Во второй части 13-й главы своей автобиографии Теорен Флёри рассказывает о том, как он ушёл от своей первой жены, нашёл новую любовь, а также делится воспоминаниями о поездке в Финляндию во время первого локаута НХЛ.

К 1994-му году между мной и Шэннон всё было уже кончено. Мы жили вместе, но отношения явно не складывались. Она очень старалась как-то повлиять на эту ситуацию, но тщетно. Шэннон меня всегда защищала. Помню, я как-то сказал ей, что мне не нравится, что Криспи называет меня еб*аном, му**ком, ху**ом, цветочком и так далее. Будто бы он вовсе не уважал меня и потому не называл по имени. С тех пор, не дай бог, кому-нибудь назвать меня как-то иначе, кроме как Теорен.

Болельщики меня в то время заваливали письмами - они, можно сказать, вёдрами приходили. Шэннон старательно отвечала на каждое из них и сопровождала их моей фотографией с автографом. На фотографии, марки и конверты в месяц мы тратили по тысяче долларов. Ко мне до сих пор подходят люди и говорят, что в детстве они посылали письма своим любимым хоккеистам, а я был единственным, кто на них отвечал.

Но это было всё равно что с мамой жить. Она готовила, убиралась и вечно заставляла меня что-то делать. Может быть, она изначально была такой вот "мамочкой", что мне и понравилось? Или это я сделал её такой?

Моя мама была вечно под кайфом от Валиума, а потому в нашем доме царил бардак. Откроешь шкафчик, чтобы взять стакан, а перед тобой здоровенные тарелки, лекарство от расстройства желудка, тампоны и чашки. В соседнем шкафчике - .... отвёртка, очередное лекарство от живота, тарелки и прошлогодняя почта. За столом у нас никто никогда не ел, потому что на нём были горы мусора. Потолок у нас был весь в дырках, потому что папа со своими друзьями отрабатывал дома удары клюшкой для гольфа.

Шэннон же была полной противоположностью - она была очень аккуратной. Она всегда собирала мои вещи перед выездом и несмотря на то, что мы зарабатывали миллион долларов в год, всегда вырезала из коробок с хлопьями купоны, чтобы мы могли сэкономить 35 центов на маргарине.

Стоило мне выразить желание купить машину, как она тут же мне отвечала: "Это же очень дорого!". Она очень осторожно тратила деньги, с умом. Но мне казалось, что это ограничивает мою свободу. Тем не менее, самой большой проблемой в наших взаимоотношениях были её родители. Мы не ладили с её отцом. Я хотел, чтобы мы разорвали с ним все контакты, но она и думать об этом не хотела. Мне казалось, что она любила его больше меня.

Два-три раза в неделю я напивался в говно и при этом без остановки курил дурь. По ночам я постоянно где-то тусил и часто не ночевал дома. Я тогда даже и не думал, что у меня какие-то проблемы - я чувствовал себя нормально, и дела, вроде как, шли хорошо. У меня даже проблем со сном уже не было, я выкинул Грэхема Джеймса из головы. Я тогда думал: "У меня из-за него нет никаких проблем. Можно забыть об этом и никогда больше не вспоминать".

Тем временем, Шэннон и Грэхем стали друзьями. Она периодически звонила ему и советовалась насчёт того, как ей поступить со мной в той или иной ситуации, и они часами висели на телефоне. Она здесь абсолютно ни при чём - я тогда ещё не рассказал ей о том, что он со мной сделал.

Мне было слегка за 20, и мне хотелось жить на полную катушку и наслаждаться своим успехом. Рок-звёзды, киноактёры и профессиональные спортсмены используют людей. Каждый, кто входит в их окружение, для чего-то нужен. А когда он становится бесполезным, с ним перестают общаться.

Стоило мне прийти домой, как на меня тут же обрушивались с фразами о том, какой я эгоист, козёл, поганый отец и всё в таком духе. Дело дошло до того, что я жил с Шэннон исключительно ради Джоша. Я устал от того, что как бы я ни старался сохранить семью, этого всегда было мало. Я никогда не принимал самостоятельных решений. Я решил, что с этих пор я буду жить так, как сочту нужным.

У меня не было опыта расставания с девушками. Как я справился с этой проблемой? Я кутил. Я пьянствовал каждый вечер и возвращался домой после рассвета. На вечеринке по поводу окончания сезона Пит зашёл ко мне в гостиную с пивом, сел и сказал: "Дерьмово ты выглядишь". А я ему ответил: "Это точно. Впрочем, ты тоже". Он сказал, что уходит от своей жены, Энди. Я ему на это сказал: "Да ну? А я ухожу от Шэннон". На минуту в комнате стало совсем тихо. "Что ж, думаю, нам тогда можно вместе снимать квартиру", - сказал я. "Хорошая мысль. Ты где хочешь жить?", - спросил он. Это меня волновало меньше всего - главное, чтобы недалеко от "Сэддлдоума" и аэропорта.

Пит подобрал нам квартиру за 550 долларов в месяц. Я был очень рад и уступил ему большую комнату, потому что, откровенно говоря, мне было пое**ть на то, где я буду спать. Главное, чтобы матрац был и шкаф для одежды. Материальные блага меня тогда как-то не очень волновали.

Я перевёз в новую квартиру пару сумок с одеждой, но при этом так официально ещё и не расстался с Шэннон. Одной ногой я был уже в новой жизни, но вторая осталась в прошлой. Она хотела, чтобы я поехал с ней в Саскачеван в гости к родственникам, но я отказался. Я больше не хотел иметь с ними ничего общего - и без того проблем хватало. Шэннон уехала вместе с Джошем, а мы с Питом почти каждый вечер проводили в баре.

Помню, один раз мы пили в ковбойском баре "Ранчмэнс". Мы стояли в круге и разговаривали между собой, как вдруг рядом со мной вырос какой-то парень. Он уставился на мою руку и спросил: "Это что, перстень за победу в Кубке Стэнли?". Я снял его с пальца, кинул ему перстень и сказал: "Ага. На вот, посмотри!". Я думал, Пита сердечный приступ хватит.

Что касается женщин, то я всегда выбирал самых красивых. И мне для этого практически ничего не надо было делать. Я прятался за спиной Пита, стоявшего передо мной, и показывал ему тех людей, которых хотел подпустить к себе. Мне приходилось делать так, чтобы ко мне было непросто подобраться, иначе меня бы тут же окружили болельщики и не дали бы нормально побухать.

Женщины были куда менее стеснительней парней. Они приглашали меня потанцевать, и в следующий раз Пит видел меня лишь утром, когда из моей комнаты выходила очередная девчонка в поисках туалета. Иногда он меня спрашивал: "Это кто?". А я, как правило, понятия не имел. "Ты знаешь, я и сам толком не знаю...". И мы смеялись.

Однажды мы бухали по-чёрному в другом ковбойском баре - "Лонгхорнс". Там я заметил одну брюнетку, которая сидела за столиком с подругами. Странно, что я её вообще заметил - я обычно блондинок предпочитал. Она была совсем маленькой. Ещё ниже меня и весила, наверное, меньше 50кг. По мне, так она была настоящей красавицей - молодой и естесственной. Я заказал напитки за их столик и поднял над своей головой бокал с пивом, приветствуя её. Она кивнула и улыбнулась, а вскоре подошла ко мне со своей подружкой. Она была одета со вкусом. "Привет, - сказала она. - Меня зовут Вероника, и мы хотели поблагодарить вас за напитки".

Я улыбнулся в ответ: "Привет! Меня зовут Теорен, а это мой друг Пит. Не стоит благодарности". Она протянула мне руку. Она была совсем крошечной. "Если хотите, можете присоединиться к нам за нашим столиком". Потом развернулась и ушла, а мы с Питом не могли отвести глаз от её аппетитной попки. Они были ещё на полпути к своему столику, когда я спросил Пита: "Думаешь, это будет совсем невежливо, если я пойду к ним прямо сейчас?".
Он задержал меня на пару минут, но это время показалось мне вечностью. Когда же мы наконец присели за их столик, я продолжил общаться с Вероникой. Я спросил её, кем она работает. Она ответила, что она помощник исполнительного директора в компании по недвижимости, что отнимает у неё кучу сил и времени. Потом она меня спросила: "А чем ты занимаешься?". "Да в хоккей играю", - ответил я. Пит был в шоке. Чуть позже он всё удивлялся: "Нет, это надо же! Нет бы сказать: "Я выиграл Кубок Стэнли и забиваю по 50 голов за сезон". Или "Я играю за "Флеймс". Так нет же! Просто - "в хоккей играю".

"И как, нравится?", - спросила она. "Ещё как!", - ответил я. "Здорово, что тебе нравится то, чем ты занимаешься", - сказала она, тем самым окончательно меня покорив. Может быть, она просто так заигрывала со мной. В Калгари в то время надо было быть глухим, тупым и слепым, чтобы не знать, кто я такой. Меня, в конце концов, не каким-нибудь Дэйвом или Биллом звали. Однако она, похоже, действительно понятия не имела, кто я. Все остальные в баре в тот момент думали: "Ну, ни фига себе! Теорен Флёри сидит за столиком в компании восьми женщин!".

Мы с Вероникой виделись почти каждый день, а когда Шэннон вернулась из Саскачевана, я отнёс все свои вещи в нашу квартиру с Питом. Шэннон я оставил дом, мебель, машину - всё. Позже выяснилось, что наш развод пошёл ей на пользу. Она была умной женщиной - в школе у неё были лучшие оценки в классе. После того, как я от неё ушёл, она снова взялась за учёбу, получила закончила педогогический университет, а потом ещё аспирантуру по администрированию и управлению персоналом. Пару лет спустя она вышла замуж за отличного парня.

С Вероникой мы не занимались сексом. Она даже не ночевала у меня дома ни разу. Да я и сам не хотел тащить в это логово беспредела. За первые два месяца, что я переехал к Питу, я привёл домой, наверное, около 20 баб. Мне было нужно с кем-то переспать, но все они были безымянные и безликие. Я был по-настоящему одинок. Мне хотелось, чтобы кто-то обо мне позаботился. И я нашёл такую девушку.

В предыдущем сезоне все энхаэловцы играли без коллективного соглашения об условиях труда. Руководство лиги пыталось внедрить потолок зарплат, на что мы ответили категорическим отказом, в результате чего коммиссар НХЛ Гэри Беттмэн устроил локаут. Это, конечно, было обидно, но вовсе не катастрофически.

После обмена Гилмора "Флеймс" выдали несколько провальных сезонов подряд - выиграв Кубок Стэнли в 1989-м году, мы так с тех пор и не могли пройти дальше первого раунда плей-офф, по поводу чего в команде началась настоящая параноя. Все старались избежать очередного провального обмена, а потому на драфте мы также выступали достаточно слабо.

Когда начался локаут, я сказал своему агенту, Дону Бэйзли, чтобы он подыскал мне команду. Я бухал каждый день и медленно сходил с ума от безделья. Он предложил мне отправиться в Финляндию - в "Таппара". Это была очень странная лига. У нас на форме были изображены какие-то уё*ищные курицы. Финны ко мне хорошо относились, и я узнал много нового о европейском хоккее, что мне потом здорово помогло в матчах за сборную. Но, блин... почему курицы-то, я никак не могу понять?!

Незадолго до отъезда в Финляндию я подошёл к Питу и сказал: "Проводи как можно больше времени с Вероникой. Будь её другом. Она для меня много значит". В Финляндии я очень по ней скучал и на протяжении первой недели звонил ей чуть ли не каждый день. В итоге я сказал ей, чтобы она бросала свою работу и ехала в Европу. Я ей тогда сказал: "Я знаю, что ты обожаешь свою работу. Но ты только подумай - ты помощник исполнительного директора. Ты всегда успеешь стать помощником исполнительного директора. Но найдёшь ли ты ещё когда-либо человека, который так много бы для тебя значил и кого бы так сильно любила? Очень в этом сомневаюсь".

Эта финская команда тысячу лет не могла ни у кого выиграть. И в своём первом же матче за них мне удалось забросить победную шайбу в овертайме. На меня нахлынули те же самые чувства, что и после шайбы в ворота "Эдмонтона" в 91-м - я даже точно также упал на коленях и кружился вокруг собственной оси до тех пор, пока мои партнёры не устроили кучу-малу. Болельщики на трибунах сходили с ума. Мы с Вероникой посылали всем открытки из Финляндии. На них были изображены мы - Вероника сидела у меня на коленях, а я был одет в эту уёб**щную форму с курицей на груди. Финны меня обожали, и жизнь была прекрасна.

Но всю эту идиллию разрушил один телефонный звонок.