Цитата сообщения Альфред_Грибер НА ПЕРЕКРЁСТКЕ РЕАЛЬНОСТИ
Н. Голдман

Это был обычный рабочий день. Амос Шульман, электрик одной частной компании, уже собирался идти домой. Сегодня первый вечер праздника Ханука, и он спешил на зажигание первой свечи. Амос уже купил подарки своим малышам, а их у него трое - старшему семь, среднему три с половиной, ну а младшему только недавно отпраздновали "брит милу". Сейчас он позвонит своей жене Тами и предупредит, что заберет старшего с кружка английского. Он уже набрал номер ее мобильника, когда из- за спины послышался голос его шефа.

- Амос, зайди ко мне на минуту, нам надо поговорить.

- Я спешу, Арик, может быть, отложим это на завтра?

- Нет, мне бы не хотелось...

Потупив взгляд и с жалостью в его хриплом голосе Арик сказал:

- Амос, ты знаешь, как мы все тебя ценим и любим, но, к сожалению, экономический кризис в стране диктует свои условия. Мне очень жаль, но мы вынуждены тебя уволить.

Амос сел в автомобиль, он был в смятении, мысли путались и наскакивали одна на другую: "Экономический кризис", "ему очень жаль", "а детей ему моих не жаль", "нет, жене пока лучше не говорить, скажу после праздника", "а как я буду платить машканту, мы же только купили новую квартиру в Модиине", "сволочи", "ничего, выкарабкаюсь", "у меня же совсем маленькие дети, и жена не работает", "ну надо же", "ну надо же!!!", "что мне делать, что делать"...

На подъезде к Модиину дорога была страшно загружена, Амос включил радио, дабы отвлечься и собраться с мыслями. Диктор сообщала последние новости: "Двое солдат погибло и один тяжело ранен на границе с Ливаном; состоялись похороны трехлетнего мальчика, погибшего при обстреле машины его родителей палестинскими террористами; полиция находится в состоянии наивысшей готовности - очень высока вероятность терактов в Иерусалиме; обострился коалиционный кризис; экономический прогноз на следующий год неутeшителен; водители грузовиков блокируют дорогу на Иерусалим, как протест на...; погода без изменений, на Хермоне снег..."

Амос слушал и ему хотелось кричать. То ли потеря работы так повлияла на него, то ли новости, которые, впрочем, уже давно стали для всех обычными буднями, то ли все вместе - но внутри у него вдруг все закипело. Негодование и обида как будто сжали его своими коварными щупальцами, страх за будущее впился в его сознание будто хищник в беспомощную добычу.

Ненависть к собственному народу душила его, словно анаконда свою жертву в реках Амазонки. "Чертова страна, чертова земля! Проклятый народ! Здесь никогда не будет жизни! Что я здесь делаю! Почему ращу своих детей в этом аду! Зачем, зачем мы, евреи, вернулись сюда! Чтобы умирать, чтобы хоронить своих детей! Чертовы отцы сионизма! Ведь предлагали же нам Уганду, Австралию, так ведь нет. Да я бы этого Теодора Герцля, этого Пинскера, этого Нордау своими же руками и задушил! Попадись бы они мне на этом их конгрессе в Базеле - идеалисты хреновы! Ротшильд, барон этакий! Денег ему девать некуда было! А этого ревизиониста Жаботинского я бы просто... Я... Я не знаю, что бы я с ним сделал! Опоздал я родиться, а то бы! Я уеду! Да, уеду отсюда с семьей!... Разве это жизнь, разве это страна, разве это народ!!!"

Эта виртуальная казнь отцов сионизма, а также спонтанные планы эмиграционного характера были внезапно прерваны телефонным звонком.

- Амос Шульман?

- Да, кто это?

- Говорит лейтенант Моти Ашерский из вашей резервистской части. Вы должны срочно явиться в вашу часть для прохождения резервистской службы!

- Какая к черту служба! Сейчас Ханука, у меня маленькие дети! Меня уволили с работы! Мне сорок лет! После сорока лет освобождают от резервистской службы! Имейте совесть!

- Амос, о чем мы спорим? Сегодня 22 декабря, а сорок Вам исполнится только 25 декабря! Подымайте свою задницу и быстро в часть. Давайте не будем создавать лишних проблем друг другу, у военной полиции и без вас хлопот хватает....

*****

По прибытию в часть Амосу сообщили, что ему предстоит участвовать на учениях в Иудейской пустыне. Ничего особенного - стрельбище, ночной патруль... Как всегда...

Этой ночью Амос был свободен от патрулирования, но ему не спалось. Он вышел из палатки и решил немного прогуляться. Ночная пустыня манила и зазывала его в свои песчаные объятия, небо было усеяно звездами и ему казалось, что они светят только для него. Круглолицая Луна, словно Александрийский маяк, освещала причудливый и нежный рельеф пустыни. Ночной ветер ласково трепал песчаные склоны, заглушая шорох животных, вышедших на охоту. Красота и совершенство природы торжествовали.

Стоя вот так, один, посреди пустыни, Амос чувствовал, как он сливается с окружающим, ощущая себя крошечной частичкой мироздания. Ему хотелось забыться, просто раствориться в тишине и красоте ночного пейзажа.

Но это трогательное слияние с флорой и фауной было нарушено сильным шумом справа от него. Амос устремил взгляд направо и онемел от увиденного. Несметное количество костров, вокруг которых расположились мужчины. Некоторые трапезничали, другие отдыхали. Их было так много! Все они были вооружены, но это было не "Узи" и не "Калашников" – ножи, мечи, копья, луки.... Амос не верил своим глазам. Несколько тысяч мужчин... Но сколько точно он сказать не мог.

"Откуда они здесь взялись, ведь их здесь не было, кто они, как странно они одеты! Что происходит?" - в замешательстве пытался сообразить Амос. Было видно, что народ был чрезвычайно возбужден, а в глазах их читалась непоколебимая решительность. Амос был поражен, он никак не мог идентифицировать этих людей: "Ведь минуту назад их еще не было, и я не мог не заметить их приближения. И кто они???? Это не арабы - это однозначно! Евреи? О нет! У меня галлюцинации!"

От удивления и отсутствия логики в происходящем Амос не мог сдвинуться с места. Внезапно трое мужчин приблизились к нему и, не говоря ни слова, препроводили его в пещеру, расположенную в метрах пятидесяти от палаточного лагеря резервистов. Но, к неописуемому удивлению Амоса, ни палаток, ни резервистов на месте не оказалось... Все подразделение резервистов как будто растворилось в воздухе, будто перенеслось в другое измерение.

В пещере горел огонь, вокруг которого сидело несколько мужчин. Они что-то горячо обсуждали и спорили.

Люди, сопровождавшие Амоса, обратились к одному из них:

- Йеhуда, человек этот пришел в лагерь наш. Возможно, желает он примкнуть к силам нашим.

- Кто ты, куда и откуда идешь!- спросил Амоса человек, которого все называли Йеhуда Маккавей.

- Я - Амос из Модиина.

- Из Модиина! Что же ты сразу не сказал! Не брат ли отца моего послал тебя? Ну, рассказывай, рассказывай, сильно ли страдает народ наш?

- Сильно, - неожиданно для себя самого с чувством и искренне начал Амос. - Нет мира на земле этой, нет пощады нам от врагов наших. Родители хоронят детей своих! Иерусалимом желают управлять враги наши! Страшно и боязно нам, окружены мы со всех сторон недругами! Нет нам жизни на земле нашей! Да и народ наш разрознен и напуган!

- Известно мне все это, Амос, брат мой! Нет нового в словах твоих, - с горечью произнес Йеhуда...

Внезапно в пещеру вошел мрачного вида воин и, обратившись к Йеhуде, дрожащим голосом сказал:

- Недобрую весть принес я для народа нашего, брат мой Йеhуда. Осквернили люди Антиоха святая святых для народа нашего - Храм Иерусалимский!!!

Услышав это, окаменело лицо Йеhуды Маккавея, а глаза его наполнились слезами и болью. Тут же встал Йеhуда и вышел из пещеры к воинам своим. Амос и остальные последовали за ним. По лагерю пронесся шепот:

"Йеhуда Маккавей и братья его! Йеhуда желает слово молвить!"

Через минуту весь лагерь стоял на ногах. Огромная масса вооруженных мужчин ждала, что скажет им их предводитель.

Йеhуда Маккавей остановился неподалеку от одного из костров и, не говоря ни слова, порвал на себе одежду. Толпа напряглась, она ждала... Продолжая молчать, Йеhуда набрал горсть пепла и посыпал им голову свою. Напряжение нарастало. Амосу даже показалось, что он находится в центре электрического поля высокого напряжения. Еще немного и его нервы просто не выдержат такого возбуждения. И тогда Йеhуда обратился к воинам Иудейским:

"Братья!! Недобрую весть принес мне брат мой Шимон. Осквернили люди Антиоха Храм наш! Осквернен жертвенник Храма Иерусалимского. Сожжены ворота Храмовы, а подножия его поросли сорняком!"

Услышав это, зарыдали воины Иудейские, порвали одеяния свои и посыпали пеплом головы свои. Горько рыдая, Амос Шульман тоже порвал на себе одежду, принадлежащую израильской Армии, а затем посыпал свою лысину пеплом.

Йеhуда продолжал:

"Братья! Послушайте, что скажу я вам! Поругана и осквернена земля наша! Иссохли виноградники и загнили деревья оливковые! Кровью детей наших орошают враги наши поля! Жены наши уведены в плен и обесчещены! Желают они, чтобы забыли мы праотцов своих и отказались от союза с Богом нашим! Задумал Антиох убить дух и веру наши, осквернив Храм! Но крепка вера наша и силен наш дух! Сегодня двинемся мы на врагов наших. Могущественна и многочисленна армия царя Антиоха. Но... Но то не будет поединок силы человеческой, а будет то испытание силы духа нашего! Знайте братья - в единстве народа заключена сила наша! В силе веры - победа наша! Крепок союз наш со Всевышним! Непоколебима любовь к земле Израиля! Неоспорима святость града нашего - Иерусалима! Только верой и силой духа заслужим мы помощь Всевышнего и одолеем врагов наших! Заслужим землю эту!"

Воины возопили:

"Мы с тобой, Йеhуда Маккавей! Мы едины и сильны! Вперед! Иерусалим, Иерусалим!!!!"

Огромная сила и внутренняя мощь духа исходила из слов Йеhуды Маккавея. Казалось, что это говорил не Йеhуда, а кто-то другой - некто могущественный и вездесущий. Эта непонятной силы энергия разливалась по лагерю и как будто впитывалась в существо каждого, объединяя их в одно целое.

Внезапно Амос Шульман ощутил себя микрочастицей этой массы. Впервые за свои сорок лет он почувствовал себя частью народа Израиля. Он родился в Израиле, прошел через две войны, терял друзей в бою и в терактах, но никогда он не чувствовал себя так, как сейчас. Он как будто пустил корни в эту землю. У него было такое чувство, будто он - маленькое зернышко, которое, наконец, стало развиваться и врастать в землю. Но только он, Амос, врастал в эту землю на каком то другом уровне, не на физическом.

Охваченный этим новым чувством, Амос Шульман тоже неистово орал:

"Непоколебим дух наш! В единстве народа - сила наша! Иерусалим!!!!!! Храм!!!! Всевышний!!!! Израиль!!!!!"

- Амос, прекрати орать! Ты что, рехнулся! Не мешай спать! Мне через час на патруль, - недовольным голосом забасил Гади, выбежавший из палатки на крик своего товарища. Гади был его давним другом. Они вместе служили на войне в Ливане. - Что с тобой!! Почему у тебя на голове пепел? Что с твоей одеждой?

Увидев Гади и вконец потеряв ощущение реальности, Амос продолжал орать:

- Земля! Земля! Израиль! Иерусалим!

- Да уж вижу, что не вода, вижу, что не Швейцария! Вижу, что не Амстердам! - уже почти злобно прорычал Гади.

Амос Шульман растерянно умолк...

Он прислушался - вокруг была тишина. Где они? Где народ мой! Я с вами! Я помогу вам! Амос хотел услышать Йеhуду Маккавея и его воинов, но вокруг воцарилось безмолвие. Все исчезло...

Опять одинокая прелестница пустыня, резервисты, мирно спящие в палатках. Амос все стоял и стоял - он ждал... Он ждал Йеhуду Маккавея и его войско. Он хотел быть с ними. Они сильные духом, они едины, они народ! Народ...Единый...Народ...

И вдруг он заорал:

- Гади! Гади! Ты помнишь, что я говорил тебе сегодня за ужином? Я сказал, что уеду из Израиля! Сказал, что сыт по горло! Так вот - я никуда не поеду! Я - часть этого народа, мои дети - часть этого народа, мои внуки, мои правнуки, правнуки моих правнуков... мои..

- Я когда-нибудь убью тебя, Амос Шульман, - прошипел раздосадованный Гади, которому так и не удалось поспать этой Ханукальной ночью...