Знаете, как бывает.

Просыпаешься в селе относительно ранним февральским утром, вылазишь из тёплой кровати и проходишь по холодному деревянному полу босяком. Холод почти реально обжигает маленькие ступни и так, ты идешь дальше и почему-то светишься от счастья. Подходишь к небольшому окну с деревянными рамами и треснувшим наружным стеклом, выглядываешь в него и видишь снег. Изо дня в день снег. Он уже надоел и сидит в печёнках. С три месяца на улице его целые горы. Сегодня правда гор нет, есть тонкий и уверенный слой сухого подмерзшего снега, что укрыл всё в поле зрения. Даже на ветвях покоится снег наравне с инеем. И от чего-то возникает новый прилив радости.

Возвращаешься к кровати, что стоит впритык к тыльной стороне печи, что начинается еще в соседней комнате. Настоящей русской печи, на которой зимой всегда спит бабушка. Там же, рядом с изголовьем кровати стоит стул, который, кажись, покупала еще бабушка с твоей мамой, а на его спинке висит футболка, свитер, толстые маленькие джинсы и вязаные тёплые носки. Одеваешь всё кроме свитера. Берешь его в руку и идешь. Идешь через две пролётные комнаты, переходишь в длинный коридор, одна стена которого представляет сплошные окна. В конце коридора рядом с дверью стоит вешалка. Твоя куртка висит на капюшоне, чтоб было легче достать. Рядом висит старая мамина и папина куртки, бабушкино, почти не ношеное красивое пальто, что было куплено уже года четыре назад. Там же висит дедушкина затёртая жилетка, тёплая клетчатая рубашка и длинный брезентовый плащ. Над вешалкой на полке лежит шапка ушанка, которую носили и папа и дед, рядом два больших шарфа. Картина, которую видишь каждый день, почему-то вызывает улыбку. Снимаешь свою куртку, вытягиваешь из рукавов шапку и шарф. Шарф быстро обматываешь вокруг шеи, надеваешь куртку, шапку берешь в руку. Варежки на верёвочках свисают из рукавов. Быстро одеваешь тёплые сапожки и открываешь дверь на улицу.

Холодный, буквально обмораживающий, воздух впивается в нос и лёгкие, заставляя на секунду задержать дыхание. В носу мигом образуется немножко инея. Делаешь шаг и забываешь от странного удовольствия закрыть за собой дверь. Делаешь десяток выученных на память шажков и поднимаешь глаза на кухню. Вокруг холодно, ты стоишь и ловишь каждый момент, пока не прошло состояние лёгкой эйфории, что родилось в момент пробуждения и усилилось холодом на улице. В одном из соседних дворов лает собака, а где-то дальше другая подхватила её лай. Пахнет сосновым лесом, смолой, дымом, холодом, сырой мёрзлой землёй. Слышно как за углом дома в сарае дедушка возится с дровами, что бережно заготовлялись еще с начала лета. А над кухней из выложенной кирпичами трубы поднимается дым. Сухой мороз, отсутствие малейшего ветра, хороший лес. Дым из-за мороза очень густой и серый, поднимается ровно вверх, клубясь и медленно-медленно тая.

Вот так ты стоишь с пол минуты, замерзая, потому что куртка расстегнута и понимаешь, что сегодня бабушка поставит на широкий дубовый стол дощечку с еще не остывшими пирожками с грушевым вареньем, желая увидеть неподдельную радость на твоём лице. И она её увидит, и будет ей повод для счастья. И у тебя будет. Ведь придёт дедушка, посадит тебя на колени и скажет что-то о том времени, когда ты только и мог, что молоко сосать. А бабушка нальёт компоту из сушеных яблок и ты будешь пить его с самыми лучшими, самыми красивыми бабушкиными пирожками с грушевым вареньем, сидя на руках у дедушки.

Это наверно и есть неподдельное счастье. Счастье ребёнка.

Но тут ты проснешься в городской квартире, в пустой холодной кровати. Заплачешь от накопившихся за пол года эмоций, от убитых нервов и осознаешь, что тебе уже тридцать два года, у тебя седеют волосы, семьи нет и ты работаешь каким-то инженером по ремонту модемов, имея потенциал глав-инженера завода, а в холодильнике тебя ждет тарелка магазинных пельменей, что были сварены вчера утром. И никакой бабушки уже и в помине нет. И лицо дедушки ты помнишь лишь благодаря старой чёрно-белой семейной фотографии двадцатипятилетней давности, где ты сидишь у него на коленях, что стоит на холодильнике. И мамино родное село ты видел последний раз, когда шесть лет назад за гроши продавал дедов дом. И уже девятнадцать лет ты ни разу не ел пирожков с грушевым вареньем. А сам хорошо умеешь готовить только яичницу и картошку.

А часом позже работники МЧС увезут твоё мёртвое тело, констатировав факт смерти и отодрав его от мёрзлого асфальта…

----------------------

Может вам не захочется плакать, когда прочтете, но я чуть не плакал. Я писал это, думая о своём селе в черниговской области. Я осознаю что там было очень хорошо. И очень жаль что со смертью бабушки всё пошло набекрень. Мне чесное слово плохо...