Fatal error
у меня Барсик соседский (кастрированный) вчера Гаю трахал
Fatal error
на мою Гаю встает даже у тех, у кого нет яиц
Fatal error
ну то есть он думал, что он ее трахал
Fatal error
он короче потом с нее слез
Fatal error
она как кинется догонять
Fatal error
типа "куда эт так рано собрался? не завершил а сматываешься?"
Fatal error
а потом его хозяева спать легли и его с собой взяли, дверь закрыли
Fatal error
так она скреблась под дверью
Fatal error
я в ахуе - так предлагацо
 

К сожалению, не помню года написания этого рассказа, но он появился гораздо раньше горячо обожаемой всеми "Лолиты" - лет на пятнадцать. Демо-версия художественно оформленного порока =) Набокова так распирала тема, что неизбежность ее развития была очевидна. Но переиграл он все весьма и весьма занятно. Если в "Волшебнике" погибает сам герой, то в "Лолите" обошлось смертью матери главной героини. Если в "Волшебнике" детка испугалась и, ессно, не дала, то в "Лолите" она уже была весьма подкованной в вопросах горизонтальных телодвижений (впрочем, кто сказал, что они должны быть только горизонтальными:)). Раскрылся автор потрясающе. Ибо основная идея изменилась кардинально. Изначально пороком был герой, а в "Лолите" он уже практически жертва распущенной маленькой самки.

Кого оправдывал автор на протяжении энного количества лет от первого до последнего произведения? [вопрос риторический]

Кстати говоря, если верить спорной науке по имени Ψ-хология, энтомологи (это я тонко и изящно намекаю на род деятельности нашего уважаемого автора) вообще редко бывают душевно здоровыми людьми. Не без червоточинки в голове, ахха. Как и талантливые писатели. Но бесподобная образность языка Набокова, тонкая игра его воображения с мозгом и подсознанием читателя перекрывает и оправдывает все диагнозы. Изощренное удовольствие, затягивает. Не перестаю восхищаться.

Грубый разврат всеяден; тонкий предполагает пресыщение.
 

О нет, это для меня не степень общего, а нечто
совершенно отдельное от общего; не более драгоценное, а
бесценное.


Жалкие, торопливые минуты, с годами ходьбы и
сыска между ними, но и за каждую такую он готов был заплатить
любую цену (посредниц, впрочем, просил не беспокоиться), и,
вспоминая этих редчайших маленьких любовниц, суккуба так и не
заметивших, он поражался и своему таинственному неведению об их
дальнейшей судьбе; а зато сколько раз на бедном лугу, в грубом
автобусе, на приморском песочке, годном лишь для питания
песочных часов, быстрый, угрюмый выбор ему изменял, мольбы
случай не слушал, и отрада обрывалась беспечным поворотом
жизни.


Вязальщица посмотрела ей
вслед и продолжала быстро работать, изредка поправляя
молниеносным жестом спадающий хвост шерстяного зародыша.


И за все это, за жар щек, за двенадцать
пар тонких ребер, за пушок вдоль спины, за дымок души, за
глуховатый голос, за ролики и за серый денек, за то
неизвестное, что сейчас подумала, неизвестно на что посмотревши
с моста... Мешок рубинов, ведро крови - все что угодно...


Он взял газету от тридцать второго
числа и, не видя строк, долго сидел в уже отработанной
гостиной, и слушал оживленный за стеной разговор в промежутках
пылесосного воя и посматривал на эмаль часов, убивая уборщицу,
отсылая труп на Борнео, а тем временем он различил третий голос
и вспомнил, что еще есть старуха на кухне; ему будто
послышалось, что девочку посылали в лавку.


А укладываясь, он случайно нашел в столе некогда
подобранную монету (между прочим, оказавшуюся фальшивой) и
усмехнулся: талисман уже отслужил.


А вместе с тем, в чем упрекнуть волшебника? Он
знал, что найдет в ней достаточно утех, чтобы не расколдовать
ее слишком рано...


За листвой родился автомобиль. Садиться! Знакомая черная
шапочка, пальто на руке, небольшой чемодан, помощь краснорукой
Марии. Погоди, уж я тебе накуплю... Захотела непременно -
рядом с шофером, и пришлось согласиться да скрыть досаду.


Он все не мог найти оптический
фокус счастья, не знал, с чего начать, к чему можно
притронуться, как полнее всего в пределах ее покоя насытиться
этим часом. Так. Пока что, с лабораторной бережностью, он снял
с кисти бельмо времени и через ее голову положил на ночной
столик между блестящей каплей воды и пустым стаканом.
Так. Бесценный оригинал: спящая девочка, масло. Ее лицо в
мягком гнезде тут рассыпанных, там сбившихся кудрей, с
бороздками запекшихся губ, с особенной складочкой век над едва
сдавленными ресницами, сквозило рыжеватой розовостью на ближней
к свету щеке, флорентийский очерк которой был сам по себе
улыбкой. Спи, моя радость, не слушай.


В который раз нахлынул и взвыл грузовик,
наполняя комнату дрожью, - и он останавливался в своем обходе,
неловко накренившись над ней, невольно вжимаясь в нее зрением и
чувствуя, как отроческий, смешанный с русостью запах ее кожи
зудом проникает в его кровь. Что мне делать с тобой, что мне с
тобой... Девочка во сне вздохнула, разожмурив пупок, и
медленно, с воркующим стоном, дыхание выпустила, и этого было
достаточно ей, чтобы продолжать дальше плыть в прежнем
оцепенении.


...все было кончено, и любым
изворотом, любым содроганием надо тотчас отделаться от
ненужного, досмотренного, глупейшего мира, на последней
странице которого стоял одинокий фонарь с затушеванной у
подножья кошкой.

В  четвертый раз  за  то  же число  лет перед ними встала проблема: что
подарить на  день  рождения  молодому  человеку  с  неизлечимо  поврежденным
рассудком. Желаний он не имел. Творения человеческих рук  представлялись ему
либо  ульями зла,  дрожащими в пагубном оживлении, которое только он и  умел
воспринять,  либо грубыми  приспособлениями, негодными к использованию в его
отвлеченном  мире.

В последний раз, когда их сын  пытался покончить с собой,  выбранный им
способ был,  по словам  доктора, шедевром изобретательности; он преуспел бы,
если  бы  не  завистливый сосед-пациент,  решивший, что  он учится летать  и
помешавший  ему. Чего он хотел на самом деле,  так это продрать в своем мире
дыру и сбежать.

Система его безумия стала предметом подробной  статьи,  напечатанной  в
ученом ежемесячнике, впрочем, задолго до того она  и  муж сами ее разгадали.
"Мания упоминания" -  так назвал ее Герман  Бринк. В этих случаях  - очень
редких  - больной воображает, будто  все, что  происходит  вокруг, содержит
скрытые  намеки на  его существо и  существование. Он исключает  из заговора
реальных людей,  - потому что считает себя  намного умнее всех  прочих. Мир
явлений тайно следует  за ним, куда б он ни направлялся.  Облака в  звездном
небе медленными знаками сообщают друг другу немыслимо  доскональные сведения
о нем. При наступлении ночи деревья, темно  жестикулируя, беседуют на  языке
глухонемых  о  его  сокровеннейших  мыслях.  Камушки,  пятна,  блики солнца,
складываясь в узоры, каким-то ужасным  образом составляют послания,  которые
он обязан перехватить.  Все сущее -  шифр, и он - тема всего. Одни филеры,
такие  как  стекла,  тихие  заводи, суть  равнодушные соглядатаи, другие  -
пиджаки в магазинных витринах  -  пристрастные  свидетели,  линчеватели  по
натуре; еще другие (грозы, текущая вода), истеричные до безумия, имеют о нем
искаженное  представление  и  нелепо  заблуждаются,  толкуя  его   поступки.
Приходится вечно быть  начеку и каждую минуту, каждый кусочек жизни отдавать
расшифровке волнообразных движений окрестных вещей. Самый воздух, выдыхаемый
им, снабжается биркой и убирается в архив. И если б еще любопытство, которое
он пробуждает, ограничивалось ближайшим его окружением - увы, это не так! С
расстоянием  потоки  неистовых сплетен  ширятся,  становясь  многословнее  и
мощнее.  Плывут над огромными равнинами увеличенные в миллионы раз очертания
его кровяных телец; а еще дальше громады гор, невыносимой крепости и высоты,
выводят на языке гранита и горюющих елей конечную истину его бытия.

Она
думала  о  нескончаемых волнах боли, которую  по какой-то причине приходится
сносить  ей  и  мужу;  о  невидимых  великанах,  невообразимо  терзающих  ее
мальчика; о  разлитой  в мире несметной нежности;  об  участи этой нежности,
которую  либо  сминают,  либо изводят впустую,  либо  обращают  в безумие; о
заброшенных  детях,  самим  себе напевающих песенки по  неметеным  углам;  о
прекрасных сорных  растениях,  которым  некуда спрятаться  от  землепашца  и
остается  только  беспомощно  наблюдать  за его  обезьяньей  сутулой  тенью,
оставляющей за собой искалеченные цветы, за приближением чудовищной тьмы.

Когда я у папы выхожу на балкон, первым делом взгляд падает на этот клен - мой проводник в очень осень. И я стараюсь не думать о том, что он когда-то (лет цать назад) был нормальным зеленым кленом. До того, как перед ним сделали парковочную площадку до машин, и наши доблестные автовладельцы стали регулярно поливать его хер знает чем.

Мне сегодня прольется,
Белой кошке в оконце,
Лучик бисера пыли...
Доброе утро!

Мне сегодня воздастся
Три ступеньки от царства,
Три подковки от Сивки,
Три копытца от братца...

Три попытки вернуться,
Две попытки остаться...

С вечера полоумна -
Вокзал немноголюдный.
Прощай, мое детство!

 А с утра безголова
От короткого слова
На стекле электрички.

Мне по ранней дорожке
До беззубой старушки,
Пауки в паутинке,
Шолом алейхем.

Преисполнена грации
С бересты колесница.
Я не Синяя Птица
В три погибели гнуться...

Я хочу улыбаться,
Чтобы не разминуться...

И что сегодня Джа даст нам,
Станет горьким лекарством
С песней по жизни.

И чего мне стрематься -
Белой кошке в окрошке.
Парус надежды.

Веня Д'ркин

 

Это просто пиздец!

Акция "Покажи людям свои лучшие качества!" стартовала в субботу в музее-заповеднике Абрамцево.

Курировали мероприятие самые крутые санитары. Даже суровые санитары из Кащенко не так брутальны.

Я тоже хочу такие звездатые ботиночки!

ToDo 
Книга песен 

 

Город в облаках

Московская колыбельная

Рыбная рымба

Рок-баллада о первой любви

Ночь Демиурга

Соул для Юлии

Романс невозвращения

Neverland

Когда...

Песня о безумной Маше

 

Стоит оценить сочетание иллюстраций с текстами:  http://www.fishup.ru/albums/p/gid/854511/lid/60

 

ToDo можно не комментировать, он в этом не нуждается.

А к поэтам-песенникам у меня всегда было неоднозначное отношение. Впрочем, на фоне большинства Щербина приятно выделяется. Если не сказать: стоит на пару ступеней выше. Конечно, он не Дима Мельников, но Дима и не песенник. Или я чего-то не знаю =)

... в этом году.

Наследница сделала себе юбку. Из зонтика.

Я люблю Переславль. Люблю его немотивированно, внезапно, спонтанно, набегами. Ессно, ехали мы на Плещеево, а вывеска музея чайников просто попалась по дороге. Как тут было не зайти. Обычный частный домик из пары комнат, к которому прилагается девушка для экскурсий. Впрочем, экскурсией я бы это не назвала, но весьма мило нас ввели в курс дел, то есть тел - чайников. Однако же сперва взгляд зацепился не на них.

Аналогичный брутальный красавец-утюг был в Питере у моей двоюродной бабушки еще в конце 80х.

На одной из полок существует вот такой страж порядка - просто ах! Гроза чайников ))

В целом, ничего сверхестественного в данном культурном месте я не увидела. А надписями нас не удивишь.

Но в деревянной книжке для заначки определенно что-то есть.

 А железный "Феликс" знаком многим.

С помощью такого чугунного жука снимали сапоги.

Следующий экспонат в комментах не нуждается.

Мне больше всего понравился вот этот (кажется финский) походный чайник, в профиль похожий на странную птицу.

Администрация вывела новый метод разбивания слова на слоги  ))

Кстати, сам музей выглядит весьма трогательно. Т.е. выглядел бы, если б я его нормально сфотала ))

А потом было Плещеево. Где я спала в лодке и меня укачало. Зато вид из нее был чудесный. Жаль, что вода холодновата.

Дорога к музею паровозов. Какой Мамай джедай здесь прошел?

Собссно, паровозы.

Классный девайс, похожий на гильотину.

Назад, в детство.

Разнообразная хрень на колесах.

Мясорубка ))

Какая-то машина.

Народ развлекался катанием на дрезине. Ну нах. Я знаю другие методы для качания рук.

P.S.: Респект музею паравозов за вкусные-превкусные пирожки. Сфотать их не получилось, очень хотелось есть =)

Единственная фотография, выданная по запросу "война", которая зацепила. Пох, что постановочная. Пох, что неприкрытая спекуляция на теме.

Обожаю, когда наследница бьет градусники. Это так концептуально. Как и последующий процесс уборки.

- Смотри, зеленая собака пролетела.

- Это не наша, это наркоманская!

 

Нашла синоним цвету, который у простых смертных называется голубым - мытая груша =)
Однако у "Colin's" все в порядке с ч/ю.

Только в России под дождем могут мыть улицу. Перед "Европейским" сегодня в 7 утра.

По-моему, только русский человек может столько пить и так охуительно писать. Ощущаю потребность перечитать "Русскую красавицу".

 

Волга  - бетон русского мифа. Не река,  а  автострада слез. Я все время
откладывал поездку вниз  по Волге, как обязательную, если не принудительную,
командировку  в  поисках пошлости.  Я  ссылался на занятость,  исчерпанность
сентиментальной темы и без труда находил себе оправдание.

Одинокий   путешественник  похож   на  шакала.   Впрочем,  для   России
путешественник -  слишком  европейское  слово. Ты кто?  Я -  путешественник.
Звучит  глупо. С другой стороны, кто же  я?  Не странник же! Не путник! И не
турист. И не землепроходец. Я - никто. Я просто плыву по Волге. В России нет
определяющих  слов,  нет  фирменных  наклеек  для  людей.  Здешние  люди  не
определяются  ни  профессией, ни социальным  статусом. Нет ни охотников,  ни
пожарников,  ни политиков, ни врачей,  ни учителей. Просто одни иногда тушат
пожары, другие иногда учат детей. Здесь все - никто. Здесь все плывут.

Конечно, можно  поплыть  и  с русской  дамой.  Но  зачем?  Много курит,
ленива,  окружена пьяными хахалями, которых жалеет  с оттопыренной губой, но
после бесконечного выяснения отношений, уличенная в  очередном  обмане,  она
обязательно предложит родить от тебя ребенка.

Буфетчица Лора Павловна,  тоже вся в розовом, приготовила мне
на завтрак гоголь-моголь. Она принесла мне его на подносе на верхнюю палубу,
и, щурясь от яркого света, сказала:
     - Я люблю греться на солнце, как какая-нибудь последняя гадюка.

     - Что есть икона? - надменно спрашивает капитан.
     - Откровение в красках, - пожимает плечами помощник.
     - Отставить, - иконоборчески хмурится капитан.
     - Икона - это русский телевизор, - лыбится моя спутница.

Рачий белесый сок пьянит и  волнует не меньше пива.  От первого в своей
жизни сосания раков немка, кажется, совсем въехала в Россию.

В каждом русском городе -  своя невидаль. Тамбов славится небоскребами.
Орел  -  пирожными,  Тула  -  ночными   поллюциями,  Астрахань  -  прародина
компьютеров.  Самару  Борис   Годунов  повелел  заселить  сволочью. В  Самаре
черным-черно от рабочих.

Хорошо избитые люди  всегда  похожи  на загримированных.

Каждый поэт в России мечтает умереть под забором.

Я  иду  сквозь  строй  бомжей,  проституток  с  площади трех  вокзалов,
железнодорожных  ментов, поднимаюсь по  лестнице  к гардеробщикам престижных
казино,  барменам, крупье, клиентам, стриптизеркам, и  мне  все  говорят: мы
лучше всех.  Я захожу  в новейший туалет со стереофонической музыкой. Кабинки
заняты. Дверцы распахнуты. В Европе блевать - жизненное событие, как и аборт,
об этом в конце жизни пишут в мемуарах. Здесь - рутина. И все эти "мы  лучше
всех", по-флотски расставив свои мужские и женские ноги,  блюют. И, кажется,
если в богатейшей стране на излете архического мышления мы не разуверимся  в
своей превосходной степени, то мы заблюем весь мир.

- Что такое русский? - сказал капитан,  снова выпив водки.  - Русский -
это,  прежде  всего, прилагательное.  Китаец-существительное,француз  -тоже,
негр - и то существительное!
     - Даже еврей, - вставил помощник, - жидовская морда, а существительное!
     - Правильно, - одобрил капитан. - А вот русский - он прилагательное.
     - К чему же он прилагается? - спросил я.
     - Вот я всю жизнь живу и думаю, к  чему  он прилагается, и, выходит, он
ни к  чему  не прилагается,  как его ни прилагай.  Русский  -  он что,  если
разобраться? Доказательство  от  противного.  Одним словом  -  апофатическая
тварь.

Европа  подсознательно  чувствует, что Россия ее сильнее и будет день, когда
Россия ее заглотит, как  большая рыба маленькую, даже если маленькая
покрасивее и повыебистее, чем большая.

Принцесса извлекает из своих трусиков средних размеров мужской член с весьма
гармоничной залупой и  яйца. У нее  есть  яйца!  У нее замечательные яйца! И
замечательный член! И замечательные яйца! И замечательный член!
     Делать нечего, принц с удивлением берет его в рот.
     - Ну,  хорошо. А  как же дети? - посреди всеобщего  молчания  раздается
голосок Лоры Павловны.
     - А как же Англия! - восклицает адвокат.
     - Ничего себе некрофилия,- не выдерживаю я.
     - Завидуете? - смеется надо мной адвокат.
     - Отстаньте от него, наконец! - вступается за меня Лора Павловна.
     - Ерунда какая-то,- бормочет  капитан.  - Друзья мои, а  как же  Господь
Бог?
     Он выпивает рюмку очень старого коньяка и, огорченный, покидает салон.
     - Теперь мне все ясно, - говорит жена адвоката с лицом оглашенной.
     - Может, хуй позже вырос, как гриб? - говорит адвокат.

Здесь красота  зависима  от  суждения  и  фотоаппарата.

Красота не умеет быть прирученной.

     -  Искусство  фотографии - свиное  рыло,  - непутанно  объяснился  я.  -
Столкновение всмятку вуаризма с эксгибиционизмом.
     - Вы утром не встанете,  - поднялась хозяйка, вместо халата хватаясь за
фотоаппарат. Фрау Абер плюхнулась ей на колени. Девчонки расцеловались. Фотография -
эффект ненасытности. Ей всего мало. Ее всегда мало. Извернувшись, она желает
быть малым.

В книгах  фрау Абер речь идет не о любви к миру, а о любви как запаху страсти.
Вы когда-нибудь  нюхали у мужчины за ухом, а  она нюхала! Длинными  лиловыми
ногтями она вам порвет любые трусы,  невзирая  на пол  - но не рвет; сегодня
она - выше пояса.

Писатель  -   сексуальная  скотина.  Биографически  у  него  с   сексом
установлены спецотношения. Фрау Абер  -  тому  пример.  Но  легко ошибиться,
приняв безумие  за  предрасположенность к творчеству. Жизнь фрау Абер, какой
бы лихой ни была, раскручивается как  следствие ее  писательства,  а  не его
причина.  Энергия  слова сильнее,  чем  инцест  или коммунистическая партия.
Впрочем,  это  не  значит,  что  фрау Абер не может увлечься как тем, так  и
другим. О чем и речь.

Смысл творчества  есть наполнение  нечеловеческого замысла человеческим
содержанием,  есть  перевод  его  сущности  на  человеческие  символы,  есть
искажение.

Когда не моешь  волосы
больше трех месяцев,  волосы  переходят  в автономный  режим  самоотмывания.

Мы шли  по замызганным  переулкам старого  города. Старый город прыгал  на
одной  ноге, потому что второй ноги у него не было.  Вокруг лежали куски
непереваренной истории.

     - А вы, случайно, не здешние  сливки вечной  женственности? - потупился
я.
     - Хотите, я вам приведу проститутку, организовавшую  первый независимый
профсоюз блядей Калькутты?
     - Их мамка - богиня Кали?
     - Наши бляди - коммунистки!

Больше всего на  свете  Габи  любит  ебаться.  Хотя это так, но это  не
совсем так. Больше всего на свете Габи хочет быть знаменитой. Она хочет,
чтобы о ней много говорили, чтобы ею восхищались и чтобы ее высоко ценили.
И  это так, но  не совсем окончательно. Больше  всего на свете Габи
хочет, чтобы ее любили и чтобы она любила, чтобы была большая, по ее словам,
любовь. Не маленькая, а большая.
     Габи  растоптала  мое  затянувшееся   отрочество.  Не  воздержание,  но
томительный  перебор привел меня,  наконец,  к  избавлению.  Я вдруг  увидел
закаты на Миссисипи.

    Оказывается,  все вегетарианцы громко  пукают. Ужас  какой.  Вот и Габи
пукает.  Вместо того, чтобы есть мясо. А что хуже? Пукать или есть мясо? Вот
вопрос.

Путешествия учат тому, - говорю я Лорочке  в ресторане (мы едим вкусных
вареных  крабов),  -  что  природа  красива,  а  люди  глупы.  Они  обладают
бесконечным   запасом   глупости.   Остается   либо   манипулировать,   либо
сочувствовать,  либо  махнуть рукой. Переделать ничего  нельзя.  Иначе  люди
разучатся  играть   социальные   роли.   Каждый   глуп  по-своему.  В   этом
разнообразие.

Презрев заветы белой  санитарии, я  умылся  молочно-зеленой водой
Нигера, сморкнулся в реку в свое отражение, с одобрением поскреб трехдневную
щетину и широко раскрыл  глаза, опухшие от январского  пронзительного света.
По желто-лимонному  берегу вприпрыжку бежали верблюды. Я  твердо знал, что я
совсем охуел.

     Дженне  -  город  из  застывшей  придорожной  грязи,  великая  фантазия
обосранного  ребенка,  где,  посмотрев   на  фекальные  минареты,  рупоры  и
деревянные опоры оплывающей мечети,  ясно, что жизнь  - замурованная в стену
невеста,  Фрейд  -  реклама  туалетной  бумаги, а  Гауди -плагиатор  и может
отдыхать. В  остальном  же Дженне -  азарт настольного футбола,  побрякушки,
привал гедониста.

У каждого есть своя пятая река. Не спи, соберись, не трать время,  ищи,
дыши, свирищи,  никто тебе не  поможет, сам найди - не пожалеешь. Найди ее и
разомкни  цепь: сон-жизнь-слово-смерть-любовь. Нет  более заветной (и  более
пошлой) цепи.

Не  сразу сообразишь, где  кончается большой  клитор  и
начинается маленький хуй. Боюсь  ошибиться, но клитор Габи, по-моему, и есть
посол на хуй.

Когда  и  где двукрылый  флеботом укусил  Габи,  кто теперь  знает,  но
укусил, и она заболела  смертельной  формой палюдизма,  то  есть тропической
малярией.
     -  Ты  похожа  на  трехзвездочный Гранд  Отель,  в  котором  поселились
непрошеные гости, - печально сказал я, глядя, как она умирает.
     -  Ты  всегда  недооценивал  меня,  -  сказала  она,  стуча  зубами  от
лихорадки.
     - Ну хорошо, четырехзвездочный, - согласился я.

Русское слово - чудесно; русское чудо - словесно.

От вяжущей страсти  дымят  и  лопаются презервативы, как шины гоночного
автомобиля.

     - Я - художник. Я - африканец. Но я не африканский художник!
     - У писателя тоже нет прилагательных, -сказал я художнику.

     -  Бог - един, - гостеприимно  сказал король.  Я привез  королю большую
бутылку  шотландского  виски  и 50 штук  шариковых ручек "бик"  для детишек.
Король был тронут. Мы сфотографировались.

     - Я думал, вы  смелее, - усмехнулся он.  -Вы почему умолчали о том, как
на Миссисипи в ванной вы писали в лицо вашей спутнице?
     - Ей так захотелось, - смутился я.
     -  А когда вы  нассали  ей в рот и она захлебнулась,  вы с  отвращением
задернули занавеску.
     - Не для печати, - покраснел я.
     - Живодер! - не унимался помощник. - Она  от любви вся извелась, весь ее
текст- любовный манифест, а вы... вы ей - в рот ссыте!

А зачем это ты зонтик не выключаешь? © София

Кстати, про зонты. Вот еще одно свидетельство того, что Климт становится все более попсовым.

Вопрос дня, заданный мне сегодня в контакте:
"Из-за тебя мужчины вешались или как-то по-другому кончали?"

Вчера проспала потому, что у телефона сдохла зарядка. Получив бесценный жизненный опыт, вечером поставила будильник не только на телефоне, но и на метеостанции. Первый повторил свой вчерашний подвиг. А вот от метеостанции такой подставы не ожидала. Просыпаюсь - светло. Но моя красава показывает 4:18, т.е. на два часа меньше, чем по факту.