Мы на пороге локального апокалипсиса. И никто точно не знает, что должно произойти, но разрушения уже начинаются. В моём доме лопнули почти все окна, высыпались мелкими осколками на головы прохожих на улице. Сейчас их совсем мало и пострадавших не было. Дом напротив повреждён намного сильнее. От него осталась только передний фасад без дверей и стёкол.
Я подхожу к руинам и заглядываю в дырку, которая была окном в чью-то квартиру на первом этаже. Позади стены только груды мусора и обломков. Кругом необычно темно, это не похоже ни на ночь, ни на вечер. Небо уже совсем чёрное, но облака подсвечены красным, оранжевым, жёлтым. Они как прикроватные ночники, прибитые к небу, лишь слегка освещают пыльные мрачные улицы.
Слышу какое-то движение среди кусков мебели и бетона. Это ты, Роза! только теперь ты изменилась, ты роза во всех смыслах этого слова, срослась со своим комнатным цветком. Или это он принял твои черты? Ты выкарабкиваешься из-под плиты, грязная и измученная. Не понимаю, как тебе вообще удаётся передвигаться в этом тяжёлом глиняном горшке. С трудом узнаю твой голос, твое усталое лицо на толстом зелёном стебле с шипами. Тебе идут эти красные лепестки вместо причёски. Ты в панике, размахиваешь руками-веточками, ладонями-листиками, зовёшь меня за собой, говоришь, что пора уходить, что времени не осталось. В какого же странного монстра ты превратилась, как так вышло и можно ли что-то с этим сделать? Ты уже не молода и не цепляешься за красоту как раньше, не дорожишь своей привлекательностью, поэтому вряд ли будешь искать противоядий, смиришься с новым телом. Я не слушаю, что ты пытаешься мне внушить, рассматриваю твои зелёные морщинки вокруг глаз, твой шип на щеке. Ты уходишь на север с остальными, а мне идти ещё не время.
Во всем видны признаки упадка. Кажется, ещё вчера в процветающем городе светило солнце, работали фонтаны, из супермаркетов шли семьи с покупками на неделю. А теперь, я сижу на остром куске асфальта выломанного из дорожного полотна и не знаю ждать мне тебя с работы или нет. Неподалёку от меня на поваленном дереве сидит наркоман. Ему больше не надо прятаться от полиции, здесь её больше нет. Он делает себе инъекцию и через пару минут сползает на землю, не в силах пошевелиться или как бы то ни было отреагировать на внешние раздражители. Но это не то зрелище, которое могло бы меня увлечь. Потому что это серая обыденность по сравнению с тем, что происходит с моим телом. Пчёлы, те, что вытатуированы на моём бедре, улетают. Они роем соскользнули с кожи в воздух. Они словно мультяшки сбежавшие из своего экранного плена, шевелят крыльями, жужжат, но всё равно продолжают существовать только в двух измерениях. Плоские живые насекомые поворачивают на север, и я уже не вижу их под другим углом.
По полуразрушенной лестнице поднимаюсь к себе в квартиру. Вдруг ты вернулся, пока меня не было. На всякий случай, надо собрать вещи, чтобы уйти как можно скорее. Меня не пугает ни неизвестность путешествия, ни предстоящие события, чем бы они не оказались. Я чувствую только безразличие к происходящему и тревогу о тебе. А вдруг ты уже ушёл и не забрал меня с собой?! Мне не привыкать к катаклизмам, но мне никогда не привыкнуть к предательствам. Не хочу даже думать об этом. Чем меньше думаю, тем меньше шансов, что это окажется правдой.
И дома тебя нет, я везде поискала. В растерянности сижу на крыльце подъезда. Жду у моря погоды. Времени всё меньше. Я наблюдаю не первый конец света. И если ты не придёшь сейчас, то мне придётся рассмотреть его в худших деталях. Но в замешательстве между действием и бездействием я почему-то всегда выбираю бездействие. Я не знаю что делать. И я остаюсь.

Часть всего.


Человеку нравится считать себя властелином мира. А собираясь в толпы люди чувствуют себя ещё сильнее. Но видят ли они реальность? Ощущают ли всю её сложность?
Не знаю. Но знаю, что сегодня я не с ними.
Я открываю кран в ванной и опускаю руки под холодную воду. Они начинают растворяться. Потом голова, спина... И вот я уже утекаю вместе с водой в гнилую канализацию... Со всей остальной грязью теку в реку. Так приятно наблюдать со дна... Впереди ГЭС.
Я лечу с платины и становлюсь электричеством. Теперь я ток в гудящих проводах над железной дорогой. Но тяжёлые мысли не дают мне долго лететь в беззаботном электрическом потоке.
Я падаю на шпалы. Лежу на бетонных шпалах вдоль рельс, разглядываю воздух между ними и ощущаю бесконечность неба надо мной. Едет поезд. Не лишённая чувства неба лежу под движущимся составом, подслушиваю разговоры пассажиров, но они мне сейчас не интересны.
Промчался последний вагон, оставив резкий ветерок от скорости. Этот ветер растащил моё тело на кусочки, словно пазл. Но разлетевшись на ветер, я продолжаю быть собой.
Я сижу в школе на каком-то уроке. Играю в систему образования, в систему общечеловеческих ценностей и норм поведения.
Окружающие ничего не знают. Они думают, что я такая же , как они, песчинка в бесконесной пустыне индивидов. Сегодня они ошибаются. Сегодня я часть всего. Могу быть ничем или всеобъемлющей вечностью...

(с)

В тот день всё было обычно, но вечером в почтовом ящике я нашла приглашение на какую-то вечеринку. Яркая открытка с цветами и шариками мне понравилась, и я решила отправиться на это мероприятие.
Всё было как в американских фильмах: огромный дом, а в нём куча народу. Все слоняются по дому, кто-то танцует, кто-то высматривает себе пару, а кто-то ест, болтают не о чём.
Было дико скучно. Но с наступлением темноты всё начало меняться. Обои на стенах стали проявляться темнотой, комнаты замелькали и как будто стали облезать, показывая мне свой истинный вид. Окружение стало другим. Все стены были обшиты человеческими шкурами. Очертания мёртвых тел были хорошо различимы в полумраке. Их соединяли грубые стежки, словно кусочки лоскутного покрывала. Закуски на столах тоже изменились подстать интерьеру. Канапе из человеческих глаз, кишки вместо спагетти. Но самое главное – это гости. Они были обкромсаны. У кого-то не было руки, у кого глаза или из тела были выдраны куски плоти, отчего они напоминали сбежавших из мясорубки.
От невозможности поверить своим глазам я моргала быстро-быстро, пытаясь прогнать незваное видение. Было страшно, окровавленные люди казалось, хотели, чтоб я пополнила их ряды. Но это просто паника, им было плевать на меня. Они ничего не замечали и вели себя, как ни в чём не бывало.
Двое таких уродов болтали около кухонного стола, стоя спиной к ещё одной компашке таких же. Один из парочки, не глядя и не прерывая разговора, взял тесак и отрубил руку монстру, стоявшему у него за спиной. Из вен хлынул поток крови, а урод, всё так же не оборачиваясь,подставил под обрубок стакан. Он быстро наполнился тёплой свежей кровью, даже с пенкой. Монстр вставил в нег трубочку и коктейльный зонтик и стал пить. А отрубленная от плеча рука валялась на полу и дёргалась в судорогах. Бывший хозяин руки бережно подобрал её, насадил на вертель и поставил в духовку. Я подошла к плите и заглянула в стеклянное окошко духовки. Было видно, как продолжает дёргаться рука-гриль.
Я не могла найти выход из этого дома, он казался бесконечным лабиринтом. Толпы израненных людей откусывали на ходу друг от друга куски и пили кровь.
Уворачиваясь от чьих-то зубов, я поскользнулась на содранном скальпе. Мне подал руку старик. Совсем не обгрызанный как остальные. Дед был бритый, но с длинными волосами. Они наполовину состояли из густой паутины, с которой свисали огромные живые пауки. Его балахон до пола был сплетён из растений. В рукавах птицы свили гнёзда. О его ноги отиралась большая полосатая кошка. Я не могла пошевелиться, глядя, на этого человека, у него были такие гипнотические глаза… Они были синие и глубокие, но в них не отражался весь тот ужас, происходивший в комнате, в них было море… и рыбы… высокий и спокойный, старик казался олицетворением жизни в доме кровавого безумия. Я очнулась от впечатления и в панике спросила:
- Что здесь происходит? Почему? Что с ними?
Он долго молчал, потом посмотрел на меня с удивлённой добротой и ответил:
- Люди пожирают друг друга от начала времён и до бесконечности. Неужели ты заметила это только сейчас?
Теперь я понимаю, он был прав. Мы пожираем себя и других, даже не замечая этого. И всё как будто нормально. Всё хорошо.

(с)