся, воровской походкой проходит по верхушкам трав,
задевает последние листья на ветках, дергает паутинку...
звон лопнувшей нити...
неслышный, но предвещающий приход хаоса...
ветер набирает мощь...
теперь - он властелин, он диктует условия.
ему не зачем прятаться и скрывать силу.
Слабый порыв...
трава раболепно гнется, запутавшиеся в ней листья льстиво нашептывают что-то...
паутинка дергается, рвется, пытается улететь...
Резкий, похожий на гневливый удар, порыв ветра...
листья в ужасе замолкают, трава склоняется к самой земле, опасаясь хоть чуть-чуть приподняться...
деревья клонят непокорные кроны в знак смирения...
легкая вязь нитей срывается с ветки и стремительно летит вдаль, прочь от своего пристанища...
ветер-хозяин...
господин...
еще один порыв...
сильный, властный и.. отчаяный...
это место...
все покорено, все в его власти...
но он теперь во власти этого места...
ветер...
бродяга-ветер, попавший в сеть ветвей, окованый длинными высохшими стебельками травы, запутанный шепотом листьев...
Рывок прочь, еще, еще, еще...
деревья крепко держат своего повелителя...
не добычу..
господина...
он будет делать с ними все, что угодно, но отсюда не выйдет...
не сможет...
не выпустят...
разрыв на небе все еще алеет, последние лучи солнца еще истекают из пробитых навылет туч...
осталось немного...
скоро пойдет снег...

"Как высоко...
До чего же высоко и холодно здесь...
Интересно, а что за краем?
Что видят там другие?
Почему он их так манит?"
Мелко-мелко дрожа подходишь к концу крыши,
с любопытством смотришь вниз...
"Как же далеко до земли...
А внизу - грязь, асфальт и ошметки снега.."
И возникает желание наплевать на все и
ринуться вниз...
К земле...
К людям...
К теплу...
"А почему бы и нет?
Решено.
Вперед!"

Птица расправляет крылья и легко срывается вниз, с края крыши...
Ветер подхватывает ее, направляет полет, помогает держаться...
а снизу смотрят люди и подчас отчаянно мечтают оказаться на ее месте.

Новогодняя сказка

Иду по улице...
Совсем скоро Новый год)
Забавные люди.. Идут и радуются, что скоро еще один год их жизни унесет река Времени...
Впереди ходит дед Мороз...
Мальчишка в красной шубе и шапке, съежающей на глаза...
Борода видимо мешает, поэтому он спустил ее вниз и теперь он смотриться даже смешно в этой огромной шубе, шапке и болтающейся бороде...
С улыбкой подхожу к нему и спрашиваю, что же он рекламирует...
Но мальчишка смотрит неожиданно серьезно: "Я не рекламирую... Я дарю. Вот чего бы Вы хотели?"
Слегка теряюсь... Желания? Но у меня теперь есть все...
А паренек смотрит, ждет...
"Вы думаете, я шучу? Нет. Скажите, чего бы Вам хотелось? Я все исполню... Ну, кроме как заставить кого-нибудь другого что-то совершить за Вас... Это не в моей власти"
Внимательно разглядываю парнишку... Самый обычный, каких сотни в толпе... Чуть курносый, голубоглазый, тоненький, нелепо выглядящий в этом огромном красном халате... Он - и исполняет желания? ...
Чего бы мне хотелось пожелать...
Просто, ради шутки...
хотя...
- А можно оставить желание себе? Чтобы можно было загадать потом? Или подарить кому-нибудь?
- Можно... Если желаете...
В его глазах неожиданно мелькает улыбка...
Нерешительно перетаптываясь на месте он неожиданно улыбается, освешая мир широкой открытой и самую малость щербатой улыбкой...
"Я знаю! Вот, держите! Вы же потом забудете и загадаете что-то совсем не то, чего бы хотели! Вот!" - и он протягивает твердый прямоугогльничек:
[Желание новогоднее, одна(1) шт. Для исполнения высказать желание вслух и порвать карточку. Возврату, обмену, отмене не подлежит.]
Чуть виноватая улыбка...
- Вы извините, что так официально.. Не я составлял...
- Ничего)
Медленно ухожу, унося в руках маленькое "Желание новогоднее"
Странная мысль заставляет остановиться, вернуться...
- Интересно, а желания Деда Мороза кто-нибудь исполняет?
- Нет... Это же его работа - исполнять чужие желания...
- Тогда... Я желаю, чтобы в этот раз исполнилось твое желание!
Пальцы легко рвут бумажку...
Удивленный, неверящий взгляд...
Но я уже ухожу... Вот и я смогла подарить кому-то исполнение мечты...

Наше солнце бело, и почти нет здесь тени,
Наши дни сочтены и развеяны в прах,
Наши стены по кругу, нас измерило время
Наши чувства засохли и остался лишь страх.

Мы не можем летать, пусть у нас и нет крыльев,
Мы не можем мечтать, и у нас нет мечты,
Мы застыли в степи – часовые на милях
Одинокого неба и больной темноты.

Нам все пусто и горько, и есть невезенье,
Нам так страшно запомнить, а пуще – забыть,
Нам запреты – законы, а наши паденья
Словно взлеты за грани большой высоты.

Как запомнить куплеты песни ветра над крышей,
Как забыть о больном, глупом сердце своем,
Как понять перемены в себе и все свыше –
Как назвать нам разумным то, чем мы живем?

И так просто тихо сидеть, мечтать,
И так просто рисовать звезду вдали,
И так просто в небе облака считать,
Вспоминать о том, что мы сберегли…

Гори, чтобы светить...(С)