С Л У Ж Б А В О 3 М Е З Д И Я

Остриженный наголо мальчик, пяти лет от роду, посадил мышь белую
в стеклянную банку и, взобравшись на подоконник, с превеликим
удовольствием наблюдал, как животное суетливо и бесполезно сучило
лапками по гладкой поверхности, пытаясь выбраться из замкнутого
прозрачного мира. Время от времени мальчик встряхивал банку,
чтобы придать новый импульс забавным телодвижениям мышки. Из окна
противоположного дома за мальчиком безо всякого интереса
наблюдал курящий мужчина в очках. Мальчик случайно поднял свой
взор, увидал мужчину и, будучи в приятном расположении духа,
махнул дяденьке рукой, и хвастливо поболтал в воздухе банкой.
Дяденька отошел от окна. Мальчик знал этого дяденьку. Вернее, его
знала его мама. Мама говорила, что у этого дяденьки бандиты
весной убили дочку.

х х х

Никогда жизнь так больно не била Эмиля Александровича. Наверное
потому уж больно правильно он жил. Все складывалось
благополучно: институт, аспирантура, хорошая должность,
красавица-жена, просторная квартира в новом микрорайоне и,
наконец, сказочное создание - плод праведной жизни - умница
дочурка.

Наверное там - наверху, кто-то подумал, что это слишком
несправедливо по отношению к тем, у кого жизнь складывалась
трагично, и решил восстановить равновесие.

Кругом, в повседневной жизни, происходили какие-то изменения, у
кого-то случались несчастья или просто неприятности: кого-то
хватил паралич, кого-то обокрали, кто-то пал жертвой нелепой
случайности, человеческой глупости или невесть откуда взявшейся
невиданной жестокости.

Но все это происходило где-то там, с кем-то, со знакомыми или
незнакомыми людьми. Бывали и в жизни Эмиля Александровича
неприятности, но беда всегда обходила его дом, чтобы однажды
нанести единственный и точный удар.

Когда по телевизору передавали сообщение о том, что разыскивается
девочка десяти лет, Наташа Слепцова, Эмиль Александрович все
еще как-то до конца не осознавал, что речь идет о его дочери. Что
это она десять дней назад вышла из школы после уроков и не пришла
домой, что это она, его дочь, была одета в коричневую школьную
форму с белым кружевным воротничком. Он находился в каком-то
полусне после ночей поисков и ожиданий...

И лишь потом, когда его вызвали в морг для опознания, когда он
пытался в маленькой обугленной фигурке узнать свою маленькую,
ласковую, любопытную Наташеньку, Эмиль Александрович вдруг с
необычайной ясностью осознал, что на этот раз в дом вошла
настоящая человеческая беда. И вместе с этим осознанием
появилась вдруг страшная обида на судьбу. Почему именно у него, а
не у другого? Почему именно его дочь, черноглазенькую малышку,
худенькую и непривлекательную, выбрали для своих звериных забав
два безумных подростка? Почему именно его дочь попала им в руки?
Откуда они взялись? Зачем?..

Тысячи вопросов без ответов. Тысячи и тысячи! И почему именно
Эмиль Александрович? Разве не он прожил жизнь в соответствии с
совестью? Никого не обманывал, никого не обижал! У него и
врагов-то никогда настоящих не было... Были зовистники... Но это
разве враги? Он то не виноват... Каждое утро Эмиль Александрович
слышал, как в соседней комнате начинала свой ежедневный ритуал,
свой безумный плач поседевшая в одночасье жена, тридцатилетняя
красавица, хореограф знаменитого детского танцевального
коллектива. Плакала она противно, будто филин ухал и хохотал
за стеной... Апогеем этих жутких мистерий были завывания и
причитания. Это был финал страшного концерта для голоса, горя и
тишины.

"...И закатилось солнышко мое светлое. Стало мне темно, как
будто ноченька пришла на землю. И не взойдет мое солнышко больше
никогда. И не зазвенит радостным ручейком ее звонкий смех. И как
мне жить одной на этом свете без моего солнышка, лишенной тепла и
света. Да доченька моя! Не уберегла я свое солнышко. Не дала
зацвести моему цветочку..."

Страшно становилось Эмилю Александровичу от этого гортанного
крика раненной горлицы, от этих спонтанных причитаний, наделенных
больной душой поэтической прелестью. Странно было, почему он сам
так спокойно переносит беду? Он бы и хотел слезами оросить
подушку, да не было слез. Не плакалось Эмилю Александровичу, не
елось и не спалось. Он разом утратил все желания. Единственное,
что ему хотелось - это покоя: ничего не чувствовать, никого не
слышать и ничего не знать. Но к сожалению это было невозможно. И
был суд, и было следствие. Многочисленные вопросы и ответы.
Свидетели, подсудимые, обвиняемые защитники, родственники
преступников с удивительно отталкивающими лицами, длинная речь
защитника и острое желание уйти от всего и забыться,
забыться, забыться... Когда зачитали приговор, Эмиль
Александрович неожиданно для себя расплакался навзрыд, затряслись
в плаче от внутренней силы его худенькие плечики, задергалась им в
такт маленькая лысеющая головка.

Приговор юным преступникам показался Эмилю Александровичу до
смешного мягким. Как же так? Ведь была убита его дочь!
И не просто убита. Она была подвергнута самым изощренным пыткам
и надругательствам, на которые только был способен извращенный
человеческий мозг, пыткам, родившимся сотни лет назад в фанатичных
инквизиторских умах, от одних описаний которых на голове Эмиля
Александровича шевелились редкие светлые волосы.

Он вдруг понял, ради чего подвергал себя многодневному испытанию
судом, для чего он еще и еще раз выслушивал эти страшные рассказы
незнакомых людей. Да! Он понял, что ждал возмездия! Он был теперь
абсолютно в этом убежден. И так позорно расплакаться на виду у
всех... только потому, что его надежды не оправдались. Наверняка
все поняли это!

Эмиль Александрович вдруг почувствовал чье-то легкое
прикосновение, вздрогнул и тут же провалился в какое-то теплое
море, в такое близкое и родное, пахнущее детством и счастьем
родным домом, матерью... Новая волна рыданий накатилась на него,
и уже не сдерживая себя, он громко завыл, уткнувшись в родное
плечо...

- Ну, Эмиль... Родной... Ну не надо так... - успокаивал его
мужчина в строгом внушительном сером костюме, аккуратный и
солидный. Такой мог прийти сюда запросто прямо из президиума
самого представительного собрания. - Ну что ж, Эмиль, теперь... Ну
перестань... Не надо... - Мужчина гладил Эмиля Александровича по
мягким волосам, как маленького, прижав его к себе, успокаивал,
тихонько говоря короткие незначимые фразы... На сцене, где только
что сидели судьи, старушка уборщица в синем застиранном халате с
аккуратной заплаточкой из черной ткани на всю ягодицу деловито
собирала красную плюшевую скатерть. В зале более никого не было.

- Почему ты не приезжал... - спросил, всхлипывая, Эмиль
Александрович тонким голосом.

- Не мог, Эмиль... Не мог... Не отпускали меня, ты же сам знаешь,
что там сейчас у нас творится! Одно за другим, - мужчина
тяжко вздохнул. - Беда одна не приходит, Эмиль...

- Мы тебя все ждали...

- Я знаю. Прости меня, малыш, я правда не мог... Жизнь, видишь,
как сумасшедшая!

- Да, да... - подтвердил Эмиль Александрович и стал рыться в
карманах, рассеянно оглядываясь вокруг. Мужчина подал ему
белоснежный отутюженный платок.

- Спасибо... - Эмиль Александрович торопливо отвернулся и громко
высморкался, отчего вздрогнула на сцене шустрая старушка и
выронила стул, который собиралась водрузить на стол.

- Что делают, сволочи, - сказал мужчина задумчиво. Эмиль
Александрович высморкался еще раз, но уже тише и мягче. Он
сложил аккуратно платок и протянул было обратно, но спохватился и
спрятал его в карман пиджака.

- Ты присутствовал на этом... суде?.. - спросил Эмиль
Александрович.

- Да... Не с самого начала... Когда прапорщик давал показания.

Эмиль Александрович уже открыто с любовью разглядывал мужчину.
Постарел, брат, постарел... Но все равно - красавец.
Благородная седина. Уверенность, осанка... Следствие пребывания на
руководящих должностях.

Бабка на сцене стала усердно мести пол и подняла такую пыль,
какую способен поднять лишь только грузовик на ухабистой
проселочной дороге. Облако серой пыли приближалось и к братьям.

- Давай-ка выйдем отсюда, - предложил Эмиль Александрович, смор-
щившись.

Старший, бережно придерживая ослабевшего, осевшего, словно
снежный ком, Эмиля Александровича, вывел его на улицу.
Свежий воздух помог Эмилю Александровичу придти в себя. Они сели
на облупленную щербатую скамейку. На ней лежала оставленная
кем-то газета. Легкий ветер играл ее краями.

- Слушай, Эмиль... - брат достал из внутреннего кармана
красно-серебристую пачку и протянул Эмилю Александровичу. Эмиль
Александрович осторожно вытащил сигарету. Руки дрожали.

- Тебе не кажется, что нас крепко надули?!

- Как это? - не понял и насторожился Эмиль Александрович.

- А очень просто! - пояснил брат, давая прикурить
от зажигалки.- Заседание-то было закрытым. Почему?

- Ну... - неопределенно протянул Эмиль Александрович, выпуская
первую ароматную струйку дыма, - наверное потому, чтобы не
доставить боль близким... Из каких-то этических соображений,
ведь ты знаешь, что они с ней сделали...

- Чушь! - перебил его брат. - Чушь собачья! - поправился он. - Это
для таких дураков, извини меня, как ты, они прикрывались
этическими соображениями! О зверствах говорит весь город! Все об
этом знают. Какие тут к дьяволу этические соображения! Ты же,
наверное, и не знаешь, что общественность требовала открытого
суда!

- Не знаю... - рассеянно сказал Эмиль Александрович.

- Ну так вот - знай! И кроме того, я, как юрист, тебе определенно
и авторитетно заявляю, что родители этих сволочей вскладчину
заплатили очень приличную сумму за такой приговор. С-с-с-коты! -
при слове "скоты" брат брызнул слюной и вытер тыльной стороной
ладони подбородок. - Каждая статья нашего уголовного и
процессуального кодекса - это палка не о двух, а о нескольких
концах. Сколько заплатят, столько и вариантов приговора!
С-скоты! - Брат со злостью выбросил сигарету и тут же прикурил
снова новую.

- Ну как же так... - Эмиль Александрович выглядел жалко, словно
его только что побили. Губы задрожали, в глазах снова заблестели
слезы. - Ведь они Наташеньку... Вадим... Ведь они через шесть лет
снова выйдут... и тогда снова будут убивать...

- Раньше! - сказал Вадим. - Раньше они выйдут! Деньги могут
сделать все! И выйдут они уже оттуда не сопливыми подонками, а
профессионалами, вооруженными преступной специальностью, умением
убивать, заметать следы и защищаться от суда!

Эмиль Александрович полез за нитроглицерином. Сердце его бешено
заколотилось. Вадима тревогой смотрел на побледневшего брата.

- Тебе плохо?

- Нет... сейчас... сейчас все пройдет. Приняв таблетку, он
откинулся на спинку скамейки и замер, прикрыв глаза. Сквозь шум в
ушах до него доносился голос Вадима.

- Чем мы гордимся? Гуманными законами? Но раз гуманными, то
следовательно - несправедливыми! Гуманность и справедливость -
вещи взаимоисключающие! Жалость к убийце - это антигуманизм!
Преступление!

Мимо них прошел коренастый мужичок, ведя на поводках трех
изможденных борзых. Борзые с тоской и надеждой оглядывались на
двух мужчин, сидящих на лавочке, словно шли на бойню.

- Жестокость, Эмиль, это не заблуждение, а образ мыслей,
убеждение...

- Убеждение может быть следствием заблуждения...

- Я не так выразился, но ты отлично понимаешь, что я этим хочу
сказать: гильотина - вот лучшее средство воспитания! И будь я
трижды проклят, если в конце концов человечество к этому не
возвратится! - произнеся эту тираду, Вадим замялся, по всей
видимости, собираясь сказать что-то более важное. - В общем
Эмиль... Я приехал сюда не просто так... Мне рассказывали там о
ходе дела, и я знал что приговор будет именно таким...
И я приехал сюда не просто так... я приехал помочь тебе...

- Мне нельзя помочь ничем... - покрутил головой Эмиль
Александрович горестно.

- Можно! - убежденно возразил Вадим и повторил, - можно! По крайней
мере нужно восстановить справедливость!

Эмиль Александрович глубоко вздохнул и пожал руку брата.

- Спасибо, Вадим... Но повторного суда я уже не выдержу... и
вообще всяких разговоров на эту тему. Не выдержу! Понимаешь? Я
уже болен... Такое ощущение, что я мертв! Ничего больше не
надо... ничего...

- Ну-ну-ну... - остановил его Вадим. - Это ты брось! Это не
только твое личное дело... Да и суда никакого больше не будет!

"Пелмел", - прочитал Эмиль Александрович на сигарете.

- Без суда? - переспросил он. - Как это?

- Это тебе не обязательно знать...

- Да я не о том. Я о том, что это же будет наверное незаконно?

- А как же! Конечно! Так же незаконно, как и вынесение мягкого
приговора убийцам! А как же ты думал? С беззаконием можно
бороться только его же методами!

- А это возможно?

- А почему ж нет? Интересный ты... Как будто за границей живешь.
Спасти преступника от наказания значит возможно, а вынести
справедливый приговор - нет. Просто у подлецов как правило есть
оружие - деньги! А добро - безоружно! Да и справедливость никому
не нужна. Никому! Вот что ужасно, Эмиль! И ты тоже, я вижу, хочешь
уйти в кусты! Чтобы тебя оставили в покое. Оттого-то вокруг так
много негодяев, что они чувствуют свою безнаказанность,
чувствуют твое бессилие! Вот так-то, старик! Зачем тебе лишние
хлопоты! А завтра убьют дочь соседа! Вот пусть он и хлопочет! Так
ведь! Отличная позиция!

- Сигаретки не найдется? - стараясь говорить басом, попросил
выросший откуда-то сбоку долговязый тщедушный подросток с длин-
ным редким чубом, закрывавшем один глаз, в синем трико с
казацкими красными лампасами.

- Пошел на хуй. - коротко и внятно сказал ему Вадим.

Парень несколько секунд зло и пристально смотрел на Вадима, словно
запоминая его, затем сплюнул в сторону и, медленно, как ему
очевидно показалось, с достоинством развернулся и пошел по аллее,
волоча за собой ноги, словно чужие.

- Видал? - жест сигаретой в сторону юнца. - Красавец! Убивал бы
таких, не задумываясь! Завтра вот он, - Вадим еще раз показал
сигаретой в сторону удаляющейся фигуры, - будет растлевать и
издеваться над слабой жертвой, над чьим-то ребенком...

Эмиль Александрович вздрогнул.

- ... В общем, Эмиль... Я не буду ходить вокруг да около. Ты мужик
неглупый. Сам решай. В двух словах: есть инициативная группа
юристов, занимающих достаточно высокое положение в юридической
иерархии, основа деятельности которой - создание альтернативного
движения коррумпированной государственной юридической машине. В
частности, один из видов деятельности этой группы - приведение в
исполнение смертных приговоров!

- Смертных? - с каким-то испугом переспросил Эмиль Александрович.

- В основном - смертных... Ты для себя должен решить и сказать
мне сейчас - да или нет! Стоить это будет - десять тысяч. Две
тысячи даю я! Что?

- Ничего. - ответил Эмиль Александрович.

Мимо них в обратную сторону прошел мужичок с тремя измученными
псами. Одна из них прошла совсем близко от братьев и,
изловчившись, понюхала Вадима Александровича, прикоснувшись носом
к его официальным брюкам. Тот беззлобно шлепнул животное по
морде.

- Сумма распределяется между организаторами и непосредственными
исполнителями приговора. Часть суммы идет в фонд организации для
различных сопутствующих расходов, прикрытия членов, на случай
провала, командировок, подкупа должностных лиц и так далее.

Эмиль Александрович обжегся вдруг о свой окурок, совершенно
забыв о его существовании.

- Десять тысяч? - переспросил он.

- Всего десять тысяч, - подтвердил Вадим. - Я думаю, что это
недорого за двух подонков. Можно было бы и дешевле, но они
находятся за решеткой... Это сложнее... У нас в запасе всего три
дня. Пока их не отправили по этапу. Поэтому, Эмиль, надо принять
решение сегодня... У тебя есть восемь тысяч?

- Сколько?

- Восемь?

- Нет... - Эмиль Александрович растерялся.Он вообще никогда
не интересовался, сколько у них денег, занятый своими
исследованиями. Всем ведала расторопная и деловая жена.

- Надо собрать, Эмиль, пока их не отправили...

- Я должен подумать...

- Завтра утром я тебе позвоню...

- Как? А разве ты сегодня не пойдешь к нам? Вадим? Там Юля... Она
больна... Пойдем, Вадим... - Эмиль Александрович просительно
теребил рукав брата.

- Прости, малыш, но сегодня никак нельзя... У меня важное дело в
Майори. Меня ждет машина... Я же здесь как официальное лицо!

- Какое Майори?

Вадим нежно прильнул к небритой щеке брата. От него исходил
тонкий незнакомый аромат.

- Успокойся, Эмиль, и обязательно сегодня реши! Когда их отправят -
будет поздно. Старику передай, что завтра буду!

Сквозь завесу набежавших слез Эмиль Александрович, словно из
осеннего, залитого дождем окна, смотрел вслед удаляющейся
энергичной походкой фигуре своего сильного брата.

х х х

Когда Эмиль Александрович вернулся домой, он еще пребывал в
пришибленном состоянии и мучительно пробивался сквозь паутину
воспоминаний, сновидений к реальности, с трудом выискивая в
пестром клубке необходимые для правильного решения факты.

Он открыл окно. В доме напротив какой-то мальчишка, остриженный
наголо, потрясал трехлитровой банкой, в которой копошилось
что-то живое.

" И закатилось мое солнышко, и погасла моя свечечка, - раздалось
за стеной, - и загубили ее лиходеи. Великое преступление
совершилось, и мятежная буря воздвиглась, и потекли потоком
кровавые реки. У девушки мертвой, девочки моей в белом платье,
алая роза зарылась в темной пряди..."

Эмиль Александрович зябко подернул плечами. Жена окончательно
сходит с ума. Она уже голосит стихами Лорки. Надо обязательно
будет вызвать Либермана... Что-то надо предпринимать. Эмиль
Александрович теперь очень редко видел свою жену, хотя они жили
в одной квартире. Она почти не выходила из своей комнаты. Все
попытки ее успокоить или пожалеть кончались истерикой и страшным
нечеловеческим воем. Однажды он утром застал ее на кухне и
ужаснулся: за столом сидела, согнувшись, седая старуха, похожая
на ведьму. Всклоченные волосы, одичавший взор. Словно колдуя,
склонилась она над чашкой чая.

Эмиль Александрович смутился, испугался и вышел. Ему было страшно
находиться с ней в одной комнате.

Итак: деньги, деньги. Деньги
при желании достать можно. Да! Вполне. Эмиль Александрович
непроизвольно окинул взглядом книжные полки: Гоголь и
Достоевский в издании Адольфа Маркса, Ефрон и Брокгауз -
восемьдесят шесть томов. Библиотека всемирной литературы -
двести томов. Эскизы Архипа Куинджи и Василия Верещагина,
подаренные деду с автографами, Успение Богородицы - семнадцатый
век - все это деньги! Вопрос в другом! Что это будет? Какой-то
комплекс Родиона Раскольникова. Эмиль Александрович в раздумье
потер виски. Получается, что все эти ценности, книги, иконы,
картины пойдут с молотка на то, чтобы заплатить за обыкновенное
убийство? Достижения человеческого гения, рожденные для жизни и
наслаждения, послужат смерти? Да! Но смерти преступников! Они
послужат благородной цели - борьбы со злом. Пусть в такой форме! Но
они помогут предотвратить еще большее зло!

- Ну все! - сказал вслух Эмиль Александрович. - На этом
остановимся! Я должен отомстить убийцам, как это делалось в
древности! Око за око - зуб за зуб!

И тут снова поток противоречий захлестнул его сознание. Но ведь
он - не в древности! Он ведь идет совершать преступление. Он
собирается финансировать убийство! И наш, пусть несовершенный,
закон будет квалифицировать его действия однозначно: как
соучастие в убийстве! Око за око! Да никто и слушать не станет.
Око какое-то! Если их накроют, что не исключено, то безо всякого
ока посадят в тюрьму! И уже другие люди будут рассматривать его
как убийцу детей!

Детей!? Эмиль Александрович вдруг вспомнил жестокий насмешливый
взгляд чуть сощуренных глаз, взгляд одного из убийц, лишенный
какого-нибудь страха или сострадания, колкий, немигающий...

Эмиля Александровича передернуло. Ну в конце концов, есть еще и
Свидригайлов с его концепцией о позволительности единичного
злодейства, "если цель хороша". И он в тысячу раз прав, черт
возьми! Пусть даже ценой свободы, но покарать преступника и
предупредить последующие преступления, спасти от беды того, над
кем судьба уже занесла свой неспешный топор... - вот цель Эмиля
Александровича!

- Так! А теперь - спать! - приказал он сам себе, после того как
пришел к согласию. Выпив таблетку димедрола, Эмиль Александрович
выключил свет. Из комнаты жены еще долго доносилось одинокое
завывание:

" Сожгли мой цветочек нежный, цвет алый нераспустившийся. И когда
мы снова встретимся в глубине зеленого неба, в холодном тумане,
чтобы соединиться навеки..."

Сверху время от времени деликатно, негромко, но методично стучали
соседи...

х х х

Было раннее утро. За окном пела какая-то жизнерадостная птичка.
Эмиль Александрович уже полчаса лежал с открытыми глазами и щупал
пальцем пупырышки, вскочившие ночью на верхней губе. Пупырышки
зудели и чесались. Эмиль Александрович осторожно их чесал,
стараясь не содрать тонкую кожу. Телефонный звонок прервал его
занятие.

Бодрый голос брата приветствовал его:

- Доброе утро, Эмиль!

- Здравствуй, Вадим.

- Ты не глядел в окно?

- Нет. А что там?

- Там - прекрасная заря! Там красота и гармония! Эмиль! Гармония и
торжество правды! Запомни этот миг! Эмиль...

Эмиль Александрович искоса взглянул в сторону окна. На раме сиял
розовый луч.

- Такой восход достоин кисти великого художника. И видеть его
должны только те, чье сердце исполнено красотой и добром... И да
будет так! Да не увидят этот восход исчадия ада, недостойные
относиться к роду человеческому...

В патетическом слоге Вадима Александровича и в его дикторском
голосе сквозила какая-то нескрываемая радость. Эмиль
Александрович почувствовал ее, и ему стало немного жутко.

- Да воздастся каждому по делам его! - завершил свой монолог
Вадим. - Эмиль, готовь деньги! С нашими знакомыми сегодня
случилось несчастье. В три часа ночи по московскому времени они
оба скончались от кровоизлияния в мозг. Надо полагать, что юные
сердца не вынесли душевных потрясений и внутренних
противоречий...

Эмиль Александрович от охватившего его страха не мог вымолвить
ни слова.

- Ну что ты молчишь, малыш?

- Где ты... - глухо спросил Эмиль Александрович наконец.

- Я в прокуратуре.

- Я сейчас подъеду...

- Только не сюда. Давай встретимся в сквере, за библиотекой... Где
деревянные истуканы. Я сейчас подъеду...

- А почему не домой?

- Я же на работе... и потом я не один...

- Хорошо. Я выхожу... Я сейчас...

Эмиль Александрович положил трубку, но мимо аппарата, и она упала
на пол. Он хотел поднять ее, но тут же забыл. Он суетился, делал
массу ненужных движений. Брал в руки какие-то предметы,
перекладывал их на другое место... Надел пиджак, потом брюки...
Куда-то пропал второй носок. Полез под диван. Долго
шарил под ним вслепую, пока наконец не выудил оттуда красные
маленькие дочуркины колготочки. Его словно пронзило током. Он
уткнулся в них лицом и заплакал. Колготочки еще хранили ее запах.
Слез не было, но рыдания сотрясали его тело. В нем клокотали
мысли, словно трансформируясь в импульсивные, как родовые
схватки, рыдания. Пришло возмездие! Но ведь от этого дочь-то не
стала живой! Но зато и он теперь запачкан кровью! И наверняка
тоже будет отвечать по закону! Не важно, справедлив ли этот
закон или нет... Но он существует и требует, чтобы люди жили в
соответствии с ним. И кто его только выдумал, такой закон!

Словно очнувшись, Эмиль Александрович встряхнул головой, резко
встал, стукнувшись корпусом об стол. Со стола упала пепельница.
Махнув рукой, Эмиль Александрович как был в одном носке
вышел в коридор, сжимая в руках детские колготки. Возле
ванной столкнулся с маленьким лысым старичком, который,
обрадовавшись неожиданной встрече, схватил Эмиля Александровича
за рукав и, заговорчески оглянувшись по сторонам, зашептал, дыша
ему прямо в лицо:

- Я пришел к замечательному выводу, Эмиль. Ты будешь потрясен! Ты
знаешь, что такое социализм?

- Мне некогда, дед... - отстранился от него Эмиль Александрович.

- Социализм - это общественно-экономическая формация, при
которой прибавочный продукт присваивается эксплуататорским
классом или, как мы его называем, - партийно-бюрократическим
аппаратом! - торопливо, словно боясь, что его перебьют, зашептал
дед.

- Хорошо, хорошо... - Эмиль Александрович высвободился из цепких
стариковских рук. - Это замечательная мысль... Ты пока никому
не говори. Потом я приду, поговорим... Мне сейчас бежать надо...
Старик обиженно зашамкал и, тяжело, словно кандалы, волоча за
собой по полу тапки без задников, со скрипом и шумом старого
механизма, скрылся в своей комнате.

х х х

Вадим сидел на лавочке с каким-то незнакомым человеком в светлом
плаще. Он издали увидел Эмиля Александровича и помахал
приветливо ему рукой, привлекая внимание.

Эмиль Александрович стремительно подошел к ним, слегка
запыхавшись. Пожал руку сначала Вадиму, потом его товарищу.
Товарищ был значительно моложе их. Было ему лет двадцать пять.
Аккуратная прическа, внимательный, изучающий взгляд, умное
доброе лицо, какое обычно бывает у хороших честных следователей в
советских детективных фильмах.

Вадим протянул Эмилю Александровичу какой-то бланк. Тот бегло
пробежал глазами текст медицинского заключения. Буквы разбегались
перед его глазами. Все еще глядя в текст, он, сглотнув несколько
раз набежавшую слюну, сказал невнятно, глотая окончания слов
и слегка заикаясь от смущения:

- Вадим... Ты неверно понял меня... Я не давал согласия на это.

- Что? - глаза Вадима округлились. - Эмиль! Ты... Что ты такое
говоришь?

- Послушай... - Эмиль Александрович нервно потер лоб. Глаза его
бегали с предметов на предметы, с деревьев на каменные истуканы,
с фонарного столба на павильон "Мороженое"... от пробки пива на
земле к плевку под ногами... - Вот твои люди, организация эта...
в общем. Вы берете на себя ответственность... нет, право решать
вопросы жизни и смерти... распоряжаться судьбами людей... Нет, ты
послушай меня! Но ведь вашими услугами могут воспользоваться
нечестные люди... - Эмиль Александрович обращался уже не к брату ,
а к его аккуратному спутнику, в глазах которого он, как ему
показалось, прочел какое-то понимание.

- Вы не застрахованы от ошибок... смертный приговор должен
выноситься государством, а не частными лицами... Аккуратный
понимающе кивнул головой.

- О чем ты говоришь, Эмиль! ... - Вадим закрыл глаза и покачал
головой с какой-то обреченностью. - О чем ты говоришь... Ты же
мог меня предупредить вчера... Почему ты не сказал "нет"? Ты хоть
понимаешь, в какое положение ты поставил меня?

Аккуратный и тут
тоже понимающе кивнул и уже как-то осуждающе посмотрел на Эмиля
Александровича.

- Ты понимаешь, что вчера была самая благоприятная ситуация для
приведения приговора... Такое бывает один раз, когда у всех
участников абсолютное алиби!

- Но при чем тут я?

- Да при том, что ты, а не я отец убитой девочки! - Вадим с
презрением отвернулся и закурил.

- Но ведь узнать мотивы и вычислить тех, кто... кто привел этот
приговор в исполнение будет очень просто! - сказал Эмиль
Александрович.

Вадим насмешливо посмотрел на него.

- Ты дурак или притворяешься? Кто будет вычислять? Наши же и
будут... Так вот, ищи деньги, чтобы не вычисляли! Понял? Что это у
тебя? - он кивнул на руки Эмиля Александровича.

- Что? - не понял тот.

- Что это у тебя? - Вадим снова кивнул на руки брата.

- А-а-а... Это колготочки Наташенькины...

- А-а-а, - понимающе кивнул Вадим головой. - А без носка почему?

Эмиль Александрович махнул безразлично рукой и спрятал ногу под
лавочку.

- Что же мы будем делать? - задумчиво спросил Вадим, обращаясь
неизвестно к кому, глядя себе под ноги, где валялись в великом
множестве пыльные измятые бычки и пробки от пива. - Дурацкая
какая-то ситуация... У меня как назло таких денег сейчас нет.
Занять можешь у кого-нибудь? - Вадим Александрович что-то
прикидывал в уме. - Отдать надо завтра... В противном случае у
меня будут очень большие неприятности... Очень большие, Эмиль,
ты даже не можешь себе представить... Если вовремя не представить
деньги, то может и в самом деле начаться следствие... А тут..
последствия непредсказуемы... Вот так-то, Эмиль... Многие
пострадают... И ты тоже...

Эмиль Александрович громко вздохнул.

- Деньги надо достать, Эмиль! - твердо сказал Вадим. - У нас
теперь нет выхода! Две с половиной - даю я. С тебя еще семь с
половиной...

- Но за два дня это невозможно!

- За один день, Эмиль. За один. Завтра в двенадцать часов я
приеду...

х х х

Теплым осенним вечером, возле памятника великому русскому
писателю, где резвились малыши, прыгая с невысокого
постаментика, находя в этом нехитром упражнении великое
удовольствие, остановилась легковая машина бежевого цвета
иностранной марки. Из нее вышел элегантный блондин в черном
костюме-тройке, похожий на известного киноартиста. Зайдя с другой
стороны машины, он открыл дверцу, из которой немедленно
показалась красивая женская нога в белом ажурном чулке, затем и
сама обладательница красивой ножки, раскосая смуглая девушка с
азиатскими чертами лица. Кавалер элегантно подал ей руку. Потом
он обстоятельно подергал все двери, пока девушка незаметными
движениями поправляла свои одежды, и, взяв ее под локоток, повел
вдоль аллеи парка по направлению к концертному залу филармонии.

- ... Не сравнивай, пожалуйста, принципы существования тональной
музыки с принципами образования абсурда вообще, - горячо и громко
говорила девушка, продолжая какой-то начатый ранее спор.

- Ну почему же, - спокойно возражал ей блондин, - абсурд в музыке
имеет ту же природу, что и в литературе, и вообще в жизни...
Обыкновенный отказ от логики!

- Да нет же! Это совсем не так! - уже раздраженно возразила
девушка, слегка покраснев. - Ты же не музыкант и не можешь знать,
что в атональной музыке кроме тонационного центра есть еще и
интервальный принцип, и мелодическая линия! Они-то и помогают
сохранить природу музыкального языка! - Ты что?!!!

Она вдруг тревожно и внимательно посмотрела на своего спутника,
замедлившего вдруг шаг. Он стал бледным и испуганным, сильно, до
боли, сжал ее локоть.

- Смотри! - тихо сказал он, скосив глаза чуть вправо. - Видишь
того старика на лавочке... Кормит голубей, видишь? Только не
поворачивайся так демонстративно!..

- А кто он? - испуганно спросила девушка.

- Лет десять назад, - парень закусил губу, - я убил его дочь!

- Ой! Не болтай чепухи! - облегченно вздохнула девушка. - Ты мне
уже надоел со своим черным юмором. Так вот: ты же знаешь, что
абсурд в литературе - это прежде всего отказ от смысла слова. От
его природы. Но в музыке то нет отказа от ее природы! Потому-то
она и называется не абсурдной, а атональной! Леш! Ну что с
тобой?.. Леш! Ведь гром кимвалов - это тоже музыка!!!



А вообще-то я пишу юмористические рассказы. Скоро, скоро уже выйдет третья книжка. Наверное 14 ноября - в день моего рождения!