Нам лишь кажется, что мы живем непрерывно, -- сказал Мартин,
опускаясь в кресло перед ключником. -- Фотону, быть может, тоже мнится, что он -- частица, но мы-то знаем -- он еще и волна.
-- Любопытно, -- решил ключник и заерзал. Это был мелкий ключник, то ли детеныш, то ли низенький от природы.
Живой блеск глаз почему-то заставлял Мартина думать, что ключник молод.
-- Тот ли я копался в песочнице, озабоченный строительством куличиков? -- произнес Мартин. -- Тот ли я путался в застежках, снимая первый бюстгальтер с первой женщины, и преждевременно кончил? Тот ли я зубрил ночами, впихивая в голову знания, никогда не потребовавшиеся в жизни? Тот ли я, что сейчас сидит перед тобой? Атомы моего тела сменились несколько раз, все, во что я верил, оказалось недостойным веры, все, что я высмеивал, оказалось единственно важным, я все забыл и все вспомнил... так кто же я? Частица или волна? Что во мне от мальчика с кудрявыми волосами, глядящего исподлобья со старого снимка? Узнает ли меня школьный друг, вспомнит ли мои губы девчонка из параллельного класса, найду ли я, о чем говорить со своими учителями? Взять меня пятилетнего -- да в нем больше сходства с любым пятилетним ребенком, чем со мной! Возьми меня восемнадцатилетнего -- он тоже думает гениталиями, как любой восемнадцатилетний пацан! Возьми меня двадцатипятилетнего -- он еще мнит, что жизнь вечна, он еще не вдыхал воздух чужих миров. Так почему же мы думаем, будто нам дана одна-единственная непрерывная жизнь? Самая хитрая ловушка жизни -- наша уверенность, что умирать еще не доводилось! Все мы умирали много раз. Мальчик с невинными глазами, юнец, веселящийся ночами напролет, даже тот, взрослый, Мартин, нашедший всему в жизни ярлычок и место, -- все они мертвы. Все они похоронены во мне, сожраны и переварены, вышли шлаком забытых иллюзий. Маленький мальчик хотел быть сыщиком -- но разве его мечты имеют хоть каплю сходства с моей нынешней жизнью? Юноша хотел любви -- но разве он понимал, что хочет лишь секса? Взрослый распланировал свою жизнь до самой смерти -- но разве сбылись его планы? Я уже другой... я каждый миг становлюсь другим, вереница надгробий тянется за мной в прошлое -- и никаких Библиотек не хватит, чтобы каждый умерший Мартин получил по своему обелиску. И это правильно, ключник. Это неизбежно. Уныл и бесплоден был бы мир мудрых старцев, прагматичен и сух мир взрослых, бестолков и нелеп мир вечных детей. Грусть и виноватость вызывает ребенок, отвергающий детство, торопящийся жить, вприпрыжку несущийся навстречу взрослости. Грусть и виноватость... будто наш мир оказался слишком жесток для детства. Смущение и жалость вызывает взрослый, скачущий наперегонки с детишками или балдеющий в сорок лет под "металл". Смущение и жалость... будто наш мир оказался недостойным того, чтобы вырасти. Молодящиеся старички, мудрствующие юнцы -- все это упрек миру. Слишком сложному миру, слишком жестокому миру. Миру, который не знает смерти. Миру, который хоронит нас каждый миг. Если бы мне дали самую вожделенную мечту человечества, если бы мне вручили бессмертие, но сказали: "Расплатой будет неизменность" -- что бы я ответил? Если в открывшейся вечности я был бы обречен оставаться неизменным? Слушать одну и ту же музыку, любить одни и те же книги, знать одних и тех же женщин, говорить об одном и том же с одними и теми же друзьями? Думать одни и те же мысли, не менять вкусы и привычки? Я не знаю своего ответа, ключник. Но мне кажется, это была бы чрезмерная плата. Страшная плата, с лихвой перекрывающая вечность. Наша беда в том, ключник, что мы как фотон -- дуальны. Мы и частица, и волна... язычок пламени-сознания, что пляшет на тяжелых нефтяных волнах времени. И ни от одной составляющей мы отказаться не в силах -- как фотон не может остановиться или потерять одну из своих составляющих. И в этом наша трагедия, наш замкнутый круг. Мы не хотим умирать, но мы не можем остановиться -- остановка будет лишь иной формой смерти. Вера говорит нам о жизни вечной... но чья жизнь имеется в виду? Меня -- малыша, быть может, самого невинного и чистого, каким я был? Меня -- юноши, романтичного и наивного? Меня -- прагматичного и сухого? Меня, разбитого старческим маразмом и болезнью Альцгеймера? Ведь это тоже буду я... но каким же я воскресну в вечности, неужели беспомощным слабоумным? А если я буду пребывать в здравом уме и твердой памяти -- то чем провинился обеспамятевший старик? А если воскреснет каждый "я" -- то хватит ли места в раю хотя бы для меня одного?
Мартин замолчал на миг, втайне надеясь, что ключник что-нибудь скажет.
Но ключники никогда не давали ответов. Маленький ключник возился в кресле, внимательно смотрел на Мартина и молчал.
-- Лишь иллюзия непрерывности дает силы жить, не замечая тех нас, что, будто тени, падают к ногам, -- сказал Мартин. -- При каждом шаге, при каждом вдохе. Мы умираем и оживаем, мы оставляем мертвым хоронить своих мертвецов. Мы идем, зная, что мы -- частица, но надеясь, что мы -- волна. У нас нет выбора, как нет выбора у фотона, несущегося от звезды к звезде. И может быть, мы должны быть благодарны за то, что у нас нет выбора.
Мартин замолчал.
-- Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.
Мартин кивнул, продолжая сидеть.
-- Фотону, что выплеснула сверхновая, быть может, и мнится, что он частица. Никогда не интересовался, умеют ли фотоны думать, -- сказал ключник и улыбнулся, обнажая гладкие белые пластинки зубов. -- Но и фотон однажды закончит свой путь. На сетчатке твоего глаза или в фотосфере другой звезды -- не важно. Он все равно не исчезнет бесследно.
Мартин кивнул и встал.
-- Мне понравилась твоя аналогия, -- сказал ключник. -- Никогда не забывай -- ты не только частица, ты волна.
-- Ключник! -- пораженно воскликнул Мартин. Но ключник не замолчал, встав с кресла. Он оказался совсем низеньким, по плечо Мартину. Смешное мохнатое коротконогое существо с глубокими темными глазами...
-- Самая хитрая ловушка жизни -- уверенность, что предстоит умирать, -- сказал ключник, не отрывая взгляда от Мартина. -- О как легко и просто было бы жить, зная, что ты смертен! Как волнительно быть всего лишь элементарной частицей, несущейся сквозь вечную тьму! И как элементарно быть вечной волной, неизменной не только в пространстве -- во времени! Но любая крайность губительна, Мартин. Отвергая вечность, мы теряем смысл существования. Но, отвергая изменчивость, мы теряем смысл самой вечности...
Ключник шагнул к Мартину, и тот с дрожью в теле ощутил прикосновение к запястью маленькой волосатой ручки.
-- Страх -- скорлупа разума, устрашившегося непознанного, -- прошептал ключник. -- Страх -- свойство каждой личности. Но случается и так, что страх становится свойством целого общества... Ты не должен бояться, Мартин. Ибо страх убивает разум. Страх есть маленькая смерть, влекущая за собой полное уничтожение...
Мартин нахмурился и продолжил:
-- Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти надо мной и сквозь меня...3
Ключник расплылся в улыбке:
-- Отправляйся на Шеали, Мартин. И сделай то, чему суждено быть исполненным.
Он исчез так мгновенно и бесследно, что сознание не сразу согласилось принять это исчезновение. Мартину пришлось опустить взгляд, чтобы избавиться от фантомного ощущения -- руки ключника на своем запястье.
-- Застрелиться и не жить, -- пробормотал Мартин, осмысливая случившееся. -- Быть того не может!
Только что он получил приказ от ключника! Его, свежеиспеченного сотрудника госбезопасности России, призвали на службу всемогущие ключники!
-- Мамочка, ну зачем я тогда поднял трубку... -- прошептал Мартин. -- Почему я вообще не остался на Хляби, почему не пошел в город за отваром из редких водорослей?
Но в этих словах было слишком много страха, чтобы Мартину захотелось продолжать тему.
