Это было письмо, но я уже так много раз рассказывала эти истории, что, мне кажется, не произойдет ничего страшного, если я покажу их и здесь, только из письма.

Я расскажу тебе две истории <...>
В первой у меня был очень паршивый день. Правда. И то, что произошло после этого паршивого дня (ночь и следующий день), было еще хуже, чем не то, что этот день, а чем все мои плохие дни за всю мою жизнь. Ну вот… у меня был паршивый день. Он шел к вечеру, я была злая и чтобы как-то проветриться, отдохнуть и успокоиться я пошла гулять с псом. Ты, наверное, знаешь, какой у меня большой и чудесный пес, большой-большой, белый-белый, такой добрый, веселый и любопытный. Мне очень нравится гулять с ним, не смотря на то, что это центр Москвы и гулять тут особо негде. Когда я злая, я стараюсь гулять с ним как можно дальше и больше. И мы с ним ушли от моего дома (а я живу рядом с кинотеатром Победа) до иридана (место, где я танцую), потом ходили кругами по дворам и дворикам и каким-то хитрым путем вышли на симоновский вал, через дом от того места, где живут Вера и Саша. Я не знала, но, оказывается, там есть собачья площадка, где мы и обосновались. Я сидела на лавочке, мой пес разведывал периметр, я злилась и грустила, и о чем-то думала, но это как раз не важно. В общем, к нам на площадку пришел мужчина с молодой черной сукой, не могу назвать породу, потому что это была какая-то помесь и все это не важно. Мы поздоровались, собаки начали играть, мужчина сидел в стороне, мы молчали. Он похож на одного моего знакомого (тоже черные волосы, бородка, лет, наверное, 27). Мы сидели и смотрели на собак минут 7. Мне было так странно от всего, что я сказала: вы не хотите поговорить? у меня был такой говеный день.

Может быть, ему следовало сказать «нет», испугаться меня и уйти, но он сказал: да, давайте поговорим. И мы говорили с ним очень долго, пока вечер становился все очевиднее, трамваи, что ходят по симоновскому валу, шумели, а наши собаки играли и переставали играть, и играли опять, и какая-то мелкая шавка бегала с другой стороны забора, бегала и лаяла, а мой пес пугался и лаял в ответ, и какие-то мужики за углом пили у гаражей холодную и крепкую, а мы говорили и смеялись и что-то узнавали и не было в этом ни одной преграды, что бывает не то что между мужчиной и женщиной, а между людьми вообще.
Мир удивителен. Не то чтобы этот Павел (а его зовут Павел) дал мне какой-то сверхважный совет или изменил мой взгляд на жизнь, или рассказал что-то такое, чего я не могла представить – всего этого не было. Но появилось осознание, что, оказывается, всегда есть с кем поговорить. Вообще всегда. И что мир открыт для меня, тебя и Павла, и <...>, и любого человека, которого ты любишь и о котором заботишься.

Прежде чем сделать общий вывод, я должна рассказать тебе вторую историю. Она произошла со мной спустя две недели после первой. Я уже защитила диплом и мои друзья уже защитили диплом, и у меня есть подруга РпБ, я рассказывала о ней (или ты совсем ее не знаешь и это нормально, а она такая прекрасная, что я хотела бы, чтобы весь мир знал ее и знал, как она прекрасна). И вот мы защитили наши дипломы, и пошли в клуб слушать рок, мы пошли туда из-за общих знакомых, но не задержались там. Была полночь, было тепло, хотя и шел небольшой дождь. Мы были на белорусской с папками своих и чужих дипломов, с алкоголем в крови, с хорошим настроением. Ехать по домам было невозможно глупо, и мы пошли гулять. Я бы хотела рассказать тебе, как важна для меня вся эта ночь с РпБ. Дело в том, что я очень боялась ее поначалу (а мы общаемся уже пять лет), потому что, ну… как это бывает… она такая крутая и умная, а я же знаю, что я не такая… не такая умная, не такая крутая, не такая глубокая, я бы и хотела, и старалась, но все же намного сложнее, я пока не могу уйти от мысли, что в человеке есть предел. Т е я знаю, что его нет, но познать это пока не могу. И я знаю, что мой предел ниже, чем ее. Ну вот… и я первые года… 4… боялась прям говорить с РпБ о том, что внутри. Но вот где-то год назад и сейчас я понимаю, что все проще и доступнее. И прекраснее. И это так здорово, что я даже не могу подобрать слова.

Мы гуляли по ночной Москве, и она казалась незнакомой и новой, мы говорили о любви, которой в мире очень много, о людях, литературе и мире самом по себе. И мы гуляли, гуляли. В редких окнах горел свет, и мы говорили о том, как жалко, что мы (я, ты, РпБ, прохожий на улице) не ведаем и не знаем, что там происходит, в этих окнах. Почему человек не спит в ночь со вторника на среду? Что он делает? Вдруг он хочет умереть? Или он слушает музыку своей жизни, лучшую песню, что когда-либо слышал. Читает книгу. Пишет письмо. Занимается любовью. Лепит ангела из глины. Что, что там происходит за его окном и внутри него самого?! Меня жгут эти вопросы! И, как оказалось, РпБ тоже. И, как раз во время этого разговора, мы проходили мимо окна первого этажа. Там горел свет, окно было приоткрыто, и на подоконнике стояла банка в виде Биг Бена. Было видно, что это какой-то офис: рабочие столы с компьютерами, папки с бумагами, стулья на колесиках. Мы были в таком кураже, что я встала на какую-то подпорку у дома и залезла в окно по самую грудь. Это и правда был офис, милый и чистый, и пустой, как мне показалось. И вот сбоку я увидела мужчину, который сидел за компьютером и увлеченно играл в Диаблу 3. И… и ему было невозможно оторваться от игры (его убьют в ней), но и невозможно проигнорировать меня, залезшую в окно. Смешно тут то, что я, увидев, чем он занят, тут же начала говорить: привет! Это диабла 3! Как круто! Ты играешь за сорку? Оооо! А я играю за витч доктора! Он божественный! Ты уже убил самого? На каком ты уровне сложности? Мой брат играет за монаха. Я сейчас в третьем акте!

Как ты понимаешь, это… ну, это такой неостановимый поток информации и вопросов в моем ужасном стиле. Мужику бы, конечно, встать и вытолкнуть меня в окно к чертям, но… он отвечал мне. И говорил со мной. И даже был рад. И это было как-то видно. И РпБ говорила мне что-то снизу. И я поговорила с этим мужчиной минут 5-7, слезла и ушла. И это было просто волшебно! Ну, ты же понимаешь, о чем я говорю все эти страницы? О том, что мир полон общения, открытости, любви и счастья! Говна в нем, конечно, тоже полно: мужчин, которые не отвечают на звонки, работы, за которую не платят денег, мошенников, обманщиков, вредин, злыдней, маньяков и убийц, укусов комаров, сломанных костей, а так же смертей и болезней, и страха, и боли, и несовершенства. Но одиночества в мире – нет. Теперь я знаю это предельно точно и чотко (как сказала бы Даша Колесова).

Одиночество – невозможно. Можно быть одному: запереться в комнате, уехать в Сибирь, жить в землянке, стоять ночью на мосту, спрятаться в подвале. И это не вопрос людей вокруг тебя – есть они или нет. Это же метафизика. В мире, где можно рассказать половин своей жизни незнакомому человеку на собачьей площадке, а вторую половину такому же незнакомому человеку залезши ночью к нему в окно, одиночество – не-воз-мож-но.