секретики

Разобрать бы, как «Lego», душу твою, посмотреть, как она работает,
Какими фальшивит нотами, какое спорное порно показывает,
Не сухо ли там, не засуха, имеется ли болото,
Растут ли цветы садовые, срезает ли кто-то в вазу их,
Спасает ли от лебеды тебя, от беды тебя, от безумия,
Уныния, полнолуния, кабального настроения,
От ядов и нефтехимии, от рисков непредсказуемых:
Сенсаций, медпунктов, графиков, мигрений и выселения,
Свидетелей Иеговы, карманников, снов, холериков.
Узнать бы, чем тебя потчуют, как там твоё одиночество,
Язычество, двоеночество, как там твои парки-скверики,
Любимые бестиарии, архивы, шедевры зодчества,
Дожди и т.д., и прочее, разбитые в пыль иллюзии,
Остаточные явления, исполненные желания,
Бывают ли штурмы памяти, случаются ли контузии,
Аллюзии к невозвратному, восстания, бунты, мании,
Салюты, виваты, праздники, эмоции от эстетики,
Простые земные радости с рассветом на чердаке?
Мне б спрятаться в битом стёклышке – грошовым, смешным «секретиком»,
Подальше от диалектики, поближе к твоей руке.
Как там поживает душа твоя? Реально или искусственно,
Смеётся, страдает, мается, устраивает балы?
Как там поживает душа твоя?! Ей легче в моё отсутствие?
Я больше тебя не чувствую. Ты больше меня не слы----

Бесчисленное воинство твое

 

Они идут: жующие резинку,
Звенящие монетами в карманах,
Рассеяно окидывающие взглядом
Машины и витрины магазинов.
Они не знают о незримых нитках,
Что их объединяют: разнополых,
Бессчетных, непохожих, незнакомых,
Они несут пакеты, банки колы,
И кое-что еще, оно роднит их:
В них – музыка
Взбегает по ступеням,
Любовником, спешащим на свиданье,
В них музыка, крутящая педали,
Рождающая свет и нетерпенье,
В них музыка, вращающая мир.

Я представляют, как они взлетают,
Перебирая в воздухе ногами
В дырявых джинсах, сапогах и кедах,
Над тротуарами, ларьками и домами,
Над всем, что каждый день нас обступает,
Как войско,
Только музыка над этим
Одерживает вечную победу.

Они идут, и я на них любуюсь,
И, кажется, не чувствую земли.

31.08.12

(Музыка, крутящая педали, для меня выглядит так:

Listen or download hm6-mumford-and-sons-i-will-wait for free on Prostopleer Я еще готовить под нее люблю, курицу там разделывать.)

Ни строчки не написав.

 

У него высотки там, океан и чужая речь, Но, хотя, не совсем чужая - уже привык.
Он ей пишет: "Я буду тебя беречь. Знаешь, хочется вечерами лечь, Во весь голос выть...
Приезжай. Я устал от наших с тобой не встреч.

Приезжай, я тебе покажу свой дом. И цветущий сад…

Без тебя я живу с трудом и дышу с трудом…

Без тебя я уже ничему не рад.

Без тебя - не мир, а кромешный ад,

И душа, как высохший водоем.
Я хотел бы с тобой быть вместе. Всегда вдвоем…»

Получая письма, каждое сохраняет построчно, Прячет в себя. Внутри
сердце бешеный ускоряет ритм. Кажется, вот секунда – и все взорвется.

Что-то поднимается из глубин. И на части рвется.
В каждой из их внутренних половин.

Теплый август…воздух пропитан дыханьем трав, А внутри нее - бездонная пустота, И на сердце саднит, не залечишь йодом.
Пахнет отчаянием, окончанием лета и медом,
И тоской, что таится в ее глазах.

…В декабре поздравит его с Новым Годом,
О любви – ни строчки не написав…

Carina Summer

новая порция стихомыслия. март-апрель.

Уэйк ап

привет. я вращаюсь на новой орбите,
живу на стихире, не знаю про твиттер,
и в год раза два - обязательно в питер,
как будто бы в питере - сны и душа.
и музыка вечно стоит на репите,
валяются краски - на них не смотрите;
но в этой весенней и шумной рапиде
я плаваю тихо, нечасто дыша.

кто встретился - встретится снова, не спите!
да к черту москву, к черту даже и питер,
мы крайними литерами в алфавите
столкнемся нечаянно, в яркой толпе.
сто тысяч звонков, снова солнце в зените
и режет глаза звонкий праздничный глиттер,
привет, это я, север, марс и юпитер,
схожу по небесному трапу к тебе.


23.04.2012.

+4

адсорбент

Рисковать городской сумасшедшей, уводя всех от детского лепета
К "осторожно, злая собака", улыбаясь некстати. Кстати,
Опасаться тебя не узнать без фотографии Беккета,
В ридикюль ксерокопии слов твоих впрок складируя, - вдруг не хватит.
Акварелью по ул.Карла Маркса (с недочитанным "Капиталом")
Рисовать тебя фрагментарно. Хорошо, что я - адсорбент и
Независима от толпы. А иначе бы мне осталось
Превратить сердце в барабан, нервы в струнные инструменты
И пуститься плясать фокстрот по железнодорожной линии,
В кровь прикусывая язык, чтоб не выдать себя, не выдать.
Я - адепт_твоего_имени и пера, ни к чему, вот именно,
С таким павлопосадским платком - тогда пули и цианиды,
Если греешь и красота. Вскачь пускаются эшелоны,
По сравнению с ними мир обезличен и обездвижен.
Если вдруг человек человеку - это соль, то звучит шаблонно,
А когда человек человеку - кислород, - это как-то... ближе.
Так о чём это я? Ах, да. У тоски по словам такая
Точно память, как у любви, прочно сделанная - на совесть.
Одиночеству фонаря луна если и потакает,
То, конечно, как жена Цезаря, то есть вне подозрений, то есть,
Иногда
для того, чтобы жить, мне нужны от тебя подарки
В виде ровного ряда букв - без абзацев и революций.
Да хранит тебя твоё зеркало, черновик и Гарсиа Маркес.
Хорошо, что ты мне не снишься. Я могла бы и не проснуться.

глазами

глазами синими как ложь
глазами страстными как знамя
сквозь лужи скисшие и ложь
глядишь на небо под ногами
глядишь сквозь лживых и живых
словечек стадо криворуких:
две разных но похожих лжи
рифмуются друг с другом
две синих непохожих правды
друг с другом не ведут борьбы
но как сквозь них ты смотришь странно
глазами странными как ты
сияешь горестной победой
(а взгляд немыслимый последний)
ну что ты видишь там сквозь небо
глазами полными апреля
глазами полными любви
цветными жадными какими
глядишь сквозь сплошь хрустальный мир
уже непоправимый

Я - живой

Немного надуманного с января по март (точнее, за январь и за март, ибо февраль я традиционно продолбала в депрессии и болезнях; впрочем, последнее преследует меня и по сей день). Ретроспективно:

О пишущих в Абсолюте

Ну, признайся: пора завязывать и бросать,
В этом мире уже полно и других писак,
И слова их, как правило, четче, острей и - лучше.
Это как те наборы в журнальчиках "Сделай сам" -
Попристраивай букву за буквой, и, чудеса -
Вот возьмет да и выйдет стих - так, на всякий случай.

И зачем ты их, господи, создал - назло себе?
По судьбе - не судьбе, все равно, только быть беде -
Рифмоплетцев земля очень скоро носить устанет,
Потому что нельзя так - наотмашь рубить, навзрыд,
Что ж твое-то, господнее, сердце не заболит? -
Вот меня, например, все их стоны уже достали.

Я совсем не решающий голос, я так, плебей,
Потерпи меня две строфы, а потом прибей,
Только знаешь, я выскажусь прямо и очень честно:
Что стихи их - как сотни кружевных голубей,
Что из космоса наша планета все голубей,
И, похоже, тебе там, создатель, еще есть место -

В тесном круглом доме без входов и запасных.
А пока эти чудо-зверьки конспектируют сны,
И приносят их нам на бликующем солнечном блюде,
Погоди, славный боже, чуть-чуть еще поиграй,
Мы - такая мура, но мы льемся уже за край
И все ближе к тому, чтобы вылиться в абсо-люди.

12.03.2012. 

+6

и ты уходишь

К.Д.

и ты уходишь, меня оставив
на той скамейке в весенних шрамах,
брошенной, словно рояль без клавиш,
в парке имени Мандельштама.

и ты уходишь. и парк в зелёном.
и ты в зелёном. и солнце светит.
и золото в воздухе невесомом.
в наушниках: «счастье моё, где ты?».

и ты уходишь, и я не знаю,
когда и кем ты ко мне вернёшься.
и даже тень твоя исчезает.
и даже тень твоя остаётся.

и всё возможно. – всё невозможно.
всё больше солнца, тебя всё меньше.
и ты, как ветер, с собой уносишь
остатки моей человеческой речи.

Когда мне плохо, ты чувствуешь, что мне плохо?

Когда мне плохо, ты чувствуешь, что мне плохо?
А снег сегодня такой, что, кажется, я не выйду
Ни из подъезда, ни из себя... Да вот взять вино хоть -
Осталось бы, - заказали б с ним панихиду,
А так... Встречай:
рассвет-закат-декаданс-сугробы,
И ни одно окно - не ведёт в Европу.
А ты вот смог бы так жить, скажи мне, вот ты бы смог бы?
Да не любовь это, бог с тобой, я и микроскопы
И skype - на свалку...
Я больше тобой не грежу.
Ка-ка-я нежность искрится где-то в районе Сохо! -
Ну, и везде, где нас нет, короче,- какая нежность!
Когда мне плохо, ты чувствуешь, что мне плохо?
Или теперь в каждый не одинокий, игривый вечер
Решаешь не снисходить и не вынимать беруши?
Послушай, мне тоже есть кем жить, только больше нечем.
Да не любовь это, бог с тобой, просто рыбка-суши
Застряла в глотке,
меня выдаёт с поличным,
Когда нет-нет, да и упомянут тебя здесь всуе.
А я рисую... Я так хорошо рисую!
Впрочем, в натурах мёртвых всегда была органична.
Ещё трагична и поэтична. Ты, помнишь, думал,
Что я лишь ноликом вышиваю, и то по крохам...
Так много горя из ничего и так много шума...
Когда мне плохо, ты чувствуешь, что мне плохо,
Выходишь в ночь и берёшь такси, или личный счётчик,
Или несут тебя прямо к чОрту стальные нервы,
И у тебя для меня всегда не хватает точек,
И тебе хуже, чем мне, поскольку ты умер первым,
А мне, вообще, хорошо... тогда только, когда гости,
Что ни улыбка, - я сразу праздничным скоморохом,
Что ни игра, почему-то всегда непременно в кости,
Шесть из шести означает: сдохла твоя эпоха.
Но ты всегда возвращаешься - строже и чуть моложе,
Чем есть сейчас, когда я по-прежнему жду подвоха,
Когда мне плохо. Ты чувствуешь, что мне плохо?
Когда ты болен, ты чувствуешь, что я - тоже?!
Вот так и будем всю жизнь в wish list добавлять желание,
Чтоб было так, будто не было - ни любви, ни ссоры.
А снег сегодня такой, что кажется оправданием
Всем тем, кто спит не под ним, а под небом одним, но порознь.

город, который

время стирает излишки: я помню не больше, чем небо:
серое мокрое небо зеркалится в радужке сталью.
мы до или после настолько чужими стали,
что это пустая холодная площадь, покрытая грязным снегом,
мной ощущается как сообщающийся сосуд?
кричи не кричи, нас уже никогда не спасут.
зови не зови, отболевшее глухо и слепо.
не копошится внутри, не царапает горло, не заставляет в нелепых
позах садится на пол, истерично сползая по стенке.
у твоего же отсутсвия,лучший мой, столько было оттенков,
что ты бы, наверно, с ума мог сойти, покажи я тебе палитру.
поэтому я ее прячу под теплым хлопковым свитером,
поэтому не разрешаю касаться обветренной кожи.
давай подытожим? день прожит. а дальше спасайся, кто может.
город, который не спит, до сих пор не научен прощать.
время привычно спешило на час. его частью себя ощущать
проще, чем заново переходить на «мы».
все персонажи случайны, все совпадения вымышленны.
воздух разряжен и тонок, секунды острее ножа,
время стремилось к нулю. мы в попытках сбежать
так увлеклись,что рискнули нос к носу
столкнуться с другой стороны планеты.
не так уж и важно ни с кем я, ни где ты,
пока тебя все еще мучают эти вопросы.
еще одна улица до перекрестка влево и здесь, у моста, отпустим
каждый свою недонежность. переворачивай, не вороши.
два мятных чая, четыре часа, девять станций метро. хватит,чтобы решить,
что нас не измерить уже не вглубь, не вширь – посередине пусто.
прости, мой хороший, что так вот избито, изношено, с привкусом яда.
смотри- не смотри, больше не получается взглядом
цепляться за нутряное, сбивать неустойчивый пульс.
пусть это будет вчерашним, а завтрашним пусть
больше не смеет. меняя обратный билет,
время спешило на час, а отстало на несколько лет.
дай бог он когда-нибудь все же настанет, этот сплошной понедельник,
в котором все лучше, чем мы загадали, все просто и ладно.
жаль, город, который не спит, не поймет колыбельных,
сколько не пой их ему, сколько в кровать не укладывай,
не поправляй одеяло, в лоб не целуй. в нем нет ни капли жалости.
давай просто так посидим, в черном зеркале поотражаемся
бездны пьянящих зрачков, каждый свое поотмалчиваем. этому счастью цена
город, который не спит/ не прощает/ не верит даже крови на стенах.
но ты не теряйся, звони. натянуть капюшон на голову
и – по веткам метро, толковать хиромантию карт.
время стынет. в открытые небу ладони
мокрым носом тычется март.

Я смотрю на звезду. Звезда источает свет.
Я точу карандаш. Карандаш источает цвет.
Карандаш и звезда, подходя к концу,
Истончаясь, в точку сходясь одну,
Из небесного и карандашного тела
Превращаются в действие, то есть — в дело.
Не кончаются, но продолжают снова.

Я же хочу превратиться в слово.

На глубине океана

 

предснежное

Настроение сейчас - снег

дождливо-приснеженное
время осколком
стрельнуло по темечку -
больно,
катышком нежного анальгина по языку -
все сгорит,
это факт.
город несет тебе запах
самых рождественских ёлок,
самого гирляндного света,
самых пахучих хвой,
город брызгается и наряжается
в грязь, полуснег, мелкий дождь, едкую морось
в цвета самых рекламных плакатов,
в преддверии
самого липкого наста асфальта,
самой замерзшей рябины,
самых святых холодов,
тепла самых уютных кофейнь
[продавец мусульманка разливает свой огненный кофе по чашкам,
не выпуская из другой руки свои четки, сонно смотрит в окно,
чихает на дымчатый свет позднеосеннего дня]
город закапывается в панцирь начальных морозов
[рыбы, что были живым назад еще пару часов
лежат по прилавкам, покрытые инеем и свежею коркою льда,
жабры их кажется вот-вот да поднимутся, но время диктует: "все поздно"]
и кажется, если сделаешь шаг,
всего один шаг в этот холод вперед,
то покатишься в пропасть...
и если сегодня
а может быть завтра ли, в пятницу, в понедельник)
меня поглотит эта пропасть
ноябрьских осадков,
я желаю тебе
самых рождественских елок,
самой сочельнической хвои,
самых чудесных рождеств
и самого нового года
самого нового года

Без заголовка

а внутри - мой мир
нераскрывшихся парашютов,
недосказанных текстов,
невыплаканных молитв. мне
тепло в нём, радостно в нём,
уютно. это дом родной мой.
пожалуйста, кроме шуток, -
никогда не спрашивай, где у
меня болит.
мне достались кем-то
выброшенные трофеи - приступ
счастья и набор неправильных
хромосом. и от этого видимо
память моя сильнее. извини, я
живу, как случается. как умею.
(и живу так долго, но это ещё не
всё).
я наверно смогла бы тебе
объяснить на пальцах, почему
тишины так много в моих глазах,
и зачем огня положено не
касаться. я сегодня считала
звёзды. их триста двадцать.
триста двадцать в моих
неправильных небесах.
и ты знаешь, здесь нет и не было
середины. амплитуда полётов
опасней, чем прыгнуть вниз.
перспектива знать правду
страшнее, чем выстрел в спину.
ну скажи мне пожалуйста, что
ты пришёл постигнуть? и пока
не поздно, лучше остановись.
да, внутри - безнадёжный
космос, прекрасный космос. он
меня возвращает к жизни часам
к восьми. он мой путь и ещё не
пройденный перекрёсток. и
взрослеть тяжело, но сложнее
родиться взрослым, понимая при
этом, как здорово быть детьми.
вот и весь антураж, в этом нет
ничего святого. здесь алмазы
покоятся где-то под сундуком. я
сама их не видела, я не беру
чужого. у меня осталось умение
слышать, огонь и слово. это дар
от Бога, спасибо Ему на том.
хаос шумно врывается в душу,
уносит крышу, это так очевидно,
что не о чем говорить. мой
единственный поводырь - это
Голос свыше. и поскольку это не
то, что ты хочешь слышать, -
никогда не спрашивай, что у
меня внутри.

соленой рекой

читаю про соленые реки. вот я бы была такой -
наполненной солью, тяжелой, густой рекой.
текла бы (почти электрически, только - не отключить),
впадая в ямочку между твоих ключиц.
обволокла бы тебя и увлекла на тихую глубину,
в теплый и нежный ил, под самую ласковую волну,
и баюкала бы на дне, как надежно укрытый клад,
даже от взгляда чужого уберегла б.

и не смотри по сторонам, пожалуйста, не смотри -
мало ли что еще темнеющий ил бережет внутри.
лучше смотри наверх, на воду пронзающие лучи,
солнце там или сердце - не отличишь.

внутри меня есть исток для сотен красных соленых рек,
всех, что бегут под кожей. и в этом ветреном ноябре
не бойся, если вдруг волны, качнувшись, коснутся тебя во сне.
ведь ты давно уже там.
в самом-самом сердце. на самом дне.

Девочка жива...

“Можно ли найти к сердцу твоему
входы?
Тикают часы, дёргают струну
нерва.
Тысячи ключей. Как извлечь пароль
верный?
Был бы у нас год. Есть всего ноль-ноль...
года...“
(с) Грин


Не забыть тебя, мой родной, нежный, милый,
Сколько бы часы не сжимали ходом нервы,
Ты же, как огонь, в темноте души – зримый,
Без тебя по дням стелется зима пеплом.
Без тебя сентябрь просто одинокий мальчик,
Ходит в старых скверах и пугает птиц ветром,
А любовь живет в кончиках твоих пальцев,
Место у лопаток заняла теперь вера.
После холодов обещают вновь лето,
Сказочно цвести будут у алей каштаны,
Отменили бронь наших на Париж билетов,
Нам не по пути видимо теперь стало.
Ты же, как всегда, скажешь «Лишь дыши, детка.
Чтобы не случилась, помни, что есть жизнь – счастье!»
……………………………………………………………….
Девочка жива... собирает сил слепки,
Чтобы снова верить в нужность своего завтра.

(с) Анна Чеширская

не окажись.

Не окажись для меня слишком легким:

Теплой "нулёвкой"

в помятой железной баночке.

Высосанным из пальца кроссвордом в "жёлтом" издании.

Надписью "экстренный выход" в заброшенном здании.

Фоткой курортной в дешевой пластмассовой  рамочке,

на обозрение: "мы, мол, были!мы,мол,тоже!не хуже!"

Грудью  губастой тусовщицы,вываленной наружу.

Грязным глаголом,выкрикнутым из  толпы в одиночку.

Солнечным утром,после бессонной ночи

с любовником.

Не окажись для меня слишком сложным:

Зудом подкожным,в период оспы.

Вечным вопросом

о смысле жизни.

Неповторимым цветком оригами.

Грызущей мыслью

о несовершенстве и несправедливости мира.

Чувством, которое выразить трудно словами,

и даже гримасы и  пасы мима,

тебя не спасут: неточно.неполно. мимо

Словом "прости", когда не был еще виноват.

Древним  искусством,нежнейший топтать виноград

задубевшими грубыми пятками.

Детскими прятками, в маленькой однокомнатной,

(вроде прятаться негде,а я не могу  их найти)

Точкой в  нелегком,но важном  пути , где захочется плакать

и срочно вернуться назад.

Взглядом в глаза, которые  предал.

Температурным болезненным бредом.

Не окажись.Не откажись от меня.

О львах и драконах

Чудесной Джесс

Для чего мы здесь, друг мой? Зачем? Опадают кленовые листья, мы играем в басовом ключе в города на вульгарном латинском, мы сплетаем ловушки для снов из патины с зеркал Камелота, чистим спиртом прогоркшую кровь, дарим девам венки из осота, вышиваем для рыцарей саван и уводим детей в зазеркалье, где становится воздух отравой, где Парвати становится Кали, где рябина под каждым порогом, где все боги сварливы и склочны, где по кругу ведут все дороги, где кострами расцвечены ночи, где цветами украшены стрелы, где под снегом растет земляника, где на площади ждет каравелла, а в порту среди волн – базилика, где поют о проигранных войнах, где клянутся на собственной тени, где смеются, завидев покойных, где из вереска ткут гобелены, где ночами гадают по картам, на которых – лишь львы и драконы, где с утра поднимают штандарты над руинами древних донжонов, днем играют в тавлеи со змеем, вечерами пьют чай с мертвецами, пишут письма слепым фарисеям, отправляют с немыми гонцами; это наше сокрытое царство, дом-на-дереве, башня молчанья, где не слышно упреков в фиглярстве и призывов принять покаянье; для чего мы коверкаем судьбы, превращая себя в камертоны?..
…Чтобы каждый в глаза мог взглянуть нам и увидеть там львов и драконов.

Моим детям

Я говорю: подождите. Встретимся в двадцать,
это отличный возраст, чего такого?
Просто мне ещё не выпало раздеваться,
я пока не знала ещё мужского,
я боюсь показаться неопытной или толстой,
никому не предлагала ещё отцовства.

Уже святцы выучены и сыновьям, и дочкам.
Мы друзьями будем - я знаю точно.

Я прошу: потерпите. Придёте в тридцать.
Это отличный возраст, чего такого?
Ни кола ни двора, мне некогда торопиться,
я сама ещё девочка, я ещё не готова:
у меня впалый живот, небольшие груди.
Я не знаю, как в двадцать рожают люди.

Я уже немножко о вас скучаю,
подбираю книжки читать ночами.

Я твержу: тридцать пять - тоже ещё не много,
наплевать, что кругом все дают советы.
У вас будут волосы, лица, ноги -
всё, что положено человеку.
Вы во мне всю жизнь, дорогие детки,
Каждый - в виде дремлющей тёплой клетки.

У меня уже готовы чепчики и пинетки.
Вы придёте в мир, красотою редки.

...Они плавают в водах небытия
и не слышат моего отчаянного вранья.

делаешь шаг

делаешь шаг после делаешь шаг
крутишь тем самым хрупкий стеклянный шар
шарик сжимаешь в руке а другой рукой
держишься за уверенность и покой
пахнет акацией и в тишине аллей
изредка слышен важный спешащий шмель

тропка ползёт словно ползёт змея
слева земля и справа лежит земля
справа лежат и слева лежат в земле
делаешься опасливее и злей
делаешь шаг осторожный делаешь шаг
вязнет в земле с левой ноги башмак

с правой ноги вязнет в земле сапог
небо недосягаемо высоко
шмель прожужжал басовито и вниз свинцом
тропка змея кинулась на лицо
силишься выдохнуть после ещё вдохнуть
красный цветок расцвёл где белела грудь

делаешь шаг после делаешь два
слышишь как шелестит у щеки трава
видишь как затерялся шарик во ржи
спрашиваешь пора говорят ложись
слушать шаги тех кто проходит над
кроме шагов в общем-то тишина

корабельный вижн

Я хочу, чтобы все, к чему я прикоснусь, превращалось в цвет,
Белый и голубой - став границей у неба; а на мели,
Ожидая, наверное, верных пять тысяч лет,
Трепыхались несмелыми птицами наши с тобой корабли.

Я хочу, чтобы все, к чему я прикоснусь - превращалось в тебя,
Чтобы впредь никогда и нигде не исчезли твои следы,
И поэтому я - оберег на носу твоего корабля,
Сохраняющий все, что на нем, от бушующей ночью воды,

От земли и до неба встающей стеной-волной,
Уходящей в открытый грозою беззубый рот;
Я хочу, чтобы все, к чему я прикоснусь, отвечало мне: пой -
Успокой своим голосом бешенство сизых вод.

***

Но тобою - останется все, до чего дотронешься ты.
И - незримые прежде - яркими станут звезды,
И, дойдя до границы белого с голубым,
Мы по мачтам-ступеням выйдем в открытый воздух.

Припев два раза

Мэри выходит из дома в полдень: цветы политы, накормлен кот, Мэри одета не по погоде, Мэри не знает, куда идет. Город безлюден: все дети в школах, взрослые в офисах, скоро обед; в карманах Мэри две горстки соли - старинное средство от всяких бед.
Мэри асфальт подметает юбкой, а ветер играет с прядью волос; она себе кажется очень хрупкой, но, впрочем, способной играть всерьёз.
Мэри садится на край скамейки, щелчок зажигалки, затяжка, вздох; привычно пепел смахнув с коленки, она говорит: "Боже, чтоб ты сдох! Зачем, скажи мне, ты создал время? Пространством мог бы и обойтись. Тебе, наверно, смешно в Эдеме смотреть на нашу земную жизнь? У нас настоящего - кот наплакал, и с каждым днем его меньше; мы шагаем в будущее под флагом, похожим сильно на флаг чумы. И чем быстрее бежим мы, боже, чем четче графики, сроки злей, тем мы прочней остаемся в прошлом, в давно ушедшем вчерашнем дне. Взгляни на нас - интернет, айфоны, теория струн и тенофовир; вода на Марсе, синтез генома, восьмой сезон "хауса", третий - "гли", под миллион новых книжек за год и новых жанров - хоть жопой жри, куда смотреть - на восток, на запад? Лепить из глины? Учить санскрит?
Макиавелли в пятнадцатом веке читал Тита Ливия - не для души, а ради действенных, нужных стратегий, чтобы понять современную жизнь. Ну не смешно ли? Тогда настоящее было отрезком в тысячу лет, теперь, к твоей, видно, славе вящей, оно короче, чем мой обед. То, что сегодня модно и ново, завтра положат пылиться в музей; я не могу и представить основы мира, в котором рожу детей. Это безумие, господи, слышишь? Нам не угнаться за завтрашним днем, у человечества съехала крыша; сколько еще мы так проживем?
Ну же, давай, ты так делал однажды, что тебе стоит выйти на бис? Грохни к чертям нашу новую башню, господи, мы уже все заждались".
Мэри бросает окурок в урну, встает со скамейки, идет домой; думает о пространстве культуры; о том, какой бы освоить крой. У Мэри дома - бумажные книги, цветы на окнах и патефон, она на балконе растит клубнику и никогда не берет телефон. Один, конечно, в поле не воин, но Мэри надеется все равно, что новый Ной построит дредноут, который не даст ей пойти на дно.

Правда, меня там нет?

Где-то растеряла сон, и мои кошмары
В ночь без поводка - теперь - могут испугаться.
Прежде, чем решишься сжечь свои мемуары,
Хорошенечко проверь полотно из глянца:
Фарами по стенам и - шваброй по паркету,
Свечкой по пустым углам, бритвою по коже,
По всем правилам вендетты и трафарета -
Изучи со всех сторон зеркало в прихожей:
Правда, меня там нет?

В Яндексе чужой галдёж, а на карте - прочерк,
Всё бы ничего, но я - потеряла голос.
Кто - неважно - меня там в моих смыслах корчит,
Где ты заживал, когда я взяла и стёрлась.
Воздух - дорогой парфюм: чем-то пряно-кислым,
В Википедии - нули_лишь проспект и город.
Всё бы ничего, но я потерялась в числах,
Рассмотри своих гостей, погляди за шторой:
Правда, меня там нет?

Если телефон молчит - это ты, я знаю.
( Что ТЫ знаешь обо мне? Ты хоть что-то - знаешь?)
А на случай важных дат - твоя записная,
Поражаюсь, как ты их - м е т к о поражаешь.
Если мы два раза в год... - правда, только снится?
Сколько ни ряжусь твоей - пахнет маскарадом.
Но кувалда времени повторяет лица,
Ты же в Эрмитаже был и в музее Прадо,
Правда, меня там нет?

Где-то заразилась днём, в лучевых просторах
Мёрзнет солнце-альбинос, не находит дома.
Правда, цвет моих волос изменился в чёрный?
Правда, что меня зовут - уже по-другому?
Или я - всё та же - я? - Превратились только
Краски - в осень, платья - в дым, мыши в мумми-троллей,
Из карманов вытряхни, - не забудь про полки.
Загляни в себя, - ну, как - ничего? Не больно?

Правда, меня там нет?

Альмодовар

- пальцы - пяльцы - пустота - - мулине - панно,
На котором мы (и даже не мертвецы!)
Ты клянёшься правду и только правду, но
Альмодоваром закручиваешь концы.
По отвычке тебя рядом - считать до ста
Начинаю, убеждаясь: ты ни при чём.
Сразу в сердце кардамином мне прорастай,
Ибо так неоперабельно - горячо.
Хорошо, что в телефоне - мы не видны.
Хорошо, что декорации нет и сцен.
Я сменила 20 съёмных и две родных,
А ты мне плетёшь про тяжесть домашних стен,
О не найденной единственной - до сих пор,
И тоске своей - поэтому и в связи...
Не ищи поддержки - ты сам себе собкорр,
Да не жизнь это в полоску, а - жалюзи.
Да не мир это - стал плохонек, а ты сам,
Не я - нестандартно мыслю, а ты - забыл.
Тикает бессобытийное на часах.
Вырастают тени прошлого, как грибы.
Представляешь: если б ты меня свил в гнездо,
И я в свадебном ландо, и - качай-качай -
То потом бы всё накрылось пустым ведром,
Раздербанив мою душу по мелочам,
Пальцы, кольца, и без солнца - сквозь шум и гам
Метростроевских площадок - открытым ню:
Я тебя любить бросаю - по четвергам,
Получается не очень... И вот звоню.
Значит, целы огороды, и нет камней.
И ничья уже беда, и ничья - вина.
Ты божишься, что желаешь лишь счастья мне.
Альмодовар аплодирует стоя нам.
-
-
-

можно смело пролистывать

Господи, в этом месте меня держать,
брызгать дождём, показывать страшные сны, -
честно ли, милый мой, с твоей стороны?
Ты своим словом режешь меня без ножа.

Правда как мир проста, но всё это так
с толку сбивает - ни слова нельзя понять.

У меня тут Пелль, Галуа, Лежандр -
боже, скажи, ты знал их всех до меня?
Можешь о них в Википедии почитать.

Голос отнять и старую рану вскрыть,
разбередить ни в чём не повинный нерв -
это должно казаться тебе смешным.
Жаль, что оно совсем не нравится мне.

Я так боюсь, что я - персонаж игры.

Господи, как я выгляжу со стороны?

Впору забыть тебя, вовсе не упоминать,
только не помогает - страшнее даже.

Один программист не трудился подбирать имена
и назвал нового персонажа новым персонажем.

Мне не хватает слов, не хватает строк.
Боже, ты уронил меня в грязь лицом.

Боже, а я могу на тебя влиять?

Ты же знаешь ответ на любой вопрос -
так объясни мне, боже, в конце концов,
кто появился раньше - ты или я.

о смене эпох

Море не дышит. Море ушло в пески,
Вылилось из груди через щель замка.
Где были легкие - там только белый кит
Ждет, оглушенный сигналами с маяка.
Теменью дышит, с трудом совершая вдох,
Гладит меня плавниками, ища волну,
Но находя только пену, как будто бог -
Тот, что во мне - побоялся пойти ко дну.

Море ушло. Кит не дышит, прикрыв глаза.
Я не дышу - я к нему приросла нутром.
Нам снится свет, возникающий где-то за
Синей границей рябящих под ветром волн,
Где капли времени катятся, словно ртуть,
Перетирая границы веков и стран...
Море не дышит. Я разрываю грудь.
И - погружаюсь в дышащий Океан.

Film show

Лето моё закончилось, словно фильм:
Долгий и скучный фильм с европейских фестов,
Бесобытийный, слишком неинтересный,
Слишком бесцветный, чтоб даже назвать плохим.

Главная героиня (холодный блонд)
В основном обитает на кабинетном стуле.
Дашь общий план - по возлюбленному тоскует,
Дашь крупняком - мечтает о Фонтенбло.

Там в эпизодах курьер и разносчик пицц,
Группа друзей распущенных и фригидных...
К третьему часу зрителю очевидно:
Без эпизодов можно и обойтись.

И героиня невнятно разъярена,
То у неё хандра, то немножко Сартра,
Август дождём унылым подобен марту -
В общем, сплошная серая пелена.

Я не люблю кино европейских стран,
Я бы уже на пульте нажала кнопку,
Но героиня вдруг улыбается как-то робко -
И перешагивает экран.

Цитирую: Рахман Кусимов.

монолог # 2

А он пафосно так, мол: мы же с тобой друзья?
А я, в общем-то, не играю в "что где когда",
И не знаю ответа. И рядом нет А. Друзя, -
Не к кому обратиться... А сверху - вода, вода...
Я ему улыбаюсь - небу. Ну и ему.
Словом, им - улыбаюсь... Всё. Умереть не встать...
Дождь песок превращает в раздавленную хурму,
Занавешенный тюлем город ложится спать,
Воздух пахнет орехом, озоном, кинзой, Kenzo,
И на выдохе чувства себя выдают,- но нет,
Это быстро пройдёт, потому что сейчас - сезон.
Летом всё заживает и не оставляет след.

А в глазах у него пионерии красный флаг,
Комсомольская преданность: "Мы же с тобой друзья?
/Я стакан поднесу тебе, если захочешь пить,
Но, увы, по-другому, дальше уже нельзя..."/

Я, когда уходила, думала: как же так,
Разве можно, пройдя сквозь Небо, о Нём забыть?