ОКОНЧАНИЕ

Песни Шираза

(Персидская народная поэзия в переводах А.Ревича)

"...За блеск газельных глаз я жизнь отдам и честь"

Шираз  -  это самое сердце Ирана. Почти тысячу километров надо проехать
на  юг  от  столицы,  чтобы попасть в этот уютный город, воспетый в стихах и
легендах.  На полпути к нему еще встретится Исфаган с неповторимыми голубыми
и   кремовыми   куполами  мечетей,  качающимися  минаретами,  со  множеством
мастерских-магазинов  чеканки по металлу.   

Час пути по извилистой горной дороге - и за небольшим перевалом
взору открывается Шираз, который иранцы с древних времен называют городом
роз и соловьев. Роз действительно много, они наполняют ароматом центральную
улицу и окраины, где в цветах утопают гробницы великих средневековых поэтов
Саади и Хафиза. А соловьев в Ширазе уже не услышишь, разве только в
университетском парке или в знаменитой померанцевой роще. Да и о пернатых ли
говорят иранцы? Ведь для них соловьи - это поэты и народные певцы, создатели
поэтического фольклора. Впрочем, неверно было бы думать, что за пределами
Шираза или, скажем, всей провинции Фарс люди живут без песен. На рисовых
полях Гиляна, в горах Хорасана, в степях центральной части страны в любое
время года можно услышать, как пастух или одинокий путник на ослике изливает
в песне тоску, а вокруг него - ни души... Но в Фарсе, откуда пошло название
всей страны - Парс (Персия), народные традиции сильнее, фольклор
разнообразнее и голоса певцов, по-видимому, звонче. Не случайно поэтому
именно здесь песен записано больше, чем в других краях этой большой страны


Народная поэзия Ирана веками развивалась в тесной взаимосвязи с
классической литературой. Порой не только читатель, но и исследователь не
может точно сказать, какие элементы пришли в письменную поэзию из фольклора
и какие, наоборот, из поэзии попали в фольклор. И в фольклоре и в литературе
мы встречаем имена и образы Фархада, Лейлы, Меджнуна, Юсефа и других;
сюжеты народных четверостиший пришли к Омару Хайяму и, по-новому им
осмысленные, обогатили фольклор.

Персидско-таджикская литература - это огромное духовное богатство,
которое было по достоинству оценено классиками западноевропейской и русской
литературы. Не случайно дань глубокого уважения ей отдал Гете, который под
влиянием ее написал свой знаменитый "Западно-восточный диван" и заслуги
некоторых иранских поэтов в развитии мировой литературы, может быть и
незаслуженно, ставил выше своих. И А. Пушкину, как известно, были "Гафиза и
Саади... знакомы имена". И не только имена. Пушкин хорошо знал и ценил их
творчество. Духом Востока, образностью персидской литературы проникнуты
многие его произведения.
Классическую поэзию Ирана серьезно изучал Л. Толстой. Особенно
нравились ему рассказы и изречения Саади на моральные темы. Некоторые из них
он использовал при составлении своих "Русских книг для чтения".
Увлечение Хафизом надолго завладело А. Фетом, который оставил
прекрасные переложения его газелей. Наконец, "Персидские мотивы" С. Есенина
по своему духу и лиризму связаны с хафизианой, хотя называет поэт имена
Фирдоуси, Хайяма и Саади.
Высокая художественность персидско-таджикской литературы во многом
объясняется ее богатыми источниками. Среди них можно назвать письменную
древнеперсидскую литературу, так называемую шуубитскую поэзию, созданную
поэтами-иранцами на арабском языке в VIII-IX веках, и, конечно, устное
творчество, широко распространенное среди народов, живших на территории
иранских государств с древних времен.


Знакомство с фольклором Ирана показало, что самой
распространенной его поэтической формой является добейти (четверостишие).
Русский ученый А. А. Ромаскевич, впоследствии профессор Ленинградского
университета, во время своих поездок по южному Ирану сумел записать
четыреста четверостиший, переводы которых вместе с персидским текстом и
транскрипцией были опубликованы. Ученый считал, что происхождение этой
поэтической формы восходит к далекому домусульманскому прошлому. В самом
деле, в "Авесте" - священной книге зороастрийцев {Зороастрийцы, или
огнепоклонники - исповедники зороастризма, древней религии Ирана до VII в.
Основателем ее был Зороастр (Заратуштра).} - часть стихов состояла (по
Ромаскевичу) из ряда четырехстрочных строф, причем каждая строка (стих)
содержала в себе одиннадцать слогов. Такова же поэтика и народных
четверостиший.

Добейти можно отнести к лирическому роду поэзии. Четверостишия эти не
только излагают факт или событие, но выражают и отношение к нему, дают
оценку. Исполнители их, чаще всего безвестные певцы, пели о любви, о красоте
возлюбленной, о радости свидания с ней, о страданиях от неразделенной любви,
о неисполнившихся желаниях, о верности и, наоборот, о неверности любимой.
Главные герои любовных песен - молодые люди, юноши и девушки. Их мысли,
чувства и переживания - вот основное содержание песен-четверостиший. Вместе
с тем народные четверостишия в полной мере насыщены бытовым материалом, в
них отчетливо слышны разнообразные жизненные обстоятельства, грустные
мотивы, обусловившие их возникновение.

Добейти  не декламируются,   а   поются.   При   пении   же  исполнитель  имеет  большую
возможность свободно обращаться с поэтическим размером. В одиннадцатисложном
добейти  третья  строка,  как правило, содержит не одиннадцать, а тринадцать
слогов.  А  иногда, хотя и редко, встречаются более длинные стихи или совсем
короткие,  в  семь  слогов. То, что народные четверостишия не укладываются в
рамки  аруза,  по-видимому,  и  является  одной из причин, по которой иранцы
никогда  не  называют  их  "робаи"  {Робаи  - в арабоязычной, персоязычной и
тюркоязычной  поэзии  четверостишие,  как  правило, философского содержания,
написанное  по законам аруза. Распространенная форма стихотворения, имеющего
своего автора.}, хотя они с робаи имеют много других общих признаков. Прежде
всего,  четверостишия,  как  и  робаи,  вполне самостоятельные произведения,
содержащие   законченную   мысль.   Даже   в  тех  случаях,  когда  иранские
фольклористы пытаются из отдельных четверостишии составить своего рода песню
на   определенную   тему   и  озаглавливают  их  "Одиночество",  "Верность",
"Разлука", "Чужбина", каждое четверостишие такой песни продолжает жить своей
жизнью, остается самостоятельным и независимым от соседних.


Слагатели песен персонифицируют явления природы, растения, животных,
обращаются с ними как с разумными существами. Сам певец или его лирический
герой уподобляет себя или ту, к которой он обращается, предметам живой или
даже неживой природы: "я - рыба", "я - белая птица", "я - фисташковое
дерево", "мы - зерна в одном гранате", "мы два сросшихся кипариса", "ты -
маленькая голубка, а я сокол", "если ты - жемчуг, то я - янтарь", "если ты -
серебро, то я - золото". В персидской народной поэзии эти олицетворения и
уподобления обретают неповторимую красоту и образность.

Весь комплекс взаимоотношений человека и природы был глубоко и на
высоком поэтическом уровне разработан Омаром Хайямом и нашел блестящее
художественное воплощение в его робаятах.

Читатель может познакомиться со всем многообразием иранской народной поэзии. В этом ему
помогут выразительные переводы Александра Ревича, убедительно передающие
глубину и особенности фольклора, его образность, лирическую тональность,
простоту и в то же время богатство персидского языка, каким пользуются
иранцы за пределами письменной литературы.

А. Шойтов

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ - ДОБЕЙТИ

                   О девушка! Тебя могу сравнить с луной,
                   Как буковка "алеф", изящен стан прямой,
                   Могу тебя назвать шахиней всех красавиц
                   За родинку твою над нежною губой.

Дева, ты в белой чадре кандагарской мила,
Веришь не веришь, ты сердце мое унесла,
Всем ты взяла, я влюблен в эти очи хмельные …
Черноглазка, бросаешь мне взгляды не ты ли?
Унесла мое сердце и рада не ты ли?

 

              Боже, что же мне делать с душой одержимой моей?
              Позабыла покой, рвется вслед за любимой моей,
              Не нужны ей другие цветы, аромат их волшебный,
              Только к розе стремится, ни с чем не сравнимой, моей.

                Тебе я розу подарил, ты аромат вдохни,
                Спрячь эту розу на груди, под шалью сохрани,
                Пойдешь тропинкою степной, не будешь одинока,
                Беседуй с розой, только шаль немного распахни.

                  Уста я твои узнаю и за тыщу шагов,
                  Уста твои манят меня, словно сладость плодов,
                  Уста твои - это Кааба, а сам я паломник
                  И за ночь сто раз приложиться к святыне готов.

                  ...Луна ты иль звезда, увы, не знаю сам,
                   Но с помощью Творца моей ты скоро станешь,
                   Хоть на небо взойди, тебя найду и там.

                  Благословен восход и пробужденья миг
                  В объятиях твоих, о, как тот миг велик!
                  На ложе сяду я, покров твой поцелую
                  И лепестками роз осыплю нежный лик.

                     Взгляни, подруга, полночь настает,
                     На ветке соловей хмельной поет,
                     Он тайну сердца поверяет розе,
                     Никто их и водой не разольет.

                 Заброшу я аркан, пройду к тебе, как джинн,
                 За полог пронырну, залезу в паланкин,
                 Пускай хоть сотня львов тебя оберегает,
                 Но я твой поцелуй сорву хотя б один.

                 Сидеть бы мне с тобой бок о бок за столом
                 И волосы твои чесать бы гребешком,
                 Я волей неба стал богаче Сулеймана
                 В тот день, когда привел тебя в мой отчий дом.

                     Жизнь отдам за пунцовые губы твои,
                     Нет на свете безумнее нашей любви,
                     От любви захмелел я, лишился рассудка,
                     А погибну - виновной себя назови.

              Подружке нужен муж-богач, она глядит вполглаза,
              Ее ушам недостает сережек из алмаза,
              Меня не станет обнимать, ей ни к чему бедняк,
              Ей снится сказочный жених из города Шираза.


                    Я встретил черноокую у ивы,
                    Лишь гурии и пери так красивы,
                    Глаза - как две звезды, а лик таков,
                    Что вмиг померкнет месяц горделивый.

                   Приветствую тебя, о зернышко граната,
                   Жизнь за тебя отдам, ты мне дороже брата,
                   Из сотни одного я выбрала тебя,
                   Не предавай меня, храни мне верность свято.

                О черноокая моя, ты кормишь малыша,
                На миг от люльки оторвись, ах, как ты хороша!
                Коль хочешь ты, чтоб твой малыш до лет преклонных дожил,
                Пусти меня в свою постель хоть раз, моя душа!


                Гляжу на шелк твоей чадры - спирает дух в груди,
                Гляжу на красоту шальвар - постой, не уходи!
                Какой-то пришлый богатей увел мою подругу,
                Неужто ты еще живой, мой бедный друг Мехди?

               Чадру моей милой Нисы, нечестивец, порвал он,
               Обидою сердце мое поразил наповал он.
               Топор мне скорее! Я всю их семью изрублю!
               Чадру моей милой порвав, смерть свою отыскал он.

                    Подруга нежная, сродни луне, пришла,
                    В шелках и бархате она ко мне пришла,
                    Я так хотел хотя б во сне ее увидеть,
                    Она же наяву, а не во сне пришла.

                Душа моя, приди, с тобой навек я слит,
                Приди скорей в мой дом, он без тебя скорбит,
                Приди скорей в мой дом, приди в мои объятья,
                Ну что стыдишься ты? Теперь какой уж стыд?


               Ты там, я здесь, и на душе смятенье и тревога,
               Терпенья много у тебя, а у меня немного.
               Я за терпение твое и жизнь отдать могу,
               Мне впору голубем летать у твоего порога.

                Давай помиримся, забудем обо всем,
                Давай, как брат с сестрой, усядемся вдвоем,
                Ведь жизнь так коротка и так судьба превратна,
                Еще - не дай господь! - в разлуке мы умрем.

               Так лоб трещит, что меркнет свет, кому же я поплачусь?
               Покроет щеки желтый цвет, кому же я поплачусь?
               О, если б мог я положить лоб на колени милой!
               Но лоб трещит, а милой нет, кому же я поплачусь?

                 Проснись до зари, благовоньями кудри омой,
                 А черные очи подмажь синеватой сурьмой,
                 И если желаешь приятное сделать Аллаху,
                 Меня не забудь, в лучшем виде явись предо мной.


                  Ты стройна, моя нежная, свет моих глаз,
                  Ты мой сахар египетский, чистый алмаз,
                  Посиди, посиди со мной рядом, подруга,
                  Ты украла мой сон, мне б уснуть хоть на час.

               Заверну в твой переулок, постучусь в твой дом,
               Кликну: "Выгляни скорее, жду я за углом".
               Если скажут мне соседи: "Спит твоя подруга", -
               Над тобой кружиться стану белым голубком.

                 Мой двоюродный брат, мой укропный цветок,
                 Что же вечером ты не придешь на порог?
                 Если я тебе молвлю недоброе слово,
                 Можешь в грудь, не колеблясь, всадить мне клинок.


                  Ты как цветок, когда из цветника идешь,
                  Как сахар ты, когда от тростника идешь,
                  Но для меня ты всех прекрасней и тогда,
                  Когда с базара ты, слегка устав, идешь.

                    Сердцу в чужие силки не попасть,
                    В нем лишь к тебе негасимая страсть,
                    Ты же затем мое сердце терзаешь,
                    Чтобы его не хотели украсть.


                   Во-первых, я люблю кушак твой и халат,
                   А во-вторых, тебя - от головы до пят.
                   А в-третьих, я люблю сидеть с тобою рядом,
                   А прежнюю любовь давай отправим в ад.



                   Подруга прежняя моя, где ты теперь?
                   Душе добавила ты горечи потерь.
                   О, если бы я знал, что будешь ты моею,
                   Дворец из золота построил бы, поверь.


                    Изведал я немало бед из-за тебя,
                    Душа моя отвергла свет из-за тебя,
                    Ты так позорила меня и унижала,
                    Весь мой позор, - тут спору нет, - из-за тебя.


                    К тебе я, стройная моя, примчался,
                    На щечке родинку любя, примчался,
                    Слыхал, что хочешь родинку продать,
                    Ведь можно опоздать, и я примчался.

                   Любимая, во мне обида и укор,
                   Я прикипел к тебе душою с давних пор,
                   Пусть посулит судьба мне лучших сто красавиц,
                   Все будет влечь меня твой чародейный взор.

                     Любимая забилась в уголок,
                     Как исцелить меня, ей невдомек.
                     Лекарствами больных врачует лекарь,
                     Свидание идет влюбленным впрок.


                     На плоскую крышу подруга идет моя,
                     Меня вдалеке любовь узнает моя,
                     Я вижу ее, я чувствую, боже правый,
                     Беседу с ее душою ведет моя.


                 Ты - как цветок, дай запах твой вдохнуть,
                 Дай мне вдохнуть, приди ко мне на грудь,
                 У сердца есть всего одно желанье:
                 Прошу тебя, моей женою будь.

               Ни пред кем не открою души в чужедальном краю:
               Ну кого я там встречу, кто понял бы душу мою?
               Друг один у меня сокровенный - замочек на сердце,
               Ключ давно я запрятал, его никому не даю.

                 Прекрасна ты, мой свет, как серна на скале,
                 О, станом тонкая, ты куришь наргиле.
                 Бессонные глаза совсем ты сна лишила,
                 Так обними ж меня, раз держишь в кабале.


                  На проклятую жизнь я махнул бы рукой,
                  Но нельзя, дорогая, расстаться с тобой,
                  Мое сердце с любимой, как быть мне - не знаю,
                  Как же в путь мне пойти без моей дорогой.


                    От женщины всегда измены ждем,
                    Коварства тьма в созданье неземном,
                    Она нам спутница на полдороги,
                    А так всю жизнь идет своим путем.


              Дорогая моя, дорогая, совсем я зачах,
              Погляди мне в глаза, ведь они утопают в слезах,
              Если ты, дорогая моя, не придешь к изголовью,
              Мне с постели злосчастной не встать, в том свидетель Аллах.

                 - О высокая, о сладкоустая, ты из Кермана,
                 Что возьмешь ты за два поцелуя, скажи без обмана?
                 - Стоит мой поцелуй, сколько весь Самарканд с Бухарой,
                 Вот цена поцелуя, а ты что решил: полтумана?

 
                    Хусейн сказал: букетом роз был я,
                     Привязан к дорогой всерьез был я,
                     О клятвы женщин! Так и не пришла,
                     Когда больной, один, как пес, был я.

                  Дева, ты в белой чадре кандагарской мила,
                 Веришь не веришь, ты сердце мое унесла,
                 Всем ты взяла, я влюблен в эти очи хмельные,
                 В эту хрустальную шею и мрамор чела.


            Я хочу вкруг тебя совершать, как планета, свой путь,
            Быть сурьмой вкруг прекрасных очей, подведенных чуть-чуть,
            Пусть моя голова меж грудей твоих пуговкой ляжет,
            Я хочу обвивать, словно уж, твою нежную грудь.


                  Сам на себя взгляни, мой милый голубок,
                  На голову себе горстями сыпь песок,
                  Уж если за меня калым платить не можешь,
                  Мужскую шапку скинь и нацепи платок.


              Мне от милой привет, две гвоздики прислала она,
              Чтобы сердцу покой подарить и терпенье сполна.
              Аи, моя ненаглядная! Сделала доброе дело!
              Мало ей, что стройна, высока, так еще и умна!


                   Розу возьми у любимой и запах вдохни,
                   В кудри свои эту розу скорее воткни,
                   Если в кудрях твоих роза не будет держаться,
                   Между бровей положи и шнурком затяни.

                У каждой скважины в зурне - свой звук, собратья,
                Свое лекарство есть на всяк недуг, собратья,
                Моя любимая убить готова друга,
                Но с божьей помощью спасется друг, собратья.


               Быть жертвой мне твоих сурьмой черненных глаз,
               Ты не сдержала клятв, в былом связавших нас.
               Как смотришь ты в глаза? Неужто же не стыдно?
               Быть может, ты в стране неверных родилась?


                  Ай, черноглазая, мне строишь глазки ты?
                  Похитив разум мой, болтаешь сказки ты.
                  Похитив разум мой, ты ловко улизнула,
                  Зачем же предаешь любовь огласке ты?


                  Красавица моя, хочу тебе сказать,
                  Что сердце ты к себе сумела привязать.
                  Пусть будет у меня сто писаных красавиц,
                  К твоим хмельным глазам я устремлюсь опять.


               Высокая, стройная, дух твой, толкуют, не слаб,
               На вертел меня насадила ты, словно кебаб,
               На вертел меня насадила, смотри не обугли,
               Надежду на милость Аллаха питает твой раб.


                   Девчонка, Аллаха дразнить не годится,
                   Зачем ты свои распустила косицы?
                   Еще не сменила молочных зубов,
                   А вольную птицу загнала в темницу.


                Ай, что за лик и стан! Что за волшебный вид!
                Ты - смерть влюбленному, ты потеряла стыд!
                Зачем ты сердце мне арканом захлестнула?
                Видать, и Страшный суд тебя не устрашит.


                     Любимая моя ворчит сегодня,
                     Уж очень взгляд ее сердит сегодня.
                     Тот, кто ее со мною примирит,
                     Святое дело совершит сегодня.


                       Я принял розу из любимых рук,
                       Понюхав розу, обезумел вдруг,
                       Целую розу, к векам прижимаю,
                       Ведь принял дар я из любимых рук.

Скажу без колебаний, мусульмане,
                      О милой, об одном ее изъяне,
                      В ней нет изъянов, только неверна,
                      Об этом я скажу без колебаний.


                    Надежда на женские клятвы - беда,
                    Для ног не послужит опорой вода.
                    Молочные струи веревкой не свяжешь,
                    Из труса не выйдет герой никогда.


                 Пусть пред нами красавица, дочь богдыхана,
                 Ослепительна, сладостна, благоуханна,
                 Все равно нет доверия женским словам,
                 Ибо женщина - это орудье шайтана.


                    Ты станешь пшеницей, я стану жнецом,
                    Ты станешь газелью, я стану ловцом,
                    А если ты сядешь голубкой на крышу,
                    Крылом твоим стану, веселым гонцом.


                 Кто пережил любовь, тот смерти не боится,
                 Колодок и тюрьмы, поверьте, не боится,
                 Он как голодный волк, - ну что ему чабан?
                 Пускай овчарки злы, как черти, - не боится.


              Чтоб лицо разукрасить, возьму-ка белил и румян,
              Стариков разожжет и юнцов опьянит мой дурман,
              Свои кудри в колечки завью, распущу свои косы,
              Воздыхателей всех пусть изловят они, как аркан.


                  Братом твоим я тебя заклинаю, мой свет,
                  Очи хмельные свои не сурьми мне во вред,
                  Очи не надо сурьмить, без сурьмы ты сражаешь,
                  Словно кебаб, я тобою на вертел надет.


                  Белая птица, со мной ты жестка и горда,
                  Вдаль от меня улетела, не знаю куда,
                  Вдаль от меня улетела, на миг не подумав,
                  Что над возлюбленным другом нависнет беда.


                  Ты на крыше, рассыпаны розы у ног,
                  Я рассыпал бы золото, если бы мог,
                  Что там золото! Что серебро! - жалкий мусор!
                  Жизнь и душу тебе я принес, видит бог.


                 - Пери, пери, ну что ж тебе жизнь не мила?
                 - В самый горестный день меня мать родила,
                 Молоком злополучья кормила, растила,
                 А взрастила - злодею навек отдала.

                За селеньем Чардех солончак примыкает к пескам,
                У возлюбленной перси подобны айвовым плодам,
                Ты тринадцати лет, дорогая, со мной обручилась,
                А в четырнадцать лет дай устами припасть мне к устам.

                  Тот прекрасен, в чьем сердце любовь глубока,
                  Он подобен Фархаду, в чьих дланях кирка,
                  Если будет, как лев, он могуч и отважен,
                  Он с Ширин своей встретится наверняка.


                   Между мной и тобою - сплошная стена,
                   Между мной и тобою - завистников тьма,
                   Сам приду я к тебе в поздний час или ранний,
                   Мне не нужен посыльный, нужна ты сама.


                Как мулла, прочитал весь Коран ты, мой друг,
                Можешь вылечить сердце от ран ты, мой друг,
                Все мужские дела ты, как шейх, разбираешь,
                А в моих настоящий чурбан ты, мой друг.


                  Ты, как ствол кипарисовый, станом пряма,
                  Твои очи орлиные сводят с ума,
                  Эти нежные губы и белые зубы -
                  Как ширазская лавка, где сладостей тьма.


                   Подружка, ты, словно кувшин, тонкогорла,
                   Ты в сердце вошла - и дыхание сперло,
                   Ты в сердце владычицей полной вошла,
                   Там корни пустила и ветви простерла.


                    Душа моя, сколько бы ты ни кричала,
                    Твое все равно разорву покрывало,
                    Затем чтоб короткий подол удлинить,
                    Чтоб ножка твоя никого не прельщала.


                  Я в квартал Баберша забреду, мой цветок,
                  С глаз твоих я чадру отведу, мой цветок,
                  Нет, пожалуй, не стану к чадре прикасаться,

                  Я по запаху сразу найду мой цветок.