Пьяный в трактире ныл о своей судьбе - тяжкой и горькой ("горше, чем эта дрянь"). Он все другим, мол, но ничего - себе.

Было смешно: альтруистичная пьянь.

Пил то вино, то водку, то вместе всё, бороду гладил, хмуро качал башкой. Слушать забавно было, что он несёт: сын не хочет общаться, такой-сякой, овцы от рук отбились уже совсем, быт опостылел хуже любой тюрьмы...

Я собеседник был - не активней стен. Скоро старик из "я" превратился в "мы": "мы ж придумали всё не запросто так, были концом, началом - вот это вот..."

Рюмки пустели, в окнах сгущался мрак. Вдруг стало тихо, будто иссяк завод в старых часах. Лишь он на меня смотрел: трезвый, что ваши стёкла, клянусь отцом!

- Я, - говорит, - хочу отойти от дел.

Звуки вернулись. Он каменел лицом. Допил свой стакан, мрачно повёл плечом. Бросил на стойку деньги, махнул рукой.

Я всё хотел спросить - да не знал, о чём. Я никогда не видел тоски такой, как в выпивохе, плакавшем над вином. Вечер воскресный плавно сместился в ночь.

Те же слова, но вывернуты вверх дном. Старик выключает звёзды.

Уходит прочь.

(с)Citariru