Я чёртова жертва. И никак иначе. Не было другого смысла, кроме как пытать себя. Физически ли, морально... морально больнее и дольше проходит.
Меня бьют наотмашь, пинают сапогами, чертовски красивыми лакированными сапогами, мне заламывают руки за спиной, и я не могу повлиять на то, что за ней творят, я молча закусываю плеть. А потом меня кусают в окровавленные губы, дерзко, похотливо. И мне это нравится, всё равно нравится, несмотря на причинённую боль.
А потом, рано или поздно, мне вдруг перестают заламывать руки, мои движения больше не скованы, и я могу видеть то, что обычно творилось там, за спиной. И вот здесь начинается настоящая боль...
Я как побитый бойцовский пёс приползаю к истокам зализывать раны. Шли бы вы к чёрту, проклятые красивые божки!

Здесь так тихо и пусто... это разрушенный храм моих прежних надежд. Я хожу по осколкам былых икон, попираю их пыльными тяжёлыми сапогами.
Я всегда удивлялся, как в таком маленьком пространстве могут уместиться все святыни. А ведь правда - все как на ладони. Здесь.

Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться! (Псалом 22:1)



Вместо "нажмите, если надоело ждать" прочитал "нажмите, если надоело жить"...

Меня здесь не было. Я искал смысл. Нет, Смысл.
Я отрывал крылья. Нет, мне их вырвали, оставляя кровавые ошмётки на матрасе и паркете.
Господи, каким же невинным и наивным я, оказывается, ещё мог быть.
Хлоп. За спиной закрылся путь назад.
Растерзанный и помятый. Подмятый, сломленный, воспалённый. Один против всего мира.
Напоролся на то, за что и боролся. Доволен? Чертовски.
Без надежды легче и спокойней.

Я здесь. Но меня здесь больше нет.
А вы ещё тут?
Кто здесь? ©

Шаги в темноте, улыбнутся слегка, лежать на песке, тоска.
Шепот крыла. Упасть. Лежать на траве. Луна и вода в темноте.

Поймайте меня. Я сейчас упаду еще раз и не встану. Поймайте меня, если нет, я устану.

Я буду последним из первых. Я буду лежать, будто мертв. Поймайте, поймайте меня, я еще не готов. Поймайте, я падаю вниз. Шагну на карниз. Легко.

Держите. Держите покрепче меня. Я сейчас не боюсь ничего. Легко. Шепчите мне в ухо что я еще жив. Я поверю. Шагну на карниз. Вы держите. Держите, и я не посмею. Я вспомню.

Я вспомню что днем зеленеет трава. Листва. Ботва. Что небо еще не готово. Никто там не ждет. Меня.

Держите. Я вспомню что здесь я нужней. Днем запоет соловей. Воробей. Держите и я не уйду. Пустите. И я пропаду.

(С) охотник за тенями

Настроение сейчас - надоело... но хочется?

Рисовал тебе крылья лезвием -
Мне так нравится
Как мои, только темно-красные,
А не белые.
Пусть зарница над нашей заводью
Жжется, плавится
Мы с тобой ничуть не опасные,
Просто смелые

Целовал твои руки нежные
Пальцы тонкие
Как мои, только темно-красные,
А не белые
Разбиваются жизни серые,
Жизни звонкие
Мы с тобой немного опасные,
В меру смелые

Омывал твое тело стройное,
Тело гладкое
Как мое – идеально хрупкое,
Снежно-белое,
Но внутри с безупречно - точными
Неполадками
Мы с тобой преступно - опасные,
Слишком смелые

(с) Julber

Ты - в плаще. И дым сигареты.
Дождь. И мокрый асфальт Берлина.
Лица - словно теней портреты.
Храм готический - как картина.

Я тебя дожидаюсь в ванной.
А ты не хочешь ко мне подняться.
Сколько ждать ещё, мой желанный?
Я так хочу тебя вновь бояться.

Я дарю тебе букеты
Алых слёз из моего запястья.
Я хочу найти ответы
На вопрос о том, что значит счастье.

Я - в горячей воде. И вены
Не болят, только кровь струится.
Белым кафелем давят стены.
Жаль, что времени нет проститься...

Сапогом по губам. И плётка.
Поцелуй - словно жгучий перец.
Кокаин, героин и водка.
Ты - мой самый любимый немец...

Я дарю тебе букеты
Алых слёз из моего запястья.
Я хочу найти ответы
На вопрос о том, что значит счастье.

Я дарю тебе букеты
Алых слёз из моего запястья.
Я держу в руках ответы
Hа вопрос о том, что значит счастье...

Ты - мой самый любимый немец...

© Otto Dix

...Забытие. Темно, пусто, даже не холодно. Полное бесчувствие, особенно мозга.
...Таблетки. оковы. Сон. Работа.
...И вдруг свет. Нет, не белый - от огня, жаркого-жаркого пламени.
...Протянутая рука. Сильные руки с острыми ловкими пальцами.
...Свобода. Свобода. Свобода... Полный дурман. От этого даже страшно.
...Наслаждение вкупе с новой болью - моральной. Это термоядерный коктейль, который горячо растекается по жилам и, кажется, готов их взорвать, вывернуть тебя всего наизнанку.
...Мне это нравится, чёрт побери. Я хочу следовать за ним, ползти по раскалённым камням.
...по-другому...

Он воскрес...
И я воскрес тоже. Я забыл, что было ДО... я не помню тебя.

Нашёл у Шу-Шу:
Целый сборник стихотворений – гимнов моей жизни.

Шизофрения – лишь образ жизни
в мире, где все зеркала кривые...

Такие простые слова в отдельности, но как гениально собраны.

Мне иногда кажется,
что Бог -
это большое ухо.
Большое оглохшее ухо.
И ничего, кроме...
© Алексей ХОЛКИН
( БИСЭЙ )

После внеочередного приступа ярости напоили какой-то дрянью... чёртовы транквилизаторы.
Вместе со злостью убито всё внутри. Все чувства и мысли.
Лежать и не чувствовать ни тела, ни трупа собственной души.

Молчаливо, незаметно, почти слившись с собственной тенью, я наблюдаю за вами.
Я всё вижу.
И делаю выводы.
[Это вовсе не праздник жизни – это пляски на собственных могилах.]

После брутального лезвия клинка поцелуи бритвы исподтишка оказываются слишком глубокими. Отвык от этой утончённой стервы, и она отлюбила меня со всей страстью.
Смешно: порезы почти не видны, и кажется, что алая струйка сочится из пор кожи.
Густая и алая.
Говорят, красный цвет служит раздражителем. Но я успокаиваюсь.
Забываю, забываю...

Я скучаю по тем временам, когда я испытывал чувство эйфории, находясь в костёле или соборе, слыша католические песнопения, припадая на колени в истовой молитве...
Сейчас всё утратило свой изначальный смысл. Лёгкая дрожь при звуках песнопений осталась, но это лишь озноб от их красоты, как и от красоты окрашенного в алое лезвия.
Какой всё был обман! Фальшивые идеалы.

Все мои видения говорят, что у меня завелись враги в близком окружении...
Мне безразлично. Я предупреждён. Каждый мой мускул напряжён, и в любой момент я готов к броску.
Это охота, где никому нельзя верить.
А у меня нет врагов. Они все мертвы. Даже если когда-то они были любимы мной.

Я отключился. Просто выпал в другую реальность.
Бредилось что-то о сожжённом прахе древнего египтянина в шёлковом мешочке.
Жуткое, первобытное чувство, нахлынувшее вместе с едким запахом эфирных масел и разлагающейся плоти. Странное, нереальное сочетание.
Зато очень реальный бред. Почти по-настоящему, а, может, даже более реально, чем само настоящее.
И этот пепел... повсюду...

Весна наступила на грудь тяжёлым ботинком. Я не слышу биения своего сердца.
Делаю надрезы – вытекает кровь – значит, оно ещё бьётся, ещё гонит эту алую густоту по паутине тоннелей.
Весна как транквилизатор: убивает способность думать... думать о ком-либо.

За стенкой вопит ребёнок. Не младенец, а именно ребёнок.
Бегает и воет.
А я точу нож...

Настроение сейчас - что такое терпение?

«В каре – очищение. Не «Прости нам грехи наши», а «Покарай нас за беззакония наши» - вот какой должна быть молитва человека справедливейшему Богу».
О. Уайльд.

Прощение лишь унижает, водружая на душу лишний камень. Наказание – вот, что даёт облегчение, что освобождает кипящую в жилах энергию. Каждый мой шрам – память о выпущенной на волю какой-нибудь слабости. Я не могу себе позволить быть слабым – я прогоняю это чувство прочь из своего тела, выкорчёвываю его.

Мне стыдно в этом признаваться...
Но я понял, что я боюсь его. Меня пугает то, какую власть он может получить надо мной... одним только взглядом.
Я никому не могу это позволить.

Прошлое нужно отбросить не потому, что оно плохое, а потому, что оно мертвое.

Я никогда не расстаюсь с прошлым. Я его хороню. Всегда.
Моё наваждение с прекрасными голубыми глазами, неужели я должен и тебя похоронить?
Я уложу тебя на шёлковое ложе гроба...
Так же бережно, как обнимал когда-то.

Бога либо нет, либо Он глух, либо Он садист.
Когда молишь Его о смерти, Он никогда её не дарует.
Я разукрашиваю запястья горячими полосами – рвано вытекает из них наружу моя ярость.
Пусто и спокойно.
Пусто... пусто... пусто...
Бесполезно. Вновь.

Я ставлю стул напротив одиночества.
Сажусь и кладу подбородок на спинку.
Я утонул позавчера в бездонных пронзительно голубых безднах. Я падал в эти небеса и разбивался о них.
А у одиночества пустые глазницы – они так же бездонны и не менее пронзительно черны. Они не манят, но в них можно растаять. Навсегда. И не чувствовать боль.
Не понимаю, почему у меня поднимается рука на любого, кроме одного... человека. Ведь это просто человек!
Мне нет прощенья! И тебе тоже его нет.
И вам всем его не будет!!

Снова вспоминал тебя, рыжий.
Без тебя там всё мертво. Глупые люди раздражают своим непомерным любопытством – я ощущаю себя зверем в клетке...
Ты был одним из немногих, кто меня там понимал.
Прости, что я тебя так поздно понял... не уберёг, не удержал...
Прости меня, пожалуйста!!

Заперли. Пичкают таблетками...
Вырвался на несколько минут к компьютеру.
Проходя мимо зеркала, мельком увидел себя – ужаснулся. Сиреневые подглазины, лицо белее обычного. Даже шрамы побледнели.
Ноги словно чужие – передвигаюсь, держась за стену. Этого никто не увидит... никто... я сильный.
Дрожат пальцы... сейчас они были бы неверны стилету.
Чёртовы таблетки! От них хочется спать... спать... уходить в беспамятство...
Только не даться рукам щупачей...

Мне всегда хотелось увидеть мир со стороны, посмотреть на то, как ведут себя люди в отсутствии меня.
Удалось. Что ж, любопытно. Упоительные ощущения.
Дышать в ухо тем, кто тебя не замечает, и понимать, до чего же они фальшивы.
Сегодня один шлюшок попался в мой капкан... завтра, возможно, будет и другой.
И я буду счищать слой за слоем их фальшивую кожу. Изнутри они, может, менее красивы, но зато настоящие... в этом и есть истинная красота.
Мы поменялись ролями?

Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
Матфей 5:29

Я громко и нервно смеюсь.
Мне смешно.
Я, наконец-то, убил в себе то, что меня так раздражало...
Спасибо – помог... своеобразно...