Писать! Писать! Боже, как давно я этого не чувствовала.
Сколько надо медитировать тибетским монахам, чтобы достичь просветления?
Мне было достаточно не спать три дня и три ночи и на третью ночь я все поняла.
Ты со мной всегда.
Однажды войдя в меня, ты навсегда остался во мне.

Она лежала на кровати, раскинув руки, закрыв глаза, расслабившись и вспоминая их первую встречу (когда это было?). разговаривала с ним и он вновь пришел - дрожью и покалыванием по телу, нежеланными слезинками из глаз, затекающими в уши и мешающими дальше лежать спокойно.
- Ты мой Бог, - прошептала она, - Нет! Ты не мой Бог. Ты просто Бог, самый настоящий и единственный.

Как тяжело, медленно и невозможно криво,а потому непонятно, писать на бумаге. был бы сейчас инет,я бы развернулась. Но его нет. А я возьму и сделаю, и буду как раньше, жить там, общаться там, черпать новые мысли... Вот только менять ли ник?

Она говорила и говорила с ним - с этим самым внезапно пришедшим покалыванием. И тут вновь, как в старые добрые времена пришло непреодолимое желание писать. Она вскочила с кровати и, спотыкаясь, забыв очки, бросилась за своей тетрадкой. Строчки выходили корявыми, как будто бы она уже разучилась выводить буквы, но она просто торопилась записать все.

Какая ужасная ручка, просто беспредел какой-то, приходится сильно-сильно нажимать на нее, до боли в руке, до боли во всем теле, до боли в голове - я слишком много думаю, все подряд, вперемешку, а записи помогают сосредоточиться на одной теме.
Пойду на кухню, там есть стол и хорошая ручка, не забыть бы, о чем я хотела написать.

В полной темноте, с книжкой, сигаретами, зажигалкой и пепельницей в руках (и как у нее все это поместилось?) она прошагала на идеально чистую кухню.
- И для кого это я сегодня весь день убиралась? - подумала она. - Я же знала, что никто не придет.

( Почерк уже спокойнее.) Все как тогда, с первым мужем, когда все так же разлаживалось, меня спас интернет, причем так конкретно спас, послав мне Бога в Мужья. Муж с большой буквы - это такой человек, который действительно всегда с тобой, сидит рядом в кресле-качалке и читает тебе Кафку на ночь. А ты лежишь счастливая и улыбаешься, потому что вы одно целое и вы всегда вместе.
И больше ничего не надо.
Я люблю тебя, мой Убийцо.

Она сидела и улыбалась, и такое счастье ее переполняло, что не сравнить ни с чем, разве что с моментом рождения дочери. Их дочери, ведь он всегда был с ней. В ней.

Где-то около полуночи, когда луна уже вовсю стояла, освещая замызганные окрестности ее странного тихого городка, но отсветы уже погасших фонарей и блики света из окон не спящих соседей не давали дворику полностью погрузиться в лунный свет, она накинула летний темный плащ с капюшоном на голое тело, ядовитый взгляд кинула в зеркало и, громко хлопнув дверью, вышла в ночь. В ее окне остался гореть свет - в каждой комнате ярко светили все лампочки хрустальных люстр, выставляя на обозрение каждый клочок ее полупустой огромной квартиры, явно не предназначенной для нее одной. На кухне стоял стол и два деревянных стула, холодильник забит минералкой. Больше ничего не было. В спальне -небольшая кровать, аккуратно сложенная и расправленная, зеркало во весь рост на стене. В зале - мольберт с неоконченной картиной, кресло-качалка с забытой на нем книгой. В кабинете - компьютер, кресло и торшер. Для того, чтобы жить, большего не надо.
Ровно без 15 минут 12 в пустой квартире громко прокуковала кукушка, 23 раза. Этот будильник на мобильном остался ей еще от первого мужа. Без 15 двенадцать она встала с кресла и, отметив нужное место в книге закладкой, накинула плащ и вышла из дома.
Время не ждет.
Ровно в 12 с пляжа уходил последний человек.



Жду окончания.
От вас.
Мне интересно

Ничем не унять ту боль,
С которой я был рожден.
Играть роковую роль
Навеки я осужден.
Молчать (а душа кричит!),
Бездействовать или спать,
А сердце огнем горит,
Не может уже страдать.
И неуправляемый страх,
И неуправляемый гнев
Ссыхают песком на устах,
За ночь превращаясь в смех.
И раны, с которых кровь
Рекой заливает глаза,
Не зарубцуются вновь,
Не высохнет и слеза.
В бреду я царапаю плоть,
Сражаюсь со страшным сном.
Но силы вбирает ночь,
И снова мне снится он -
В нем я, молод, всеми любим,
Силен, и счастлив всегда...
И вдруг, только мигом одним,
Приходит в мой сон она.
Врывается в мою жизнь,
Всю любовь свою мне отдает,
Становится солнцем моим,
А потом сотни раз предает.
Просыпаюсь в холодном поту,
Еще слышен в каморке стон,
Вспоминаю всю жизнь свою,
Понимаю - то был не сон.
В моей жизни была она,
Я взаправду ее любил,
Отдавал ей себя сполна,
Я ведь счастлив и молод был.
Но она, как та кошка из сказки,
Что гуляла сама по себе -
Ей хотелось от многих брать ласку,
И дарить всем, не только лишь мне.
Я любил, я страдал, но смирился,
Ждал ночами ее у окна,
Я молил, обещаний добился,
Только вновь уходила она.
Жизнь моя, словно речки теченье,
Пролетала, лишь болью звеня.
И в один из моих дней рожденья
Заточил я в каморку себя.
И мне стало свободней немного -
Я не видел ее с тех пор,
Но приходит вновь ночь и снова
Снится мне этот страшный сон.

Мелкий дождь моросит за окном - он плохой.
Он сегодня все утро гонялся за мной,
Не успел, не успел, я сбежала в метро,
Выхожу, а он ждет там меня все равно,
Я ловила такси, я в трамвай забегала,
Это чудо все как-то за мной поспевало,
И сейчас, выхожу я курить на балкон,
Прикурю и смотрю: предо мной снова он.
Надоел ты мне жутко, дурной мелкий дождь.
Завтра зонтик возьму.
Только ты не придешь.

Ночь приходит и всходит луна за окном.
Тихо-тихо влетает комар ко мне в дом,
Пролетает сквозь комнату ближе к подушке.
И тихонько жужжит мне в уснувшее ушко.
Не открыв даже глаз, лишь взмахну я рукой,
И сквозь сон прошепчу: ах ты пидор какой!.
Все равно мне, что там про тебя говорят,
Что ты самка, самцы по ночам не жужжат.
Все равно ты мудак, ты мне жизнь развалил,
Ты похлеще мужчин меня все ночи злил.
Я прощаю тебя, боже тоже простит,
Спи ты с миром, козел - вон уж Раптор горит.\

;-)

С крыш тихо капает.
Ты неслышно прикрываешь за собой дверь и еле дыша входишь в уже темный зал переполненного кинотеатра, извиняясь, занимаешь свое место рядом с любимым человеком, который шикает на тебя: мол тише ты. Твое вечернее платье еле слышно шелестит и чуть сверкает, отражая свет с экрана. Ты вздыхаешь удовлетворенно, и присаживаешься, закидываешь ногу на ногу, сжимая в руках букет алых роз, которые ты на самом деле терпеть не можешь, но теперь они так дороги тебе, потому что их тебе подарил никто иной как мужчина твоей мечты. А на экране показывают любовь, такую, какой у тебя в жизщни никогда не будет, потому что она там не настоящая, притворная. Люди там только играют, а у тебя все по-настоящему, взаправду.
И принц есть, и ты - принцесса. Королева.
И ты смотришь на экран и видишь себя, в светлом платье бежевого оттенка, со сверкающей диадемой и длинными черными волосами, которые развеваются при каждом твоем шаге. И ты опять опоздала, ты влетаешь в зал, ветер поднимая, проносишься мимо танцующих пар, встаешь в линию и вместе со всеми танцуешь менует. Тихонько цокая каблуками при каждом шаге, задевая подолом плитку пола, улыбаясь, чуть кивая и приклоняя голову то к левому то к правому плечу, ты плываешь, словно лебедь.
А за окном весна.
;-)
А я счастлива.

Делать выбор просто - нужно сделать его и стоять на своем.
В очередной раз отстаивая свой выбор и зная, что он единственно верный в этой ситуации, я начинаю новую историю своей жизни с записи в этой новенькой розово-гламурной тетрадке и сообщаю всему миру:
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Лолита.
На площади у трех вокзалов,
В такт шуму улицы кружась,
Девчонка танго танцевала,
Уставши, на асфальт ложась.
И солнцем локоны светились,
И ритм стучали каблучки...
И все вокруг нее дивились
От сей небесной красоты.
Он мимо шел слегка усталый.
Упрямо хмурился порой.
К нему девчонка подбежала:
"Парнишка, потанцуй со мной!
Ведь в серой каменной столице
Есть место счастью и любви,
Ты можешь красотой напиться,
Лишь на меня ты посмотри!"
И улыбнувшись, рассказал он,
Что никогда не танцевал,
И из чехла достав гитару,
Он страстно танго заиграл.
На площади у трех вокзалов,
Средь тех, кто счастье не познал,
Девчонка танго танцевала,
А парень музыку играл.

обещанного три года ждут
Маленькому серому гному сегодня было невыносимо грустно.
Он опять спал под луной, и утренняя роса насквозь промочила его ноги. Он молча встал и отправился дальше. Можно было бы сказать, что он пошел домой, но все гномы вокруг знали, что дома у него не было.
Все гномы вокруг были черными, а он был серым - таким маленьким и незаметным, что пару раз на него наступали великаны, и постоянно жалили комары, думая, что это человек. Но он никогда не был человеком - он всегда, насколько себя помнил, был маленьким серым гномом.
И вот он отправился дальше, разминая босыми ногами мокрый песок, обходя стороной соленое море, не обращая внимания на восходящее солнце...
И он шел и думал, что все-таки неплохо быть серым гномом, особенно когда тебе не хочется, чтобы тебя тревожили. Засесть в серых скалах, слиться с ними, позабыв про все проблемы и просто подумать. О том, как же все-таки хорошо быть маленьким серым гномом.
Он шел, а песок под ногами сменился снегом, и море у самого подножья серых скал, к которым он так стремился, превратилось в серый лед.
А он все шел, раздумывая о том, в чем все таки состоит его жизнь и почему он родился на свет таким, почему не таким как все, а маленьким серым гномом?
Он вспомнил как умерли его родители - белый и черный гномы, как закидали камнями его мать из другого племени и как отец умер от горя, оставив его одного. Тогда ему казалось, что он такой как все. Но потом он вырос и все понял, и ушел, оставив свою норку тем, кто так хотел иметь ее в своем владении. Он ушел, не выдержав натиска таких как все против такой белой вороны как маленький серый гном.
Он шел и думал, что ему, в принципе, некуда идти - его никто нигде не ждал.
А он все шел и шел.
И знаете, он дошел.
В серых холмах где-то на перекрестке добра и зла, тьмы и света, жили серые гномы...
Но среди них он оказался самым маленьким....

Темная ночь
Струилась липкими клубами,
Проскальзывая в щели моего окна,
Белел рассвет
На том краю земли обетованной,
Раскинув крылья солнца в облака.
Ты спал
И видел сны,
И скользким щупальцем касался
Моей блаженно дремлющей покаянной души,
И лазерным прицелом проносился
По лбам бушующих придурков из толпы.
И соль рассыпалась,
И, со стола спадая
Неслышным звоном битого стекла,
Меня будить пыталась,
Падала на рану,
Стекала кровью на пол, вся дрожа,
И тишина.
И снова четверть ночи до рассвета,
И я не сплю, смотрю в открытое окно,
И молнии за ним проносятся игриво,
Чуть слышен гром.
И рядом снова нет тебя.

Я грязное жирное вонючее животное.
Мои хозяева обходят меня стороной, боясь не то что дотронуться, а даже вглянуть на меня, зато никогда не пиннут. Конечно, порой мне кажется, что они меня ненавидят, но это не так. Они любят меня, любят, когда я навалюсь на них своим мягким податливым телом, передавая свое тепло и расслабленность, обволоку их своими жирными складками, так что за ними они перстанут видеть все проблемы их никчемной жизни.
Их жизнь никчемна, а моя - нет. В моей жизни, бесспорно, есть смысл.
Когда я, тихонько урча, развалившись лежу в углу, мои хозяева кидают на меня презрительные взляды, но я все равно частый гость в их доме. Мы едим из одной миски, пьем одну и ту же воду из крана, спим на одной кровати и смотрим один и тот же телевизор. И сколько бы не пытались они разделить себя и меня, у них ничего не получится, потому что я - это они. Я - смысл их жизни, возникающий только когда я рядом. Лежу себе, урчу...
Они убирают за мной дерьмо, подтирают мне задницу, улыбаются, когда я в ответ якобы благодарно мурлыкаю и, как собака, виляю хвостом. Они любят меня, жалкие людишки, а я всегда рядом и в любой момент могу заключить их в свои жаркие объятья.
Я грязное жирное вонючее животное,
и имя мне - лень

А в синем замке минута молчания. Разодетые в пух и прах дамы и господа, неуклюже стянув головные уборы и неловко держа их дрожащими руками на уровне пояса, как один склонили головы и уткнулись невидящими взглядами в пол.
Им все равно.
Посередине зала былый кафель, заляпаный каплями красного цвета. Его специально не мыли, чтобы помнить.
Как девушка в белом платье танцевала здесь, неумело кружась и мягко поводя руками, словно был летела - белый лебедь - куда-то вдаль, куда так рвалась, на зеленые поля и луга навстречу оранжево-золотому солнцу, которое ей доводилось видеть лишь в сладких грезах.
Над синим замком не было солнца, здесь господствовали глубокофиолетовые тучи, и им до всего было глубоко фиолетово.
А белая девушка не могла без солнца, и в один прекрасный день просто перстала танцевать

"Стоит только сделать шаг, - нашептывал ей дьявол, - как все изменится. Все встанет на свои места. Тебе больше не нужно будет ни перед кем оправдываться, ни от кого зависеть. И свобода - ты же так хотела свободы! - она будет полностью в твоей власти и больше никто не посмеет тебя сдерживать, не давая сделать то или иное. Один шаг может решить все, изменить все до неузнаваемости. Тебя больше не будут волновать никакие проблемы, потому что все они мелочны и совершенно не важны. Все твои желания исполнятся. Шагни, и ты сразу почувствуешь радость каждого движения, свобода ворвется в твое тело и вечная молодость окутает тебя в твоем бессмертии"
Сатана, лукаво улыбаясь, нашептывал ей в ухо сладкие речи, а она стояла на краю крыши и смотрела в небо.

- Ну что, Малыш, я принес, что обещал, - сказал Карлсон и положил на стол небольшую коробочку, перевязанную красной ленточкой. - самый высококачественный винт. С днем рождения, друг!
- Ой, спасибо, друг! - Малыш нетерпеливо разрывал оберточную бумагу, предвкушая мгновение получения подарка в свои руки. Вот, он открыл коробку и...
- Что это?
- Это винт, - покровительствующе ответил Карлсон, улыбнулся и ласково погладил Малыша по голове: - ты уже взрослый и сегодня мы с тобой полетаем.
Малыш недоверчиво покосился на винт: - А как он действует?
- Сейчас я тебе покажу, - Карлсон немного засуетился, желая обставить первый полет Малыша как можно лучше, - Вот это сюда, это вот так, а это...
Наконец, когда все было готово, Карлсон успокоился и снова расслабленно улыбнулся.
- И что теперь? - спросил Малыш.
- Шагай в окно.
Малыш неуклюже взобрался на узкий подоконник, сострахом взглянул вниз, потом на улыбающегося Карлсона, снова вниз и задрожал.
- Да не бойся ты, - подбодрил его Карлсон и толкнул.
В ушах Малыша что-то страшно зажжуло и затряхтело, но рядом уже завис в воздухе опытный учительс радостным криком: "Полетели!"
- Полетели!!! - радость и возбуждение Карлсона передались Малышу и вот он уже легко рассекал воздух, нелепо дергая руками, будто бы изображал из себя раненую птицу.
- Ну что ты руками машешь, расслабься! - орал ему Карлсон, пытаясь перекричать ветер, с нещадной силой бивший в лицо летящим. - Смотри - вон речка ваша грязная.
- О-о-о, - так же громко орал Малыш, - речка!!!
- Смотри, а это дом вашего губернатора!
- Ни фига себе! - радостно кричал Малыш.
- А это, вон там видишь - человечки маленькие, - это митинг!
- Митинг... А давай подлетим к ним!
- Да не, не надо, - только хотел сказать Карлсон, но Малыш уже пикировал в сторону толпы.
- А-а-а, орал Малыш, опустившийся так низко, что носками кед задевал шляпы митингующих.
- А-а-а, - орали от неожиданности митингующие.
- А полетели в общагу, - предложил Карлсону Малыш, и, не дождавшись согласия свернул в сторону женского общежития и через несколько минут он уже заглядывал в окна верхних этажей, громко смеясь над голыми девченками: "А-а-а", - орал он, давясь смехом.
- И-и-и, - визжали напуганные девченки, прикрываясь занавесками.
- А теперь в офисы! - прокричал Малыш ничего не понимающему Карлсону и, подрезав его, развернулся в обратную сторону.
- А-а-а, - орал Малыш, пролетая над ночным городом.
- Бля-а-а, - орал Карлсон уже жалея, что сделал ему такой подарок.
- А-а-а, - еще громче кричал Малыш, подлетая к самому высокому зданию в городе, в котором располагались офисы самых влиятельных компаний страны.
- А-а-а, - вскакивали со своих мест и в голос орали запозднившиеся сотрудники.
- А-а-а, - орал Малыш, на полной скорости планируя навстречу стеклу, так что, казалось, он сейчас врежется и разобьется, а потом резко изменяя направление и улетая вверх или вниз.
- А-а-а, - орал Карлсон, схватившись за голову.
Наконец Малыш, устав и успокоившись, сел на крышу офисного здания и замолчал. К нему подлетел запыхавшийся Карлсон: "Ну ты даешь!"
- Это еще что, смотри, как я могу.
Малыш взлетел над крышей и отлетел немного в сторону, так что под ногами его теперь была, где-то трам далеко внизу, хорошо заасфальтированная земля, дорога, по которой изредка в тишине ночи проезжали машины.
- Сейчас-сейчас, - бормотал Малыш, пытаясь найти нечто у себя на груди.
- Стой, - заорал Карлсон, - только вот эту кнопочку не трогай!!!
Но Малыш его уже не слышал
-

Легко шагая по широкой гладкой дороге, чуть подпрыгивая от счастья, переполняющего тебя, на ходу попивая холодную газировку, тонкими струйками стекающую по твоим губам, подбородку и лениво капающую на разгоряченную грудь, и там иссыхающую от жара, исходящего из твоего тела, энергии молодости и радости от того, что вот ты идешь по широкой дороге и никто не мешает тебе идти туда, куда ты захочешь, делать то, что ты хочешь и, главное, можешь - да, можешь, ты можешь все! - понимая это, ты шагаешь дальше, улыбаясь навстречу солнцу, пропуская в пустой желудок очередную порцию газировки, позабыв обо всех проблемах, потому что они так мелочны по сравнению с твоим могуществом, твоей молодостью, радостью, и понимая это, шагая навстречу своей судьбе, которая так благосклонна к тебе, а потом.. потом будет еще лучше! Прижимая плечом к уху телефонную трубку, радостно крича в нее на вопрос "Ты где?" свой так давно приготовленный и только и ждущий момента, чтобы выйти на свет ответ: "Везде!", смеясь в ответ на недоумение собеседника, расслабленно раскинув руки и повернувшись к небу на пике своего счастья, приостановившись на своем пути, чтобы осмотреть пройденное и увидеть красоту мира, окружающего тебя, отбросив прочь газировку и распустив волосы по ветру,
не забудь выключить телевизор.

- Раз уж на то пошло, я зажгу огонь.
- У тебя есть свеча?
- Нет, у меня есть зажигалка.
- А, ты же куришь. Только толку-то, это же все временно, а костер тут все равно разводить нельзя.
- Я хотя бы видеть тебя буду.
- Зачем?
- Ну, чтобы в глаза твои смотреть, без слов понимать тебя...
- Ты б лучше слова мои понимала нормально.
- Я понимаю.
- Ни черта ты не понимаешь, я же сказал тебе: пойдем пешком.
- Да ну тебя, никогда такого не было. Так что у меня это в первый раз.
- Ага, первый раз - не пидорас.
- Заткнись!
Молчание пару минут
- А знаешь, мне здесь все-таки нравится: темно и никто не мешает.
- Руки убери. Темно - не значит, что пора трахаться.
- Да ладно тебе, котик.
- Фу ты блин, что за прозвище дурацкое придумала!
- А как тебя называть?
- Никак.
- Ну Никак, ну давай, а?
- Бэ.
- Грубый ты, вот щас обижусь и уйду.
- Куда?
- Действительно.
Она вздохнула.
- Вот так всегда, стоит только новую жизнь начать...
- Это что это ты за новую жизнь начала?
- Ну там пить бросила...
- Вчера что ли? Или сегодня?
- Идиот.
Молчание
- Слушай, я давно тебя хотела спросить...
- О чем?
- Знаешь, может это знак, знак, что нам пора поговорить?
- О чем?
- Вот заладил: о чем, о чем. Сам не догадываешься?
- Нет.
- Вот тупой.
молчание
- Ну так что?
- Что?
- Я вот хочу тебя спросить...
- Спрашивай.
- Ты меня любишь?
"Вы на каком этаже?"
- На пятом.
"Сейчас откроем"
- Ура! Свет!
- Но ты так и не ответил.
- Да люблю я тебя, люблю, просто мне не нравится ЭТИМ в лифтах заниматься.

Утром она просыпалась рано,
потягивалась и улыбалась солнцу,
пила кофе с вафлями,
закуривала парой-тройкой сигарет,
читала книгу,
пила 40 капель валерьянки,
слушала музыку;
в обед она открывала окно,
кушала солянку и суши,
пила валерьянку, 30 капель,
слушала музыку,
вечером она ела рыбу,
читала книгу,
пила 20 капель валерьянки,
звонила по телефону,
пила 80 капель валерьянки,
плакала
и ложилась спать.
А потом кончились сигареты и она бросила курить,
потом кончилась вся еда и она перестала есть,
потом кончилась валерьянка и она перестала читать книги и слушать музыку,
а потом ей отключили телефон
и осталась только она и солнце,
а потом перестало появляться солнце...

Я стояла в спальне прямо напротив зеркала совершенно обнаженная и смотрела на кровать, чуть прищуриваясь, как я обычно делаю, когда очень хочется расхохотаться, а нельзя.
На огромном двуспальном ложе лежали трое. Двое мужчин и симпатичная девушка - пожалуй, в другой ситуации я бы познакомилась с ней поближе, но сегодня у меня была другая миссия.
Я с наслаждением потянулась, как если бы только что проснулась, а после таких моментов у меня всегда повляются силы, как будто солнце выглянуло и обогрело меня. Девушка испуганно смотрела на меня не в силах произнести ни слова, в ужасе и своей такой приятной мне беспомощности.
Мучины были мертвы.
Какой-то валяющейся на полу тряпкой (кажется это была замызганная грязная рубашка одного из моих "клиентов") я стерла отпечатки пальцев с выданного мне сегодняшним утром револьвера и снова взглянула на девушку - та обреченно пыталась вжаться в стену, чтобы я хотя бы ее оставила в живых, такую невинно-распутную красоту с идеальной кожей, упругой грудью и черными как смоль волосами.
Я отбросила оружие в угол и, стащив со спинки стула натянула ее платье - мне всегда нравилось брать чужие вещи. девушка всхлипнула но ничего не сказала.
А под окном меня уже ждала черная Ауди, а рядом спокойно курил свой гадский парламент водитель. Я махнула ему рукой, сообщая, что все в порядке и задание выполнено, и быстро сбежала вниз по лестнице.
Было три часа дня.

"На дне души таится темнота,
Любовь звенит оковами в постели,
И вряд ли ты любил на самом деле
Покуда не держал в руках хлыста.

Я выбираю рабство добровольно.
Люби меня. Владей. И делай больно…"
(с) Tammy_Tanuka

полностью здесь

Ждала золотого рассвета;
молодильными яблоками рассыпалась по травке-муравке, перекатывалась с места на место, в поисках своей дороги;
живой водой сквозь трещину в скале протекала – искала выход, нашла, и тяжелыми каплями на лицо Ивану-Царевичу, слезы изображая, жизнью второй героя одаривала;
рыбкой золотой на берег вместе с волнами выходила, «Чего тебе надобно старче?» спрашивала, желания исполняла, словно и вправду умела;
серым волком бежала, за Сивкой-Буркой, не унесли ли его гуси-лебеди? А коли так, то до ближайшей речки: «Молочная река, кисельные берега, спрячь меня!» А ты попей моего киселику на молоке. «Вот еще, у моего батюшки и сливочки-то не едятся». Нехорошо, а тут и Баба-Яга уж догоняет, гусей-лебедей понукает, мол не упустите добычу…
Колобком по дороге катилась, песенку простую распевала всем, мол и от зайца я ушел, и от волка, и от медведя. Да только от лисы не уйти, ох, хитра кума, любого обманет, на то она и лиса;
Царевной-Лягушкой по болотом скок-скок, царевича своего ждала, стрелу ловила, да только не летали над болотом тем стрелы золотые, и попадались в руки ей одни деревянные да сломанные, и в истерике выбрасывала она их подальше, мол, не мое, не я поймала, а пришедшим Иванам притворялась простой лягушкою,
сказочница хуева.

Нефть тонкой пленкой покрыла море, повторяя каждое движение его волн. Загорелые русалки, лениво выползающие на берег, брезгливо стряхивали с себя капельки живительной черной субстанции. На горизонте, там, где море соединялось с небом, нефть неспеша переползала выше, окрашивая облака в цвет горького воздушного шоколада... Вокруг безудержно темнело, словно закрывался мой кокон из нефтяной пленки, окрашивающий в закрытом состоянии все вокруг в темные цвета.
Меня никто и никогда не называл русалкой.