про то, как люди расстаются. / любящим посвящается /
Когда люди расстаются, их вдруг перестаёт волновать
в жизни друг друга то, что раньше очень тревожило.
Люди расстаются, и Его уже не печет состояние здоровья Её мамы,
Он уже вроде бы не тревожится о том, как Она со своей больной собакой
доберется до вет.клиники совсем одна; Он не переживает о том,
как по московским переулочкам и закоулочкам в 00:00
Она на каблучищах докандыбает до дома - в одиночестве или в сопровождении
кого-то, мб, не очень трезвого, а, мб, очень не_.
Люди расстаются, и Она перестаёт вязать Ему шарфы на зиму,
перестаёт поздравлять Его маму с днём рождения
и совсем точно перестает волноваться о том,
сколько новых кать-маш-свет в Его контактах появилось.
Люди расстаются, и теряются общие интересы,
исчезает то, что раньше было на двоих, делилось пополам.
А всё ведь совсем не просто и совсем даже не гениально.
Люди расстаются, и в их жизни появляется занятие,
которому Они отныне посвящают каждую минуту своего времени -
самодрессировка;
даёт корни процесс самобичевания, самоубивания,
но прежде - период каких-нибудь крайностей,
время сладко-горькой ошибки, время раздвигания ног,
время вечно-свободных-для-всех-ночей,
пора-феерия, пора-сегодня-пью-водку, а дальше по сезонам:
сезон-Москва-на-виски, сезон-приколемся-по-коньячку,
сезон-из-Рая-в-Оперу, сезон-закончим-Туборгом.
А кто-нибудь из бывших одноклассников/старых знакомых
так эдак кстати что-нибудь да подешевле по старой дружбе пробарыжит,
и ох как кстати! Они ведь забывают, для Них уже все средства хороши.
И, однажды утром просыпаясь, через n-часов,n-дней,n-месяцев,
Но всё в той же свой кровати, в своём белье, и взгляд-в окно,
Она, самый одинокий и несчастный, но самый свободный человек,
поймёт, что вся это пора лечения пролетела одной ужасной ночью,
и, что убийственно подло, не выблевать последствия вместе с болью,
и никакого времени не хватит, чтобы залатать дыры-раны.
И хочется ампутировать руки, ноги, ребра, мозг.
И лежит Она тут, недалеко от центра столицы, и медлено врубает в то,
что страдает самой неизлечимой болезнью человечества.
С этого момента начинается период самодрессировки,
начинается примерка новых ролей - феминистка, лесбиянка, монашка.
Тренинги, театр, тренинги, театр...
Но и этот период достигает своего апогея, ведь в конце концов
заёбываешься быть ненужной, но не просто ненужной -
заёбываешься быть не нужной Ему.
Хочется ползти к Нему и заставить пить свои слёзы,
наоставлять повсюду своих следов, чтобы не забыл.
Но Она и думать боится о том, как Он там, с кем Он, чем живёт, с кем живёт,
ровно ли дышит, во-сколько теперь ложится/встаёт.
Люди расстаются, и, лёжа теперь на кровати, стоя в подъезде,
переходя дорогу, встречая друзей, Они дрессируют себя;
и в конце этого периода Она уже совсем перестаёт хотеть
быть или казаться (никто, пожалуй, уже не знает, как есть на самом деле)
сильной.
Люди расстаются, и в конце концов Им хочется снова в назад,
в то общее назад, где не было самодрессировки
и табака в таких количествах;
и уже хочется банальных вечеров, где Он допивает Её остывший чай,
Она гладит Его рубашку, а потом Они вместе собирают паззл.
Потом Он, мб, смотря на Её локти,
разглядывая Её по-вечернему неубранные волосы,
расскажет Ей что-то своё белое в признаниях,
а Она, возможно, согласится ехать с ним туда, куда раньше не соглашалась
вопреки чему угодно;
Она, возможно, с ним - куда угодно и на вечность.
Но это всё - моя история, у каждого - своя финалка.
Люди расстаются и покупают быт и "не по любви",
с которыми, как правило, уже никогда не расстаются.
Люди, не расставайтесь, м.
Не расставайтесь ни красиво, ни безобразно. Красоты в расставании нет.
Не учитесь привыкать к боли, не учитесь привыкать быть друг без друга,
Не отдавайте друг друга, не делайте друг друга сильнее, не топите друг друга в крайностях -
пускай это будет чужой прерогативой.
Делайте друг другу счастье.
Потому что, мб, разбежавшись, вы потеряете то,
что даётся каждому лишь единажды.
