"Любитель Китая"



Родился Кансэцу в Кобэ, в 1883 году. Его отец, Хасимото Кайкан, был учёным конфуцианцем, поклонником всего китайского — и сам рисовал картины и расписывал ширмы в китайском духе. Но сына он не обучал — когда мальчику было пять лет, родители развелись, и сын остался с матерью и бабушкой. Впрочем, это не мешало матери учить его китайским стилям каллиграфии (она славилась этим искусством), а бабушке — баюкать Кансэцу китайскими же колыбельными.
В двенадцать лет мальчика забрали из общеобразовательной школы и отдали учиться живописи — в японском стиле, у полузабытого ныне художника Катаоки Коко. Так что на первой большой картине тринадцатилетнего Кансэцу была изображена Сидзука, возлюбленная и спутница Минамото-но Ёсицунэ. Героические женщины ещё не раз появятся в его творчестве.
Однако Хасимото Кансэцу был юношей честолюбивым и при первой же возможности, в самом начале нового века, перешёл к новому учителю — уже знаменитому Такэйти Сэйхо:. Тот его полюбил, начал продвигать, в двадцать пять Кансэцу уже выставлялся на престижнейшей выставке «Бунтэн». Первый успех принёс достаточно денег, чтобы Кансэцу смог, наконец, в 1913 году в первый раз съездить в тот Китай, о котором столько слышал с пелёнок. В первый, но далеко не в последний — за свою жизнь он посетил Китай то ли тридцать раз, то ли пятьдесят, то ли даже больше: биографы не сходятся друг с другом. Он шутил, что так часто пересекает море, что «весь насквозь пропах Китаем»… А по возвращении из первого путешествия Кансэцу написал и выставил огромную картину «Южный край» на китайскую тему. Целиком она тут не влезет (Кансэцу всю жизнь питал пристрастие к «многостворчатым» росписям, как на ширмах), вот примерно половина (вторая примерно такая же):


Можно видеть, что от современных французов тут в рисовке, пожалуй, больше, чем от старых китайцев…

А вот чуть более поздняя (и тоже немаленькая) «китайская» картина — «Сказание о Мулан», той самой девушке-воине, которую на западе прославил американский мультфильм.






Хасимото Кансэцу взялся возрождать в Японии традицию живописи в китайской манере, «нанга», — только в духе «новой нанга», осторожно соединяя свой Китай с заимствованиями из западной (в смысле, европейской) живописи.

Ещё одна «длинная» картина на всю стену— «Песнь лютни»:






«Паломничество к отшельнику»






Лошади уже вполне во вкусе Сэйхо:.
Как и в «Южном крае», Кансэцу охотно продолжал и тему «трудящихся на фоне пейзажа»:




Образцовый китайский грамотей:


А вот «Европейские собаки» в китайской манере:


Однако уже в первой половине двадцатых годов Хасимото Кансэцу поссорился и порвал со своим наставником — он объявил, что Такэути Сэйхо: стал «слишком европейским», и японский дух (не говоря уж о китайском) совсем отступил в творчестве Сэйхо: перед западными влияниями. Слишком заметен Тёрнер, слишком заметен Коро! Такэути Сэйхо: немного обиделся, но по-прежнему отзывался о Кансэцу как об одном из лучших своих учеников.

И тут вышел конфуз. Дело в том, что сам Кансэцу выбрался в Европу раз, потом другой — и немедленно очаровался в тамошних музеях не только собственно европейской (особенно Ван Гогом и Гогеном), но ещё вдобавок и персидской живописью. И по возвращении это немедленно стало очевидно — новое «Посещение отшельника» уже совсем не похоже на прежнее:


И звери соответствующие:


Хасимото Кансэцу даже начал писать маслом — хотя именно за это увлечение он так корил Сэйхо:! Но впереди уже был новый поворот.
В 1930-х годах Хасимото Кансэцу вновь сменил манеру — теперь он решился посоперничать со своим наставником Такэути Сэйхо: «на его поле»: в анималистике. И, надо сказать, именно эти работы Кансэцу полюбились зрителям больше всего.
Иногда Кансэцу соперничал напрямую: изображая тех же животных, что его учитель, и в сходном стиле.


Но очень быстро обнаружилось, что у него есть свои любимцы. И прежде всего это обезьяны — их у Кансэцу несметное количество, и все — разные и выразительные.














Другим любимцем у него был тануки, енотовидная собака (которую у нас часто переводят «барсуком»), с его славой оборотня:




Ну, а где тануки, там и белый лис:


И птицы, конечно, тоже присутствуют:




Птиц и собак он и дома у себя держал, благо усадьбу приобрёл просторную (по японским меркам):


Звери принесли художнику куда большую славу (и куда больше денег), чем «китайские сюжеты». А Такэути Сэйхо: говорил, что он Хасимото Кансэцу, конечно, не завидует — зато очень им гордится. И, кажется, даже признавал, что с обезьянами Кансэцу его обошёл…
Когда началась война, спрос на зверей упал, а на пропаганду — вырос. Хасимото Кансэцу не отказывался от заказов на «патриотическую тематику», но батальных картин рисовать не желал. Предпочитал тему «Великой восточноазиатской сферы совместного процветания» (大東亞共榮圏, Дай-то:a Кё:эйкэн); подразумевалось — под японским покровительством, но вот японцев-то он по-прежнему изображать избегал.
Вот яванская девушка с облегчением покидает бомбоубежище:


А вот самая знаменитая его картина военной поры — уйгурская красавица XVIII века Ипархан (прозванная китайцами Сян Фэй, когда они полонили её и сделали императорской наложницей):
Без собаки и тут, как мы видим, не обошлось.
Кансэцу всегда любил Китай и иногда слишком резко высказывался о том, как скверно ведут себя там сегодня японцы. Его предупреждали, что за эти высказывания на него шлют доносы — он отмахивался: «Я уже слишком стар, чтобы бояться!» Войны он не пережил — успел умереть в начале 1945 года...

Вот, кому интересно, сайт его дома-музея (в основном по-японски) – там, кстати, можно наглядно увидеть, какого размера его «большие картины».