Часть 2.
Мама.
Он видел на стенах лица… ему повсюду чудился скрип тормозов. Он боялся, боялся выйти на улицу, боялся встать с постели. Он боялся боли, тараканов и своих соседей. Его подозрение в том, что они все его ненавидят переросло в уверенность. Соседи наверняка хотят убить его. Особенно сильно он боялся бабку Зину. Ее имя и сам вид ее ассоциировались у него с дьяволом во плоти, он ЗНАЛ, что это она навела на него чары, что из – за нее он попал под машину.
Временами Трифонову казалось, что встань он с постели – и его непременно раздавит нечто, то, что раздавило тогда. Он панически боялся ночи, ждал, что снова вернется Она. Трифонов видел Ее в разных обличиях: в облике волка, реже в образе человека, чаще всего выходила из ванной или шкафа в прихожей. Боль. Голоса доставляли ему мучения, хотелось бежать, бежать как можно дальше, прятаться и не дышать… но приступы были непродолжительны, хотя и случались довольно часто. Лето давно закончилось и осень хмуро смотрела в окна, жалобно скреблась или наоборот, яростно рвалась в комнату, колотя ветками по стеклам. В тот день солнце отказалось взглянуть на землю, и облака, хмурые и тяжелые, затягивали небо. Железный подоконник то и дело глухо брякал, рассказывая всем о том, что еще одна капля упала с веток старой березы, но так и не смогла долететь до земли. Как стара была эта береза! Она росла здесь еще до того, как построили этот дом. Каким – то чудом уцелела она во время строительства и сейчас оплакивала свои листья, которым было суждено год от года покрывать желтым одеялом не заслуживающий этого грязный асфальт. В тот день к Трифонову зашел Дед. Улыбаясь как всегда, он толковал Трифонову о том, о сём: о жизни в городе, о том, что сейчас щука на блесну идет : «Ну как дура! В самом деле! Просто дуром пррет!». Сидели на кухне до вечера, Трифонов в основном слушал, почти ничего не говорил. Дед предложил выпить, а Трифонов почему – то не смог отказаться. На столе мигом появилась банка самогона и два огурца. «И откуда он все это вытащил?» - подумал Трифонов, «Запасливый, дрит его…».
- Ну заждалась совсем, бедненькая, промямлил что то жуя Дед, У тебя где стаканы –то?
- Там, в шкафу посмотри, Трифонов отвернулся, чтобы не видеть тараканов и закрыл глаза.
- Ну, что нашел?
- Ага, а ты что это такой сегодня кислый? Хоть слово бы сказал…
- Хреново мне что-то Дедуля, хреново…
- Ладно, брось ты лажу эту, выпьем лучше давай.
- Только мне очень много не наливай, что – то не хочется совсем плохим быть.
Пили часов до двух ночи, затем Дед, шатаясь, с трудом выполз из – за стола, икнул на прощание и уполз к себе, громко матерясь и пытаясь спеть какую – то песню. «И че это он так орет?» - думал Трифонов сидя за столом. –«Странный Дед стал, раньше не орал так». Дверь хлопнула, впустив на улицу еще одного ночного гостя, а ночь испуганно шарахнулась в разные стороны – так громогласно Дед пел интернационал.
Трифонов довольно долго слышал голос Деда, пока тот не скрылся в своем подъезде, и ночь, облегченно вздохнув порывом ветра, вступила в полную власть, затянув луну облаками. Трифонов думал о старой жизни… О том, когда он жил в деревне и все свое время отдавал колхозу «Светлый Путь», растил табак и огурцы в огороде и ходил на рыбалку. О том, как еще будучи мальчишкой лазил в соседние сады за яблоками и вишней, не потому, что дома они не росли, а так ради забавы. Старик вспоминал своего отца, здоровенного, небритого мужика- тракториста, который частенько охаживал его хворостиной, катал на тракторе и добродушно смеялся всяким его проделкам. В его памяти хранились воспоминания о матери. Большой доброй женщине с мягкими руками, которые нежно стирали слезы с мальчишечьих глаз. Ему стало грустно, первый раз грустно настолько, что хотелось завыть… Он понимал, что это все было так давно, что вернуть это не удастся никогда, умерших родителей не воскресишь, а он никому не нужен, кроме Деда. Пришло осознание того, что ему суждено умереть в этой грязной каморке, всеми забытому и покинутому. Трифонов зарыдал… Склонив голову на руки он судорожно всхлипывал и никак не мог прийти в себя, слезы все текли и текли, капли падали на истерзанный ножом стол, растекаясь по неровным бороздкам. Встав со стула старик побрел в комнату, надеясь уснуть – «утро вечера мудренее» - повторял он про себя как заговор, безуспешно пытаясь избавиться от призраков прошлого. Войдя в комнату, он увидел своих родителей. Отец стоял облокотившись на бадик и хмуро, неодобрительно смотрел на него. Мать протягивала к нему руки что-то быстро говорила, слезы бежали по ее щекам. Старик бросился к ним, чтобы обнять, но схватил пустоту. В отчаянии он метался по комнате, крича и плача как ребенок. Он снова увидел их, снова бросился к ним, натолкнулся на какую – то преграду, в отчаянии оттолкнул ее от себя и побежал вслед за отцом и матерью. Солнце ярко сверкало в небе, пели кузнечики, пахло свежескошенной травой. Трифонов мчался по лугу, босые ноги его утопали в росе, испуганные бабочки разлетались в разные стороны. Вдали зеленела роща, Трифонову было так хорошо и привольно, он совсем не чувствовал возраста и своих недугов. На теле его болталась одна лишь рубашонка, постоянно пытаясь свалиться с узеньких плеч. Ему снова было семь лет, он снова был счастлив.
….Эх, Вася, Вася – ставя на стол стакан и накрывая его кусочком черного хлеба думал Дед, хороший ты был человек, хоть и пил помаленьку…хорошо теперь тебе там будет, спокойно, тихо.
Ранним утром, когда весь воздух был словно пропитан дождем, дворник Тимофей собирал с асфальта метлой куски битого стекла, которые бликовали на солнце так ярко что, казались алмазами бросающими себя в высь. Алмазное небо, словно обидевшись, быстро затянулось тучами. Пошел дождь.

27.09.04