Автор: Orin
Beta: GANfighter
Fandom: Loveless
Пейринг: Соби/Рицка
Жанр: Драма, романс.
Рейтинг: R
Disclaimer: Все права на персонажей принадлежат Kouga Yun
POV: автор, Рицка
Кто ты.
Синие тени лежат на подоконниках. Спящие под пуховым снежным одеялом, дома напоминают сдобные пряники, покрытые глазурью. Зима щедра на снег в центре Хоккайдо – в это время года деревья, здания, дороги – все утопает в белом, погружается в него, как в воздушный крем. Облака устилают землю, молочной известью выбеливают небо. Весь мир теряется в облаках.
Окна покрыты сложными узорами. Они похожи на кружево, на плетеный орнамент. Но ни одной мастерице никогда не создать подобного. Каждый узор неповторим. Вздохнув с сожалением, Соби проводит по стеклу влажной, исходящей паром губкой на длинной ручке. Стоя на стремянке, опускает щетку в ведро с горячей водой. Ровными, неторопливыми движениями растапливает морозные цветы, звезды и снежинки, и они теряют очертания, становятся прозрачными, текут, превращаясь в воду, которую Соби быстро собирает тряпкой, вытирая стекло насухо. Ночью холод нарисует новые узоры и все повторится вновь. Это утренний ритуал. Чтобы работать, Соби нужен свет. Можно было бы, конечно, решить проблему иначе, но ему нравится именно так. Он не устает.
Спустивший на землю, примяв ботинками снег, Соби вскидывает голову, в последний раз оглядывая дело рук своих. Облачка пара вырываются изо рта вместе с дыханием, темный свитер с высоким воротом резко выделяется на фоне покрытых инеем стен. Собрав стремянку, Соби уходит в дом. Аккуратно прикрывает за собой дверь. Уют маленькой гостиной окружает его, тихое потрескивание пламени в камине успокаивает, ласкает слух. Этот небольшой одноэтажный коттедж построен по европейскому образцу. Но они выбрали его, согласившись на весьма внушительную арендную плату, потому что Сеймей хотел, чтобы в их доме был камин. Ему нравится смотреть на живой огонь. Опустившись на корточки, Соби подкидывает несколько поленьев, подкармливая пламя, и вытягивает вперед озябшие ладони, впитывая тепло.
Дверь за спиной приоткрывается, в нее просовывается встрепанная темноволосая голова. Соби легонько улыбается, жмурится и, не оборачиваясь, тихо приветствует:
– Доброе утро, Сеймей.
– Да… Доброе… – Протирая ладонью слипающиеся глаза, молодой человек плетется мимо Соби в ванную. Спустя секунду оттуда доносится плеск воды. Все еще улыбаясь своим мыслям, Соби поднимается и уходит к тому самому окну, возле которого стоит мольберт и столик с принадлежностями для рисования. Бросив взгляд на прикрепленную к углу листа фотографию, Соби начинает легкими, плавными взмахами руки переносить ее содержимое на холст. И на нем постепенно проступает утопающий в сугробах склон холма. Стройные ветки деревьев гнутся под тяжестью снега, миниатюрный стремительный ручей, сопротивляясь морозам, вьется меж темнеющими под белыми шапками камнями. Фотография отражает реальность, а рисунок – душу создателя, и под умелой кистью простой, бесхитростный пейзаж приобретает сказочный, чарующий вид.
От работы Соби отвлекает тихий звон посуды. Придерживая дверь ногой, Сеймей бочком выбирается из кухни с небольшим подносом в руках. На нем дымится чай в пузатых чашках. Одну из них молодой человек ставит на стол. Пересекает комнату и протягивает вторую Соби.
– Держи. Спасибо за завтрак.
– Нашел его? – Соби благодарно принимает чашку.
– Угу. Вкусно было.
– Я рад, – он подносит чашку к лицу и вдыхает чуть терпкий аромат. Делает глоток…
– Спасибо, Сеймей.
Тот поднимает глаза, и в них на мгновение проскальзывает легкая усталость и печаль, он сдержанно улыбается и касается локтя Соби.
– Не за что.
Отвернувшись, уходит. Берет со стола свой чай и опускается на пол возле камина, прислоняясь спиной к массивному кожаному креслу. Перекатывая в руках чашку, наблюдает за тем, как Соби работает – как уверенно и почти небрежно порхают его руки. Ему нравится смотреть на это. Просто нравится.
***
Меня зовут Аояги Рицка. Пять лет назад, когда мне было двенадцать, мой брат, Сеймей «умер», перед этим завещав мне Соби. Но, «воскреснув», забрал его. Вернее Соби к нему вернулся. Никто не запрещал нам видеться – мы могли. Я знал, где Соби живет, где учится, знал его друга Кио. Но после возвращения Сеймея Соби вычеркнул меня из своей жизни, поставив крест на всем, что с нами было. Он вел себя так, словно меня не существует. Я не мог понять причин. Сеймей говорил, что ни к чему не принуждал Соби, что тот принял решение сам – мне не в чем было упрекнуть брата. Все попытки поговорить с Соби, достучаться до его сердца, наталкивались на стену молчания. Я был в отчаянии – было так больно. Он перестал отвечать на звонки. Ни разу не открыл мне дверь, хотя в последний раз я просидел под ней всю ночь. Забылся сном почти на рассвете и проснулся замерзший и жалкий на продуваемой насквозь открытой площадке. И только тогда по-настоящему осознал, что все закончилось… и что с меня хватит. Я пытался вернуть то, что мне никогда не принадлежало. Забыл гордость. Опустился до мольбы. Мог ли я представить, что такое вообще возможно? Устав смотреть на мои мучения, Сеймей сказал, что прикажет Соби вернуться, но я отказался. Это было бы слишком. Подобного унижения не стерпеть даже мне. А потом, спустя четыре года, Сеймей погиб. Действительно погиб, трагично и нелепо – так, как никто не ожидал. Соби был на похоронах. Стоял, наблюдая за церемонией погребения, скрывшись за деревьями. Я чувствовал его взгляд на своей спине. И так же четко ощутил, когда Соби ушел. Я сбежал тогда, бросил всех. До сих пор не понимаю, что заставило меня кинуться за ним следом. Поднимаясь по лестнице дома Соби, я знал, что он не откроет мне дверь. Но она оказалась не заперта.
Я нашел его лежащим на кровати, Соби дышал, но и только. Я был уверен, что он в сознании, что слышит меня. Но добиться от него хоть какой-то реакции было невозможно. Я ходил за ним два дня, разговаривал, читал ему вслух. Жизнь остановилась, растворилась, обратилась в абсолютное ничто. Я чувствовал себя подвешенным на крючок в бесконечной, слепой, белесой пустоте, и этим крючком была кровать, на которой лежал Соби. А на третий день он открыл глаза, и тогда впервые… Соби назвал меня… Сеймеем.
Тишина опускается так внезапно, исчезают звуки, словно уши забило ватой. И пульсирует в висках кровь.
Рука Соби, скользнув по щеке, оставляет на ней пять жгучих линий. Память о пальцах…
– Сеймей, – бледная тень улыбки. – Я тебя ждал.
И уже ясно, что это не ошибка, не шутка... Все всерьез.
И становится страшно.
– Нет, Соби. Это я, Рицка! – Голос чуть вздрагивает, выдавая смятение и надежду. Его обладатель отказывается верить. – Ты не узнал меня?
Светлые брови, приподнявшись, чуть сходятся – в глазах отражается непонимание.
– О чем ты, Сеймей? Я помню Рицку – он совсем маленький и его здесь нет.
Отрывистый, шумный вдох. Щемящее острое осознание. Рука стискивает безвольную ладонь.
– Соби – это я, – мягко, ласково и почти умоляюще.
– Я вырос! – В поисках узнавания взгляд отчаянно мечется по бескровному от истощения, но такому родному лицу. – Посмотри… Посмотри же на меня!
Бесполезно. Ладонь высвобождается из трясущихся пальцев. Голова падает набок – длинные льняные пряди соскальзывают по щеке, скрывая глаза.
– Соби!..
Молчание. Скорчившаяся, ставшая вдруг бесконечно одинокой, фигурка сидит на краю кровати. Мир становится серым. И хочется выть.
***
Снег беззвучно опускается с небес. Тяжелые, крупные хлопья заполняют все вокруг, стирая очертания улиц, снижая видимость до нескольких десятков метров. За окном шевелится белый живой туман. Воздух вибрирует, дробится и светится изнутри.
Соби откладывает кисть, решив завершить работу на сегодня. Оборачивается. Сеймей дремлет, сидя на полу у кресла. Рядом, догорая, облизывает остатки поленьев огонь в камине. Опустив голову на выступающий покатый подлокотник, обняв ладонями стоящую на коленях чашку, Сеймей спит. Ему прямо как в детстве требуется определенное количество часов, и, если он не добирает их ночью, то может запросто уснуть днем. Соби об этом хорошо знает. Бесшумно ступая по полу, он приближается. Опускается на одно колено. В доме тепло, и Сеймей не простудится, даже если будет спать так. Но, пошевелившись, он может пролить на себя недопитый остывший чай, и пробуждение точно не будет приятным. Соби медленно высвобождает чашку из расслабленных пальцев. Он действует осторожно, но Сеймей все равно просыпается. Вздрогнув, открывает подернутые сонной дымкой глаза.
– Соби? – садится прямо, неловко качнувшись вперед. – Я снова заснул. Который час?
– Скоро обед, – чуть усмехнувшись при виде того, как его Жертва трет глаза ладонями, Соби поднимается на ноги.
– Это ты виноват, что я вечно по утрам клюю носом, – ворчит Сеймей, глядя ему в спину, пока Соби уносит посуду на место. Обернувшись на мгновение, тот слегка усмехается.
– И мне даже не стыдно.
– А то я не знаю!
– Так какие у тебя планы на этот день? Планировал что-нибудь? – спустя полчаса спрашивает Соби, накладывая в тарелку Сеймея самые лакомые кусочки из его любимого набэмоно. Точнее – не так. Тот Сеймей его очень любил – нынешнему этот компот из всего подряд никогда особо не нравился. Вздохнув про себя, он терпеливо начинает есть.
– Ничего. Есть предложения?
Аккуратно макая ломтики тушеных овощей в соевый соус, Соби отвечает:
– Если снегопад прекратится, мы могли бы погулять по окрестностям и поискать сюжеты для новых картин. Зимние виды Саппоро хорошо расходятся среди туристов, но мой заказчик требует обновления, как он выразился, «репертуара».
Уловив насмешку в голосе Соби, молодой человек косится на него, а затем вновь возвращается к еде.
– Ладно, – углубившись в содержимое тарелки, он пытается отыскать в ней что-нибудь, что выглядело бы более-менее съедобным, – будет ему «репертуар». Вот только новые батарейки в фотоаппарат вставлю, и будет.
– Хорошо, – Соби тепло улыбается, – спасибо, Сеймей.
Рука Рицки чуть вздрагивает, затем он ловко подцепляет палочками найденные в тарелке грибы и отправляет в рот. Поднимает на Соби спокойный, ровный взгляд.
– Значит, договорились.
Постепенно все «пригодное в пищу» заканчивается. Остается то, что вызывает неприязнь одним своим видом – тушеная морковь, к примеру. Стараясь казаться бесстрастным, Рицка принимается за нее. Дело не в том, что Соби плохо готовит набэмоно, просто Рицка его не любит. И никогда не любил. Он не Сеймей.
Съев все, Рицка отодвигает от себя пустую тарелку.
Вздыхает. Это просто невыносимо. Даже если Соби принимает его за Сеймея, неужели он, Рицка, не имеет права на свои желания даже в том, что касается еды. Его, конечно, никто не заставляет есть, не проверяет, не устраивает ловушек, как это делала мама. Но он точно знает, что если откажется, то расстроит этим Соби. Тот, скорее всего, решит, что недостаточно хорошо готовит. Еще неизвестно, что хуже.
– Соби, – комкая в руках салфетку, Рицка сидит, опустив глаза на покрытый скатертью стол, – а могут у меня измениться привычки? Например, пристрастия в еде?
Последние слова Рицка произносит совсем тихо, не уверенный, что не повторяет сейчас все ту же, совершенную сотни раз, ошибку.
Соби поворачивает голову и внимательно смотрит на него. В глазах загорается странный огонек.
– Конечно, – произносит Соби, сопровождая свои слова поощряющей улыбкой, – людям свойственно менять привычки со временем. Это естественно почти для всех.
Замерев, он смотрит на Рицку со странным ожиданием – осторожно, словно опасаясь спугнуть момент. Рицка тихонько переводит дух, удивляясь, что гроза миновала. И продолжает, успокоенный скрытым одобрением в словах Соби.
– Тогда я хотел бы, чтобы ты готовил мне то же, что и Рицке когда-то давно. Думаю, это могло бы мне понравиться.
– Хорошо, – глаза Соби теплеют. Он накрывает руку Рицки своей, – все будет, как ты скажешь, Сеймей. Так, как захочешь.
В горле стоит горький комок, но Рицка лишь медленно кивает, глядя перед собой. Он давно уже не кричит, не требует ничего и не злится, как это было еще год назад. Он почти привык. Почти…
***
Через две недели после похорон я увез Соби из Токио. Мы собрали вещи и уехали. Я не испытывал угрызений совести, оставляя маму. Она бросила меня первой. Не дождавшись, отправилась к своим родителям, оставив записку на случай, если я все-таки вернусь в наш дом. Я не винил ее, я уже взрослый – мне было шестнадцать. И я так и не стал тем Рицкой, которого она так ждала. Могло ли что-нибудь удержать нас вместе после смерти Сеймея? Нет. И мы с Соби гнали по шоссе на север, стремясь уехать как можно дальше.
Он вел машину и говорил очень мало, а когда обращался ко мне – упорно называл Сеймеем. Я пытался объяснить ему кто я такой. Доказывал сотню раз и тогда, и после, когда мы уже обосновались на Хоккайдо. Соби не желал слушать. Стоило мне заикнуться об этом или, хуже того, в отчаянии сорваться на крик, Соби тотчас замыкался в себе, глаза сковывал лед. Он становился неприступным и холодным, как айсберг. Мог молчать и игнорировать меня сутками, неделями!.. До тех пор, пока я не сдавался… Сходя с ума от тоски по нему… Почти больной от одиночества… И тогда он начинал говорить со мной. Звать настойчиво и ласково, именуя Сеймеем, словно упрашивая, почти умоляя стать им. Стать тем, кем он хотел, чтобы я был. И я… соглашался.
Тонкие длинные пальцы гладят опустившиеся Ушки. Так покорно и обреченно опустившиеся. В душе метель. И можно все на свете променять на это тепло. Чтобы заполнить ледяную пустоту…Согреться в кольце любимых рук… Можно отдать все.
***
Снег перестал идти так же незаметно, как начал. Глядя в молочно-белое небо, Рицка вздохнул – хотелось солнца. Но Соби такая погода нравится, он говорит, что в ней есть свое очарование. А солнце… солнце еще будет.
Бережно держа фотокамеру, свободной рукой Рицка проверяет настройки. Камера у него – уже другая. Зеркальная, с хорошей оптикой и цифровой начинкой – самый лучший вариант для профессионала. Рицка себя таковым не считает, но с ее помощью ему удается вносить значительную лепту в их с Соби поиск средств к существованию. Во время зимнего фестиваля стекающиеся со всех концов света туристы с удовольствием пользуются услугами бойкого молодого фотографа, делающего красивые, качественные снимки на фоне гигантских ледяных скульптур и дворцов. Получаться, конечно, стало не сразу. Но благодаря советам Соби по композиции, свету и цветовым решениям появился навык, пришла уверенность и некоторое подобие азарта. Рицка пользовался своим портфолио, как щитом, а улыбки разили словно стрелы. Жаль, что фестиваль всего раз в году. Остальное время приходится перебиваться сезонными работами.
Подув на пальцы в обрезанных перчатках, Рицка оглядывает выбранный Соби пейзаж.
Отступив на шаг, «прицеливается». В глазок видоискателя глубокий, узкий овраг, живописно припорошенный полосками и пятнами снега, смотрится очень даже неплохо. Как и перекинутый через него изящный навесной мостик и растущие по краям деревья, опасно накренившиеся, цепляющиеся корнями за отвесный склон. Рицка делает несколько снимков общего плана. Затем крупно берет с десяток наиболее значимых деталей. Соби стоит за его спиной и курит, терпеливо дожидаясь, пока Рицка закончит съемку. День клонится к вечеру, за это время они успели обойти весь парк на окраине Саппоро, добавив к «репертуару» Соби новые и местами неожиданные мотивы.
– Все, – опустив фотоаппарат, Рицка ловко надевает крышку на объектив. Отключив, убирает камеру в висящую на плече сумку. – Пора домой, Соби. Темнеет. Или ты хотел бы что-нибудь снять в вечернем свете?
– Нет, думаю этого достаточно, – Соби выбрасывает окурок и улыбается, – идем?
Кивнув, Рицка делает несколько шагов вниз по крутой каменной лестнице, ведущей к подножию холма. Поскальзывается… Резкий рывок за руку не смог удержать его от падения, а Соби от того, чтобы не упасть следом за ним. Острый всплеск ужаса, рука, сама собой вцепившаяся в сумку с фотоаппаратом, вращающееся небо и земля, и ощутимые, хоть и не слишком болезненные удары о заснеженные ступеньки – все смешалось, смазалось в долгую размытую линию из чистого незамутненного страха. И закончилось коротким приземлением сугроб: Рицку вынесло «на обочину» – в этом месте лестница делала поворот. Прежде чем он успел очухаться и сообразить, что все закончилось, нечто тяжелое грохнулось сверху, ошеломив до потемнения в глазах. Рицка сдавленно охнул. «Нечто» заворочалось. Приподнявшись на локтях, тяжело дыша, Соби взволнованно заглянул Рицке в лицо. Стащив перчатку, принялся очищать от снега его лоб и щеки.
– Как ты? Ты цел?!
– Камера! – прохрипел Рицка, не сообразив сразу, что держит ее на вытянутой руке где-то над головой Соби.
Покосившись наверх, Соби опускает взгляд на Рицку, и в нем появляется облегчение.
– По-моему, ей лучше, чем тебе.
– Я вроде… нигде ее… не ударил, – ошарашено поводя головой из стороны в сторону, бормочет Рицка. Соби усмехается, отряхивая его пушистый капюшон.
– Раз ты способен думать о ней, то с тобой точно все в порядке.
Рицка фокусирует ставший, наконец, осмысленным взгляд на Соби, видит веселье в его глазах и вспыхивает:
– В порядке?! Да ты меня чуть не раздавил! От тебя мне досталось больше, чем от всего остального!
Завозившись, он возмущенно вертит головой из стороны в сторону, еще больше углубляя затылком лунку в сугробе.
– Слезь с меня!
– Хм… – Пряча улыбку, Соби чуть насмешливо приподнимает бровь. – И я тоже не пострадал. Очень рад, что ты спросил об этом.
Рицка замирает, круглыми глазами уставившись на Соби. Рот приоткрывается – до Рицки доходит смысл сказанного. Щеки начинает быстро и мучительно заливаться краской стыда.
Соби ведь мог во время падения повредить себе что-нибудь с той же вероятностью, что и он сам. А Рицка об этом даже не подумал. Накричал на него. Черт…
Губы вздрагивают, Рицка закусывает их и отворачивается, пряча глаза. Утыкается носом в мех капюшона.
– Слезь с меня, – повторяет он очень тихо. А потом громче и почти отчаянно. – Да встань уже!
Соби с сожалением вздыхает. Похоже, он слегка перестарался. Желая разрядить обстановку, получил обратный результат. Сеймею не свойственно извиняться, но это не мешает ему всласть мучиться угрызениями совести из-за вещей, с точки зрения Соби, совершенно не существенных.
Одним плавным движением Соби скользит выше, вжимая Рицку в снег. Наклоняется над ним.
– Ты уверен, что хочешь именно этого? – Синие глаза темнеют, скользя по раскрасневшейся коже. Светлые волосы, все в снежинках, ссыпаются вниз, шатром укрывая лицо Рицки, смешиваясь с короткими ворсинками опушки капюшона. Рицка затихает, втянув ртом воздух, заворожено следя за взглядом Соби. Тот смотрит ему в глаза, приближаясь, обжигая дыханием губы.
– Тебе удобно? Тепло?
– Не совсем, – слабо хмыкнув, шепчет Рицка, отстраненно понимая, что помимо воли тянется навстречу.
– Куртка... короткая… То, что ниже... мерзнет.
– Понятно, – легкая усмешка. – Тогда буду краток.
Почти не слыша ответа, Рицка зарывается ладонью в волосы Соби, пригибает его голову, целуя жадно, нетерпеливо, почти кусая губы и наслаждаясь тем, какие они горячие и живые, с легким привкусом табачной горечи. Рука с фотоаппаратом расслабленно падает в сугроб, спровоцировав миниатюрную лавину. Сухой, рыхлый снег обнимает их, хлынув со всех сторон.
– Я люблю… тебя… – губы Рицки сами шепчут те слова, которые ему так нравится, так нужно говорить Соби.
– Я знаю… – его голос похож на мягкий шелест волн, – я это знаю.
Желание накрывает первой, яркой волной – оно так некстати. Словно почувствовав, что пора остановиться, Соби отстраняется. Переводит дыхание.
– Встаем, – то ли просит, то ли констатирует Рицка.
Соби коротко кивает. Раскидав снег, встает на ноги, протягивая Рицке руку. Ухватившись за нее, тот поднимается, словно на тросе вытягивая из сугроба утонувшую сумку с камерой. Хорошо что из кожи и на молнии, а то… Выпрямившись, Рицка начинает торопливо вытряхивать снег из складок одежды. Оглядывается на оставленный ими след – словно осьминог там лежал. Большой и о-очень подвижный. Рицка хмыкает.
– Какая хорошая штука – сугробы. Почему мы раньше не использовали их по прямому назначению?
Усмехнувшись в ответ, Соби принимается помогать ему, очищая от снега спину и капюшон.
– Это я виноват, что не умею рассказывать. Ты не знаешь о многих простых вещах.
Поворачиваясь из стороны в сторону, Рицка жмурится. Расставляет руки словно цапля, позволяя Соби отряхивать его.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что сказал, Сеймей, – слышится из-за плеча.
Улыбка Рицки застывает и гаснет, словно огонек оплывшей свечи. В глазах появляется горькое, больное выражение. Но когда Соби останавливается рядом, Рицка уже успевает взять себя в руки.
***
Временами я и сам не понимаю, почему мне так важно, чтобы Соби звал меня по имени. Ведь Соби со мной – он рядом, и так ли много значит, как он меня называет? Но потом осознаю, что да – это важно. Просто необходимо знать, что ему нужен именно я, а не кто-то другой. Что все это тепло и забота адресованы мне, а не Сеймею. Мысль об этом отравляет сердце и заставляет его сжиматься всякий раз, когда я слышу имя брата. Невыносимо быть заменой ему.
Чем больше я взрослел, тем сильнее мы с Сеймеем становились похожи. К шестнадцати годам были почти одного роста. Оба темноволосые, оба с Ушками. И даже черты лица стали схожими. Мои чуть более резкие, немного иная форма глаз и их выражение, но это, пожалуй, все. Сеймей был старше, и все же нас легко могли перепутать, если смотрели издали. Конечно, оставался мой кошачий хвост. И впоследствии я нередко демонстрировал его Соби, пытаясь объяснить, что я не Сеймей. Соби всегда слушал меня молча. Лицо напоминало маску. А я стоял перед ним и, поймав себя за кончик хвоста, глупо тряс им, предъявляя, как доказательство. Вскоре Соби решил и эту «проблему», взяв мои Ушки.
– Ты куда?! Вернись немедленно, Соби! Сейчас же!
Голос взмывает, надрываясь, но негромкий стук закрывшейся двери обозначает конец разговора. И мало просто пинать стены. Хочется переворачивать, крушить мебель, бить кулаками стекла, чтобы осколки хлынули вниз, в кровь изранив руки. Но к этой адской смеси из отчаяния и бессильного гнева примешивается нотка жгучего сожаления. Вновь напрасно. Опять не добился ничего, и снова все пойдет по кругу…Единственный, кому теперь будет хуже – это он сам. Так что стоило сдержаться?!
***
Рицка бесцельно бродит по гостиной, ероша мокрые волосы полотенцем. Он все-таки замерз во время прогулки, и Соби сделал ему горячую ванну. Он всегда готовит ее сам. Добавляет какие-то травы… Что именно Соби кладет в эти мешочки, которые потом опускает в воду, до сих пор остается для Рицки загадкой, но пахнет это нечто сногсшибательно. В том смысле, что очень приятно. А потом запах впитывается в кожу… Остановившись, Рицка прижимает запястье к носу, вдыхает… Да. Очень приятно пахнет. И аромат облаком следует за ним. Соби же никогда не принимает ванну, ограничивается душем, а потому Рицка часто чувствует себя начинающим сибаритом и неженкой. Но отказаться от такого удовольствия он просто не в состоянии.
Закончив сушить волосы, Рицка бережно расправляет на стуле влажное полотенце. Можно, конечно, занести его в ванную. Правда, там сейчас Соби... Рицка косится на дверь, из-за которой слышится шум бегущей воды. Нет. Он не будет туда входить. Если зайдет, то уже не выйдет. Силы воли не хватит. Посмотрев на настенные часы, Рицка тихо вздыхает. Девять вечера. И до ночи далеко.
Шум душа за стеной стихает. Через несколько минут Соби выходит оттуда, выкручивая кончики волос. Они забраны в высокий хвост, но концы всегда намокают. Вьются забавными спиральками. Рицка отмечает это мимоходом, потом взгляд скользит ниже, пробегаясь по не застегнутой свободной рубашке – по груди и животу. Рицка поспешно отворачивается, не заметив, что Соби успел поймать его взгляд. Стоя перед новеньким застекленным шкафом, он выбирает книжку для чтения на вечер, пытаясь сосредоточиться на названиях.
Чтение так и осталось любимой привычкой Рицки. Вскоре после того, как они освоились на новом месте, книги начали появляться в доме, множась с фантастической скоростью. Вначале лежали стопками на столе, затем заполнили все открытые полки и, в конце концов, начали выстраиваться на полу вдоль стены. Когда их стало слишком много, было принято решение разориться на большой и вместительный книжный шкаф.
Рицка тянется к томику Хемингуэя и останавливается чуть вздрогнув. Знакомые руки обхватывают его сзади – Соби прижимает Рицку к себе. Теплое дыхание касается шеи, губы двигаются вверх по ней, дразня, задевают мочку уха. Ладонь ныряет под футболку…
– Соби, ты что делаешь? – шепчет Рицка, прекрасно зная ответ.
– То, что хочешь ты.
Тонкий хлопок ползет все выше, собираясь в складки, ладонь добирается до груди, другая ласкает живот. Кончики пальцев, играя, поддевают пояс домашних брюк. Бессильно выдохнув, Рицка запрокидывает голову, роняет ее набок, ища губы Соби. И находит их, проваливается в поцелуй. Сперва – медленный и тягучий, он быстро становится жадным, едва рука Соби пробирается под пояс, спускается ниже и начинает гладить там, заставив Рицку захлебнуться воздухом и застонать.
– Провокатор…
– Есть немного, – Соби слегка улыбается, голос чуть вибрирует от желания. – Прикажи мне. Чего ты хочешь? Я сделаю…
– В спальню. Быстро! – то ли требует, то ли просит, то ли приказывает Рицка, и Соби жарко выдыхает ему на ухо:
– Слушаюсь.
Самое сложное – преодолеть последние метры, безудержно целуясь – не застрять в дверях… Упав на кровать, не запутаться в одежде. Дальше проще, темперамент Рицки, его страсть и жажда обладания возьмут свое. По крайней мере, так хочется считать это своим. Изнывая под умелыми руками Соби, глядя в его глубокие синие глаза, хочется верить, что нежность и огонь в них принадлежат именно ему, Рицке и никому кроме. Хотя он знает, чье имя Соби будет стонать в голос на вершине наслаждения. Но сейчас это не важно. Сейчас – это сейчас.
***
Я помню, как все было в первый раз. Соби подошел, обнял меня вот также сзади. Шепча что-то на ухо, начал ласкать так естественно, привычно и уверенно, словно делал это много раз. Словно ему и в голову не могло прийти, что его могут отвергнуть. Я был потрясен. Ведь у Сеймея были Ушки. Он сохранил их до самой смерти. Как же это?!.. Но потом мне стало не до вопросов. Желание хлынуло в кровь, захлестнуло разум. Я был не в состоянии отказаться от Соби, я люблю его, так сильно люблю… И я сдался, хотя в тот момент мне казалось что воспользовался его заблуждением. Но я не мог сопротивляться себе, целовал как одержимый, зарывался пальцами в мягкие волосы, дурея от того, что делали со мной его губы и руки. А потом наши тела слились, двигаясь в одном неистовом ритме – мне казалось, что это я схожу с ума. Я ничего не слышал и почти ничего не понимал и, только когда все закончилось, осознал, что все время пока мы занимались любовью, Соби называл меня Сеймеем. Мне захотелось кричать и биться, удрать куда-нибудь, мне захотелось умереть!.. Соби лежал рядом, крепко прижимал к себе, гладил по голове, перемежая признания в любви с именем брата, и казалось, что, видя мои слезы, он плачет сам – настолько у меня был жалкий вид. Я вырвался и удрал. И Соби не пытался меня останавливать. Одевшись, я ушел из дома – бродить по улицам. Все пытался понять, как смогу жить дальше. Как смогу быть с Соби. Вернулся под утро, продрогший и опустошенный, и, не раздеваясь, рухнул спать. Когда проснулся вечером, Соби сидел рядом, на стуле у кровати. На одеяле стоял поднос с остывающим ужином и чаем. Соби просил простить его, так горячо просил… И, увидев его несчастное, осунувшееся после бессонной ночи лицо, мне сделалось стыдно. Как можно поступать с ним так, если из нас двоих лишь я один осознаю, что происходит? Хотя нет – у меня не было уверенности ни в чем. Временами казалось, что Соби действительно считает меня Сеймеем, а иногда, что только притворяется. Но в тот вечер это перестало иметь значение. Я понял, что не стану больше выяснять или пытаться что-либо доказывать Соби. Через несколько дней все повторилось и, как и в первый раз, я не смог отказать ему. А также понял, что не смогу и впредь. И не захочу – нет сил сопротивляться своим желаниям. Я смирился. Почти.
Затылок утопает в подушке. Приятная усталость наполняет тело. И можно закрыть глаза и впитывать ощущения. Уютную тяжесть на левом боку, прохладу шелка волос, рассыпавшихся по груди, и то, как ласковые руки благодарно гладят плечи.
Только не говори ничего, Соби. Не говори.
***
Солнце все-таки выглянуло на следующий день. Мороз усилился, зато улицы затопил яркий, несущий радость свет. Рицка весело жмурится – смотрит на небо сквозь окна небольшого уютного кафе, где он подрабатывает по выходным. В будние дни посетителей меньше, а по субботам и воскресеньям хозяину и его немногочисленным подручным требуется еще один человек – быть может, когда-нибудь и Рицку зачислят в постоянный штат.
Улыбнувшись, он поправляет передник, снимает с плеча полотенце и принимается протирать и без того чистые столы, расстилать небольшие циновки напротив каждого из мест, расставляет пепельницы… Кафе только открылось – гостей еще нет. Основная работа начнется ближе к полудню. Закончив приготовления, Рицка ненадолго ныряет в подсобные помещения, чтобы убрать передник в шкафчик, а когда возвращается, застает в зале первого посетителя. Пристроив на соседнем стуле свое пальто, Соби сидит, вольготно расположившись за столиком спиной к Рицке, изучая меню в кожаном переплете. Открыв от удивления рот, Рицка пару секунд созерцает сию дивную картину – за те четыре месяца, что Рицка работает в кафе, Соби навестил его впервые. Стащив с барной стойки свой блокнот, Рицка крадется к столу. Беззвучно прочищает горло.
– Доброе утро, господин, добро пожаловать, вы уже готовы сделать заказ? – Рицка выпаливает эту стандартную скороговорку с каким-то детским восторгом, улыбаясь Соби, словно подарку на рождество. Тот поднимает глаза и чуть лукаво прищуривается.
– Вообще-то мой господин – это ты.
Рицка усмехается и небрежно взмахивает в воздухе блокнотом.
– Ну, я ведь на работе, – обойдя стол, прислоняется к краю. – Ты откуда? Разве тебе не надо было с утра навестить своего заказчика?
– Я уже закончил с делами, по дороге домой решил сделать небольшой крюк.
– Ну и как? – теребя блокнот в руках, нетерпеливо спрашивает Рицка. – Ему понравились твои новые работы?
– Можно и так сказать, – отложив меню, Соби тянется за сигаретами.
– Что это значит? – Молодой человек чуть хмурится, уловив в голосе Соби нотку разочарования. – Он их не принял?
– Принял, все в порядке, – прикурив, Соби затягивается, – не о чем беспокоиться.
– Ага, я почти поверил, – поставив руку на стол, Рицка заглядывает Соби в глаза, приподнимая бровь, – по-моему, ты чего-то не договариваешь. Скажешь сам или тебя пытать?
Соби усмехается, прикрыв на мгновение глаза. Пристроив сигарету на краю пепельницы, облокачивается о стол, сцепляя пальцы в замок.
– Скажем так… Мой заказчик заявил, что, исходя из современных реалий, мой взгляд на искусство устарел, и потребовал изменить стиль.
– Что?! – Голос Рицки взвился к потолку. – Он дурак!
Соби пожимает плечами.
– У его торговли свои законы.
– Соби! Но твои картины!.. – задохнувшись от возмущения, Рицка замолкает. Хочется сказать, что работы Соби прекрасны! Что они куда больше чем просто зимние виды Саппоро, значительно больше!.. И только полный идиот может этого не понять.
– И что ты ответил ему? – наконец бурчит Рицка.
– Что если он повторит свое требование всерьез, мне придется расторгнуть с ним контракт, – Соби сдержанно улыбается, но в глазах на мгновение появляется знакомый лед. – Так что вопрос закрыт. Не волнуйся, я ведь говорил, что все в порядке.
Рицка расстроено закусывает губу, если бы у него все еще были Ушки, то они бы опустились. Как это неприятно. Соби, конечно, редко придает значение сказанному кем-то, однако после встречи он пришел сюда, к Рицке, так что какая-то поддержка ему, должно быть, оказалась нужна.
– Он не прав, и ты не должен переживать об этом, – твердо произносит Рицка, вкладывая в интонации нотки приказа, – забудь.
Уголки губ Соби признательно вздрагивают. Рицка, смутившись отчего-то, устремляет взгляд в свой блокнот. Тихонько выдыхает, затем, изобразив бодрый вид, заносит над ним карандаш.
– Ладно, оставим это. Что ты будешь кушать, Соби? Уже выбрал?
– Полагаюсь на твой вкус, – тот осторожно отодвигает от себя папку в кожаном переплете, – что выберешь.
– Э-э-э, – Рицка смотрит на меню, как на врага, перебирая в уме блюда и их составляющие. Ощущение такое, Соби пришел к нему домой, и он теперь гадает, чем бы его угостить эдаким, чтобы понравилось. Трудно угодить человеку, который и сам отменно готовит.
– Ну, может…
– Рицка-кун! – басовитый голос хозяина кафе раздается из кухни, – Рицка-кун, подойти сюда на минуту – помоги-ка.
Рицка застывает, чуть не выпустив блокнот из рук. Взгляд, метнувшись в панике, прикипает к лицу Соби. Тот сидит, не шелохнувшись, и только улыбка медленно замерзает на губах. Все внутри Рицки холодеет. Нет… Нет, нет, нет!! Только не это!
– Рицка-кун! – еще более громкий раскат, уже полный удивления, хлещет по ушам.
Рицка вздрагивает и в отчаянии зажмуривается – мысли мечутся в голове. Если он сейчас отзовется… Если признает себя Рицкой на глазах у Соби, то все… все начнется заново! Снова молчание… снова отчуждение и боль! Не надо…
Смяв окурок в пепельнице, Соби ровно произносит, глядя перед собой.
– Там кого-то зовут. Должно быть, у вас всех здесь много работы. Я не буду отвлекать тебя, Сеймей.
Распахнув глаза, Рицка смотрит, как тот поднимается, чувствуя, что у него начинают дрожать губы. Щеки горят, как от пощечины. Повесив пальто на сгиб локтя, Соби уходит. Звонко тренькает колокольчик. Вцепившись пальцами в спинку стула, Рицка роняет голову, глаза жжет от набегающих слез.
– Там кого-то… зовут, – глухо повторяет он – горло душат всхлипы, – Соби…
Хозяин кафе, отчаявшись дозваться подчиненного, выглядывает в зал сам.
– Рицка-кун. Ты что же не отвечаешь-то? Не слышишь меня?.. – увидев сгорбившуюся, застывшую фигуру юноши, осекается. Рицка судорожным жестом утирает с глаз проступившую влагу. Выпрямляется под изумленным взглядом. Губы слушаются с трудом.
– Прошу прощения. Я провожал… посетителя, – Рицка рвано вздыхает, – теперь он ушел.
***
Остаток дня прошел, словно в тумане. Двигаясь, механически улыбаясь, разнося заказы, Рицка вновь и вновь прокручивал в уме одну и ту же фразу Соби. Она спасла его. Не будет ни недельного молчания, ни одиночества, ни пустоты. Но насколько же это больно – знать, что ты не нужен тому, кого любишь. Сам по себе – не нужен, в твоем обличье хотят видеть кого-то другого. Ждут, но не тебя. Невыносимо понимать это.
После закрытия кафе Рицка отправился домой пешком. По сравнению с Токио Саппоро маленький город – от работы до дома всего полчаса на автобусе. Но Рицка оттягивал возвращение, кружил по дворам, присаживался на скамейки. Лютый ночной холод вскоре вновь заставлял его подниматься и идти. Хотя в какие-то моменты Рицке казалось, что лучше уж замерзнуть. Он всего лишь замена. Только лишь замена Сеймею. И больше никто. Даже занимаясь любовью, Соби делает это не с ним, а с Сеймеем. А Рицка лишь ходячая кукла, в которую можно поместить любимый образ, сделав продолжением того, кто уже мертв. Это ли не безумие?..
Когда Рицка добрался до дома то замерз настолько, что уже не чувствовал рук и ног, сознание мутилось, он почти засыпал на ходу. Привалившись к стене у двери, съехал по ней вниз – колени подогнулись. Дверь открылась тотчас же, словно Соби сидел под ней, прислушиваясь к любому шороху снаружи.
– Сеймей! – рухнув на колени, Соби встряхнул его за плечи. Услышав имя брата, Рицка исступленно расхохотался Соби в лицо, заставив на миг отпрянуть.
– Проклятье… – Соби подхватывает Рицку на руки и втаскивает в дом, захлопывая дверь. Лихорадочно стягивает верхнюю одежду, несет к камину… Рицка не сопротивляется, лишь губы кривятся в горькой, сумасшедшей улыбке. Он кукла, просто кукла… пустой сосуд.
Опустив его у камина, Соби срывает с кресла шерстяной плед и укрывает им плечи Рицки. Приносит горячий чай и поит. Почти насильно. Растирает ледяные руки и ступни. И глядя на него, Рицка не понимает ради чего, тот старается. Или ради кого. Хотя ясно. За Рицку Соби бы так переживать не стал.
– Почему у тебя отключен телефон? – наконец спрашивает Соби, смазывая кремом опухшие, едва обретшие чувствительность ноги Рицки.
– Не хотел с тобой говорить, – бесцветно отвечает тот, удивляясь такому глупому вопросу. Раз телефон выключен, значит, его владелец не желает никого слышать. Это логично. Зачем спрашивать?
– Вот как. Ясно, – закончив обрабатывать ноги, Соби натягивает на них теплые носки и переключается на руки. Меж бровями пролегает горькая складочка. Осторожно втирая крем в кожу, он тихо произносит: – Я волновался. Ты мог замерзнуть там.
Рицка желчно усмехается, уронив подбородок на грудь.
– Ну и пусть. Что тебе за дело, если меня не станет.
Руки Соби замирают, он поднимает голову, встревожено всматриваясь в лицо Рицки. Глаза того подернуты больной поволокой – блестят сухо, почти безумно.
Во взгляде Соби появляется страх.
– Сеймей...
И звук имени действует как разряд.
– Не зови меня так!! – крик сгибает пополам. Рицка отталкивает Соби и выдергивает руки из его ладоней. – Почему!.. Почему ты не!.. – что именно – он не в состоянии сформулировать, но горечь и боль требуют выхода. Уткнувшись лицом в колени, Рицка содрогается в сухих рыданиях. Плечи трясутся, словно его бьет озноб. Он уже на грани. Дошел до точки. До полного изнеможения. И безразлично, что будет дальше.
– Я же знаю… Все знаю! – рвано выдыхает он. – Тебе он… он нужен, а не я!
Застыв перед Рицкой, Соби сидит, стиснув веки, очень бледный. Ногти впились в ладони.
– Остановись. Не делай этого.
Рицка запрокидывает голову. Лицо горит от непролитых слез.
– Я не могу… так больше… – как в бреду шепчет он, – я не могу так больше, Соби… Лучше бы я умер вместо…
Рука Соби, рванувшись вперед, закрывает рот Рицке. Обхватив его голову, Соби прижимается лбом к его лбу. Грудь тяжело ходит и голос дрожит.
– Не говори ничего… Прошу тебя! Я скажу. Сам.
Скользнув пальцами вниз по губам и подбородку Рицки, Соби замирает в явном волнении, но его Агнец даже не пытается ответить. Ему уже все равно. Соби бережно усаживает его и поднимается. Горестно сведя брови к переносице, смотрит на Рицку – тот покорно сидит, бездумно уставившись в пол. Лишь когда Соби отходит к окну, поднимает голову, провожая его тусклым взглядом.
Остановившись у подоконника, Соби достает сигареты. Руки подрагивают – справиться с зажигалкой удается не сразу. Отрывисто затянувшись, Соби прислоняется к стене, глядя в царящую за стеклами ночь. Слова падают, словно капли расплавленного металла, жгучие, опасные.
– Ты думаешь… я пытаюсь заменить… Думаешь, ищу в тебе кого-то… кого нет… Это не так.
Беззвучно втянув ртом воздух, Соби прикрывает веки, подбирая фразы. Словно ступает по тонкому льду. Выпроставшись из пледа, подавшись вперед, Рицка смотрит на него расширившимися глазами, забыв обо всем.
– Мое имя – Beloved. И я принадлежу Аояги Сеймею. Тебе, – добавляет он совсем тихо, словно это уточнение способно уничтожить все, что было сказано прежде. Отвернувшись к окну, продолжает:
– Я не могу принадлежать никому, кроме хозяина. Не могу быть рядом ни с кем, кроме него. И любить никого кроме – не должен. И если мой господин погибнет, не отдав меня другому, мне надлежит умереть вслед за ним, – он замолкает, пальцы с силой мнут фильтр сигареты.
– Ты понимаешь меня, …?
Рицка сглатывает. Имя, оставшись не сказанным, замирает на кончике фразы. Оно не произнесено, но он его слышит. Соби сказал: «Рицка!..». Понимаешь ли ты меня, Рицка!?
– Да! – выдыхает он, глядя на Соби во все глаза. С трудом веря в происходящее.
Соби оборачивается. Резко тушит окурок в пепельнице, идет через комнату и почти падает на колени у ног Рицки, обнимает ладонями его руки. Глаза глядят серьезно и бесконечно устало, глаза человека, отчаявшегося найти выход там, где его быть не может.
– Так значит ты… – взгляд Соби умоляет.
Потрясенный своим открытием, Рицка не понимает, как не догадался раньше. Если Соби может быть с ним, лишь если Рицка признает себя Сеймеем, то он…
– Сеймей, – закрыв глаза, отрывисто выдыхает Рицка.
Качнувшись вперед, нелепо утыкается лбом в грудь Соби.
– Аояги Сеймей.
И Соби обнимает его, прижимает к себе так сильно, словно боится выпустить из рук. Зарывается лицом в темные волосы, жарко целует висок. Баюкает на руках, как когда-то давно. В детстве. Рицка всхлипывает, цепляется пальцами за свитер Соби. Мгновение замирает, растянувшись на немыслимое время. Кажется, что прошли часы, годы! Голова кружится от облегчения и… счастья.
Приподняв ладонью подбородок, Соби смотрит Рицке в глаза. Так много нежности…
– Спасибо. Спасибо тебе, ….
***
Мое имя – Аояги Рицка. Но больше никто не зовет меня так. Когда я знакомлюсь с кем-то, то представляюсь именем брата, и постепенно мое собственное стирается из памяти людей. Осталось только дождаться совершеннолетия, чтобы изменить документы и решить вопрос навсегда. Пока же изредка возникают накладки. Например, когда мне звонят из окружного Университета Хоккайдо, куда я поступил на следующий год. Если Соби берет трубку, то отвечает, что это ошибка – здесь таких нет. И у меня не возникает вопросов, почему он поступает подобным образом. Я знаю, что Соби любит меня. Только любящий человек способен так откровенно лгать в глаза судьбе, чтобы оставаться с тем, ради кого он это делает. Мы создали собственную истину, сделали ее сами. И я никогда не скажу Соби, что нашел свое имя, проступившее на внутренней стороне моего детского кошачьего Ушка. Надпись Loveless на высохшей, тонкой как пергамент коже. Я выбросил его вместе с прошлым. Мертвое имя – мертвая судьба.
Меня зовут Аояги Рицка. Но это давно неправда.
Теплые губы мягко скользят по телу. Движутся вверх по спине, целуют чувствительные выпуклости позвонков, уделяя внимание каждому. А пропустив, тут же спешат загладить промах, тронув кончиком языка. Как же приятно – проснуться от таких прикосновений. И так трудно продолжать делать вид, что спишь. Обняв руками подушку, Рицка сонно улыбается, уткнувшись в нее.
– Соби, что ты делаешь?
Движения губ по коже рождают сладкую дрожь.
– То, что хочешь ты.
