Командир части сидел за столом и нервно крутил в руках листок бумаги, весь исчирканный карандашом. Полковник морской пехоты, с отличием окончивший академию понимал, что сам вряд ли решит эту задачу… «Кому б поручить?... И ведь не всякий сможет! Надо кого-нибудь из разведчиков...».
Наконец он принял решение…

-Самоделов, у меня для тебя есть задание. Вот, смотри…
Лейтенант склонился над схемой. На листке бумаги была нарисовано нечто похожее на букву «Т».
-Значит так...Перекладина должна быть тяжелой, ножка толстой. И все ЭТО надо каким –то образом обтянуть шинельным сукном. И чтоб ничего не торчало. Понимаешь? И чтоб была вот такая! - полковник отмерял двумя руками кусок воздуха и «поднес» его к лицу косеющего Самоделова.
Лейтенант ничего не понял, но поскольку был разведчиком, небрежно-бойко ответил:
-Так точно! Сделаю. Никаких проблем! Разрешите выполнять?
-Давай! К вечеру чтоб было готово!,- полковник посмотрел на лихо крутанувшегося к двери лейтенанта и бросил вслед,- и…поосторожней с этим! Не распространяйся особо нигде!

«Бляха-муха, вот попал!- Самоделов крутил во все стороны дурацкий чертеж,- и ведь хрен с кем посоветуешься! Секреты, блин…Мишень, что ли?...еще в шинель обтянуть!» И вдруг лейтенанта будто ударило током. «Мляяяя!!! А в какую шинель? Черную или зеленую? Ну все, амба! Переспрашивать нельзя, на всю жизнь в дураки запишет»….. Лейтенант метался по каптерке и выл: « И звание вот-вот должно прийти! Прощай, звание! Вот обтяну черным сукном, так скажет, что я мишень- морпеха сделал. Плохая примета. А обтяну зеленой, скажет, «какова черта, здесь тебе не стройбат!» И какое сукно- новое или старое? Мляяяяя»
Время шло… Лейтенант посмотрел на часы и подпрыгнул, как ужаленный. «Решено! Сделаю две!!! Озадачить матросов надо….И сукно зеленое…Бляха-муха…Где ж такую экзотику раздобыть? И спирт…нужен спирт или водка…Иначе новых шинелей не добыть».
Через час добыли всё. Под контролем прапорщика четыре матроса пилили, колотили, шили и клеили две «мишени». Лейтенант периодически влетал в помещение с отчаянным «ну как?» и тут же выбегал, чтобы не видеть все это безобразие…

Самоделов уверенно шел к штабу, впечатывая каждый шаг в горячий плавящийся от жары асфальт и постоянно поправляя под мышками две «мишени». Черную и зеленую. Карьера молодого офицера была спасена. Подкопаться не к чему. Задание выполнил без сучка и задоринки, не нервируя глупыми вопросами начальство.
-Вот!- Самоделов поставил на стол командира две «мишени». Полковник, как завороженный смотрел на оба изделия. В его глазах не было и маленьшего желания к чему-либо придраться. По его глазам было видно, что ему самому была удивительна эта « материализация чувственных идей». Наконец,выйдя их оцепенения, командир тихо спросил:
-Лейтенант, а зачем две?
Самоделов ждал этого вопроса и уже полчаса мысленно смаковал свой подготовленный ответ.
-Одна- общевойсковая. А друга – наша, так сказать! Чтоб всякие были!
Командир рассеяно смотрел то на «мишени», то на немигающего Самоделова и, наконец, произнес:
-Ну да…Все верно! Молодец! Спасибо тебе, лейтенант! – и пожал Самоделову руку.
-Служу Отечеству! Разрешите идти?
-Идите!
Лейтенант опустил руку от черного берета и вдруг тихо, пугаясь самого себя, спросил:
-Товарищ полковник…извините, что я спрашиваю, но…Скажите, пожалуйста, а что Это?

Полковник замялся, что-то пробубнил под нос и, наконец, как-то совсем уж по-свойски произнес:
-Да, понимаешь, Самоделов…Извини, что я озадачил тебя...Просто кот у меня дома всю мебель порвал. А жена орет, что ему надо «когтеточку» сделать. А когда я ее сделаю? Служба ж…
-Ну да…служба…- рассеяно протянул лейтенант…

Это был первая поездка сотрудников УБЭП в Америку по обмену опытом с Секретной службой США по предупреждению и раскрытию преступлений с использованием кредитных карт. Справедливости ради надо сказать, что большая часть начальников ОБЭПов из регионов вообще никогда не видела пластиковых карточек, но надо – значит надо. Главное, на халяву увидеть загнивающую Америку. В состав делегации был, разумеется, включен начальник профильного отдела Комов Владимир Владимирович, который, как столичный житель, видел это чудо, но еще не боролся с преступлениями в этой сфере.
Методы работы с валютчиками, фарцой и прочей нечистью в московском УБЭП со времен БХСС не менялись. Агент, а попросту обычный валютчик, которому дозволялось больше, чем кому-либо за предоставление оперативно-значимой информации попросту сдавал клиента, и во время сделки проводилось задержание. Отход- подход, потом причесывание головы рукой или сморкание в платок (сигнал сидящим в засаде операм, что сделка совершилась) и задержание. Все просто, как белый день.
Американские методы работы откровенно давили на психику. Сидящие в большом зале милицейские начальники с замиранием сердца и тоской слушали о том, как работает американская правоохранительная машина, и какими силами и средствами располагает для этого. Вологодские, омские и рязанские милиционеры вспоминали русские березки вдоль обочин дорог, на которых ломались их гнилые уазики и вазы, пейджеры моторолла, как верх роскоши и достатка , отсутствие финансирования и немного радовались тому, что в их края пластиковые карточки еще не пришли. Общее настроение было подавленное. Руководитель нашей группы растеряно ждал окончания доклада американских коллег, потому что надо было чем-то ответить. А чем? Он шарил глазами по залу в поисках спасителя, и тут увидел Комова…
- Владимирыч, выручай!- жалобно заскулил начальник Главка,- за Русь-матушку постоять некому! Сидим, как оплеванные… Выступи! А я в Москве тебе карточки раскрытия по многоэпизодному делу. Закроешь полгода по раскрываемости одним махом!
Комов задумалслся:
-….мммм….а что говорить-то? Про платочки носовые????
Начальник подпрыгнул:
-Ты офонарел? Ну наплети им что-нибудь, ты же можешь, я знаю!!!

….Черно-белая Америка,затаив дыхание,слушала « попурри на тему однажды увиденных боевиков». Владимир Владимирович Комов вошел в раж. Яростно жестикулируя, пугая зал страшными гримасами он рассказывал о новейших методах работы российской милиции в беспощадной борьбе с экономической преступностью на примере конкретной операции, «проведенной буквально на днях, перед вылетом в Штаты». Наши в зале сидели с такими же, как и у американцев, зачарованными лицами, кое-кто зловеще шипел: « Вот суки! Московским значит всё выдают. А мы тут на подсосе держимся!»
Наконец Комов остановился. Переводчик обратился к сотрудникам полиции и Секретной службы, есть ли у кого-нибудь вопросы. Из зала встал взволнованный « крепкий орешек», и с трепетом в голосе обратился к Владимиру Владимировичу:
- Скажите, пожалуйста, а каким образом проходил контроль над всем происходящим в такой глобальной операции? Это уникальная, беспрецедентная, грандиозная работа, но как вы смогли за всем уследить?
Начальник Главка понял, что это конец… От всеми мышцами чувствовал, как рвутся нитки, держащие погоны на его плечах. «Господи, за что мне это???!!! Ведь и пенсия полная уже в кармане была!!! Нахер я согласился сюда ехать!?». Он вжал голову в плечи - Владимырыч щас непременно ляпнет про свои « маяки-носовые платочки».
Тем временем, Комов, с невозмутимым лицом дослушав переводчика, глотнул воды из стакана, и тоном, откровенно возмущенным невежественностью вопроса, выпалил:
-То есть как? Со спутника, конечно!
Зал ахнул. По англоязычной части зала прокатился уважительный ропот, наши превратились в идолов с острова Пасхи. Начальник Главка, на которого вопрошающе смотрели теперь « и наши, и ваши», попытался сохранить спокойствие и коротко , как-то несчастненько кивнул. Дескать, да, все так и есть…Работаем со спутником.

В гостинице они напились вдрызг. Начальник Главка слюнявил подполковничий погон Комова и повторял только одну фразу: « Наш спаситель!...»

Они шли на службу гуськом, друг за другом. Впереди каплей, за ним два старших мичмана. Было раннее утро, ночью прошел мокрый снег, а к рассвету подморозило. Матросов и курсантов еще не выгнали на территорию для борьбы со слезами Деда Мороза, поэтому по скользким дорожкам училища совершенно немужественными, в раскорячку, походками шли моряки, вольнонаемные и прочий люд, работающий на флот. Складывалось впечатление, что все стали жертвами эпидемии диареи и боялись что-то растряхнуть по дороге.
Каплей, в прошлом выпускник этого же училища, шел уверенным бодрым шагом, размахивая, как школьник портфелем, черным пластиковым «дипломатом». Следующий за ним мичман ( в прошлом старшина роты абитуриентов и командир нынешнего каплея), пытаясь держать общий темп «тройки», непрерывно матерясь и пошатываясь, вдруг не выдержал:
-Саня! Твою мать, мы можешь идти аккуратней!? Куда ты чешешь? Сейчас поскользнешься же и всех нас свалишь!
Беззаботный каплей, не меняя темпа, повернул назад голову и, смеясь, бросил:
- Да ладно Вам, Сергей Петрович! Я никогда не пада…
В следующий миг ноги каплея взлетели вперед- вверх на уровень глаз. Рука с «дипломатом», как у пьяного свадебного баяниста, рвущего меха,описала чудовищную дугу в воздухе и устремилась назад. Перед тем, как на пару секунд у Сергея Петровича « выключился свет», он увидел черный твердый пластик в алюминиевой окантовке. Громкий хлопок в морозном воздухе услышали все по обе стороны плаца. Через секунду три моряка, выворачивая ноги и отбивая задницы рухнули большой черной кучей на тротуар. Сергей Петрович, быстро-быстро перебирая ногами, как хомячок в колесе, и опираясь руками на все еще лежащего каплея, первым поднялся, потрогал опухшую перекошенную челюсть и над училищем, пугая вольнонаемных женщин, зазвучала музыка морской брани, передаваемая из поколения в поколение со времен первой обороны Севастополя.
Каплей боялся вставать …

Республиканский конкурс художественной самодеятельности проходил в Севастопольском Дворце пионеров. По совершенно объективным причинам ( никаких там взяток членам жюри в виде пошлых пепельниц- рапанов с надписью «Крым,1985» – все по-честному) в финал вышли помимо прочих гостей два коллектива хозяев конкурса. Это были хореографический кружок и духовой оркестр. По задумке парторга Дворца пионеров венчать конкурс должно было феерическое зрелище. Эдакий симбиоз из скачущих счастливых детей на сцене и дующих щеки под ней. Эта форма отношений между несформировавшимися творческими организмами двух разных видов (с точки зрения большого искусства) должна была принести обоюдную пользу. Решение лежало на поверхности. Тучная Парторгша никак не могла вспомнить название песни, которую следует "обыграть" ,но неожиданно сделав пару чудовищных па, подсмотренных ею на репетиции хореографического кружка, теряя равновесие и падая с грохотом в кресло, в воздухе пропела: « Детство, детство, детство- это я и ты!» Ее сразу поняли. Никто не смел да и не хотел возражать (если что, отвечать ей).
Дирижер духового оркестра по прозвищу БАМ на репетициях картинно ломал палочки, пока не переломал всю упаковку. Это было дурной приметой в оркестре – на выступление вместо изящной дирижерской палочки в руках БАМа оказалась старая толстая палка от пионерского барабана. Значит что-то случится…Когда последний раз такое было, спасатель на пляже в пионерлагере сел тучным задом на казенную чешскую помповую трубу «Суперсоло» за двести пятьдесят целковых. Скандал был нешуточный…
«Губо – ножный» тандем выступал последним. Напряжение было просто запредельным. Ко всему прочему портила настроение конфликтная ситуация, случившаяся накануне – скучающие в ожидании выхода оркестранты, забравшись на верхний этаж Дворца пионеров, сбросили около 40 пар обуви танцоров на уровень подвала (благо позволяла конструкция здания). Вся танцевальная обувь перепуталась, а скоро надо было выходить на сцену. БАМ оправдывался, как мог, объясняя Парторгше и визжащему Хореографу, что « воспитательная работа в оркестре ведется на должном уровне – ведь мальчики же не стали плевать от скуки сверху вниз, а всего лишь пошалили».
Наконец музыканты заняли места под сценой, на уровне затылков за спиной послышалось шарканье выбежавших и принявших идиотские позы танцоров… Напротив участников с не менее идиотскими лицами застыли члены жюри. Им порядком осточертели эти дети- несостоявшиеся робертины, павловы, вознесенские, срывающиеся на фальцет, дающие «петуха», забывающие текст, подворачивающие тощие, дрожащие от пионерской ответственности, ноги. Жюри хотело поскорее раздать грамоты и рвануть на банкет в ресторан «Бригантина», о чем их предупредила накануне взявшая на себя партийный грех главная коммунистка Дворца.
Первые двадцать секунд выступления были до скучного складными. Без помарок и фальши танцоры метались по сцене под грохот оркестра. Вдруг сквозь ровное течение музыки, подобно визгу скоростного катера на спокойной реке из общего темпа музыки вырвался Первый кларнет. Лишившись от ужаса и все той же ответственности слуха, он воткнул свой нос в ноты и стал наращивать темп. Большой барабан, под который играли все, перестал его интересовать. Надо отметить, что партия кларнета в этом произведении по динамике уступает разве что «Помету ( простите, полету) шмеля».БАМ, перед которым сидели кларнетисты, стал багроветь , затем наклонился и попытался привлечь их внимание к себе и к своей палке, которой он помахивал в такт музыке. Первый кларнет оглох и ослеп… Понемногу соседние кларнетисты под натиском Первого стали ускоряться. Зловещее шипение задних рядов духовиков: «вы что гоните, охренели?!» тоже результата не принесли. Понимая, что играть все должны одинаково, оркестранты подхватили новый темп. О том, что творилось на сцене, никто не думал. Танцоры крутились волчками. Кто-то периодически падал, подворачивая одеревеневшие ноги. У зрителей создавалось впечатление, что неведомый злой ( а может даже и добрый) волщебник включил запись в ускоренном режиме. Зал рыдал от хохота.
БАМ, раскрасневшийся, как синьор-Помидор, уже окончательно потерял контроль над оркестром, как вдруг барабанная палочка на взмахе выскочила из его рук и свечей взлетела под крышу зала. Зрители, как завороженные, провожали ее взглядом до места приземления. По велению все того же волшебника палочка со всей силы ударила по пальцам Первого кларнета, который тут же от неожиданности и боли дал чудовищного «петуха» и замолчал. Увы, было уже поздно. На бешеной скорости оркестр подошел к финальным аккордам, с облегчением выплюнув последние порции слюны в мундштуки. Танцоры застыли на свинцовых ногах, подняв вверх дрожащие руки. Перекошенные лица не улыбались, что совершенно не соответствовало задумке руководства Дворца Пионеров. Когда занавес опустился, добрая половина танцоров просто упала на сцену, как подкошенная…
Лауреатов им не дали. Парторгша в ресторане еле уговорила в жюри на звание дипломантов. Все были рады и этому….

Стайка мальчишек ковырялась в куче мусора возле воинской части, пока один из них не вскинул вверх руку с радостным криком. Он держал сигнальную ракету. Ребятня долго по очереди осматривала находку, потом кто-то раскрутил ее, вынул оттуда маленький парашютик, все покрутили его в руках, а затем заправили назад вглубь трубки.
Руки «чесались» выстрелить, но было страшновато…
Неожиданно они увидели морского пехотинца, который пас коров за территорией части. Мальчишки подбежали к нему и заканючили: «Дядя, выстрели! Пожалуйста!» Солдат-срочник, по сути такой же мальчишка, только постарше, колебался недолго. Ему бы дать всем по подзатыльнику и отобрать находку, но он согласился…
Ребята обступили морпеха, он вытянул руку вверх и дернул за шнур. Маленькая «пила» выскочила из терки, воспламенив ракету…Зловещее пламя вытолкнуло ее из цинковой трубки, но ракета, то ли по причине заводского брака, то ли вследствие разборки и извлечения парашюта не полетела вверх., а, сделав смертельную петлю над головами ребятишек, устремилась вниз и вонзилась в грудь девятилетнего Пашки. Две тысячи градусов направленной огненной струей прожгли его практически насквозь, до больницы мальчишку довезти не успели…
Похороны на себя взяла бригада морской пехоты. Мальчишку хоронили с воинскими почестями – морпехи чувствовали свою вину. Пашкиного брата – восьмиклассника прижимал к груди молодой прапорщик. «Мы теперь будем дружить, Ильюша! Я научу тебя всему, что умею…»
Через три года в училище в поисках листка бумаги я тайком взял Ильюхину тетрадь и, раскрыв на середине, расписал шариковую ручку. Чуть позднее он, перелистывая конспект, увидел мои каракули и прошептал: «.Это привет от Пашки…баловался,наверное…я эту старую тетрадь дома нашел, его значит…»
Я проглотил комок в горле, но правду сказать уже не смог….

В автобусе было так тесно, что не было места даже для внезапной эрекции от вынужденной близости разнополых пассажиров. Час пик. Васька каким-то образом умудрился занять место на «поворотном круге» внутри резиновой гармошки , крепко ухватившись обеими руками за вертикальный поручень, как несчастная стриптизерша, которую хотят стащить со сцены и использовать по назначению пьяные посетители. Понемногу он отключился от автобусной возни, и забылся в полудреме, облокотившись лбом о холодную трубу.
Неожиданно его утренние хаотичные образы разогнал мягкий девичий голос. Васька огляделся и увидел рядом с собой девушку. Он не расслышал ни слова из того, что она сказала. Девушка смотрела на него большими просящими глазами, потом как-то растеряно перевела взгляд на свое плечо, и Васька все понял. Она была стиснута толпой, руки по швам. Шарф вокруг ее тонкой шеи совершенно сбился и вот-вот мог сползти на пол, а поправить его не было никакой возможности. Васька коротко и уверенно бросил ей «Понял!», размотал полностью ее шарф и перемотал заново, один конец аккуратно разгладив на спине, а другой на девичьей груди. Все это время девушка смотрела на него, не дыша, как кролик на удава, после чего прошептала «Спасибо!». «Не за что!» Васька принял прежнюю позу, уткнувшись лбом в поручень, в надежде еще немного поспать. Но его опять отвлекла девушка в шарфике:« И все-таки, Вы выходите на Савеловском?» …
Васька готов был провалиться сквозь землю, когда стоящий рядом и наблюдавший за происходящим мужик закатился в хохоте на весь автобус…

Шефы бывают, как известно, разные. Хорошо, когда это кондитерский или мясной цех. Чтоб в столовой школьной с горячим молоком давали овсяное печение или стройные розовые сосиски. Или сеть аптек, например. Чтобы у каждого школьника в кармане была пачка мятного пектусина, аскорбинок, тыквенных семечек (от поноса после молока с сосисками), ну или что-нибудь проверенное электроникой ( для старших классов).
А нам с шефами не везло. Сперва это была районная ГАИ. В чем заключалось их шефство, никто не прочувствовал. Ни тебе подаренного мопэда из конфиската для технического кружка, ни льгот при переходе дороги на красный свет. Зато на субботниках старшеклассники привлекались для укладки бордюров на ментовском стадионе, а на уроках труда в течение двух лет вытачивали из деревяшек, а потом раскрашивали жезлы для инспекторов. Вообщем, ковали благосостояние семей гаишников.
Неизвестно, кому мы обязаны за то, что однажды наши «серые» шефы сменились на черно- бушлатных, но это случилось. И школа призадумалась, что же ждет нас теперь – красить корабли в шаровый цвет или чистить флотские «говнодавы»?
Но моряки удивили сразу….
Изумленная толпа школьников, не отрывая глаз, смотрела на военный грузовик, из которого в вестибюль толпа матросов выгрузила и поставила к стенке огромную торпеду и якорную мину. Пацаны всех возрастов и военрук смотрели на боеприпасы с нескрываемым восторгом. Директриса и завуч застыли, как два обелиска, перед такими подарками, еще слабо себе представляя, какие могут быть последствия. На каждой из железяк красовались надписи «учебно-боевая».
Мина была не очень интересная, поскольку ее не украшали многочисленные рогульки, как принято показывать в фильмах о войне. Она была круглая и гладкая, намертво установленная на тележку с маленькими совершенно некрутящимися колесиками. А вот торпеда сразу стала любимицей школьников. От нее постоянно пытались что-то открутить. Главным предметов посягательств был латунный гребной винт, украшавший хвостовую часть, но добраться до него было архи-сложно -много болтов откручивать, а тайно сделать это было просто невозможно…
Про мину забыли все, кроме уборщицы, которая иногда половой тряпкой на швабре размазывала по ней грязь…
…Звонок давно прозвенел, а учителей все не было. Директриса в недоумении ходила по коридорам школы – из классов доносился жуткий гам. Заглянув в каждую дверь на этаже, она поняла, что произошло нечто. Громко вбивая каблуки в лестничные марши, она прилетела в вестибюль, к которому примыкала учительская и обомлела. Дверь в кабинет тряслась от ударов изнутри, но открыть ее не мог никто- снаружи ее подпирала мина…
Не менее получаса понадобилось, чтобы снять с урока физкультуры восьмиклассников, которые никак не могли подступиться к неподъемному железному шару, чтобы выкатить его из узкого тамбура перед учительской. Все это время привлеченные к работам сетовали на отсутствие на мине «рогулек», а директриса проклинала новых шефов.
Виновных так и не нашли…