Безликий день ярко освещал окрестности. Красное солнце, сердцу подобное, поднималось над выжженной землей. Острые скалы отбрасывали угольно-черные тени. Издалека послышался грохот: обрушилась еще одна башня покинутого города. Руины, словно груда костей, возвышались над голыми равнинами. Облако пыли, поднятое рухнувшим зданием, стояло еще часа два, пока прилетевший восточный ветер не унес его к остовам мертвых деревьев в лесу. Все застыло, кроме человеческой фигурки, которая двигалась по направлению к развалинам.
«Очень давно эти места процветали, но потом пришло безверие… Люди перестали почитать своих богов. Пришло "ничто", обратившие всю страну в пустыню…».
Кинуфар стаптывал свои ветхие сандалии уже несколько дней, и вот впереди выросла арка ворот. За ней распласталась пустынная площадь, на которой стоял храм. Гонимый палящим светилом, путник медленно пересек жаркое пространство и вошел в просторный молельный зал. Ныне покинутое святое место, казалось, жило своей собственной жизнью: мелодично тренькали колокольчики под сводами центрального нефа, вздыхали открытые галереи, тихонько завывал сквозняк, забившись под купол. То был чертог духа, еще не утративший своего великолепия… Высокие колонны, сплошь в древних текстах, возносились в раскаленную темноту; полу истершиеся фрески стен мерцали серебром; синий мрамор пола был, казалось, окном в море, и в его глубине то тут, то там вспыхивали огнистые символы. Когда глаза привыкли к сумрачному освещению, он заметил алтарь и статую божества.
«Сотворить бога так легко… Люди поклоняются своим неферам и богиням, вымаливая защиту и процветание, приносят им жертвы и раскуривают благовония. Зачем? Уйдут все - никто не останется. Пред лицом времени равны и правитель, и нищий. Единственная разница лишь в том, что один умрет сегодня, подавившись костью, а второй же когда-нибудь потом… от голода или мора… Но что, как не вера дает волю жить не смотря ни на что?! Легенды, сказания, добрые наставления… принципы, мораль… это прекрасные вещи о которых можно слушать бесконечно, сидя в уютном кресле. Но жизнь, она другая. Это не то, о чем пишется в книгах. И когда ты сталкиваешься с ней лицом к лицу, то каким мужеством нужно обладать, чтобы сохранить с вою веру!»
Кинуфар долго смотрел на статую. Выточенная из прозрачного камня она являла собой прекрасную деву, застывшую в глуповатой, доброжелательной улыбке. Кто-то потрудился осквернить скульптуру: отсутствовали руки. Богиня, некогда почитаемая, сегодня забыта, ибо все ее жрецы покинули город.
Он вспомнил тот день, когда монахи до последнего обороняли храм от толпы повстанцев, во главе с фанатичной безумицей. Тот день, когда в этих залах погиб его отец…
- Энланта, дитя мое, что происходит снаружи? - ОлЭрин с тревогой смотрел на вошедшую в храм лучницу.
- Отряд «Уримэ» во главе с Апоши только что отбросил врагов к северным садам. А тебе больше не о чем беспокоится, жрец… - девушка нежно ему улыбнулась.
- Хвала боги…
- …потому что я убью тебя. - и она звонко рассмеялась, посылая в него стрелу.
Ребенок, все это время сидевший позади мужчины, вжался в камень алтаря. Отчаяние и ужас.
- Не плачь. Они могут услышать.. Сегодня же ночью иди в Лларм к нашим родственникам. - сказал отец одними губами. - А сейчас сиди тихо.
- Старик, что ты там себе бормочешь под нос?
- Я…
Еще одна стрела заставила его умолкнуть навсегда.
«В тот день много изменилось. Моего отца убили. Жители города отвергли старую богиню. Да и кто захочет верить в ту, что не смогла защитить самого преданного своего слугу… Храм разграбили и попытались сжечь - люди потеряли свою веру и потому постепенно пали в порок… и привело это к тому, что вижу я сейчас лишь покинутые горячие камни. Почему? Неужели какой-то мятеж мог столь многое сотворить? Они были такими изначально… твари».
С грустной усмешкой он встал на колени, обратив свое усталое лицо к статуе. Она по-прежнему улыбалась и потому в его сердце поднималась горечь и злость. Он смотрел в ее глаза с лютой ненависть, а она продолжала ласково ему улыбаться. И тут путник понял… это была не его богиня! Это было нее ее вечно-грустное лицо. С пьедестала взирала… Энланта-убийца… в храме его отца! Нет, этого он никак не мог допустить.
Звон бьющегося хрусталя наполнял город веселыми звуками, словно все дети, когда-либо рожденные здесь, засмеялись в одночасье. Звон отражался от голых стен, звон гулял по широким улицам, звон достиг самой верхушки Лунной Башни и разбудил в горах эхо… А эхо переросло в далекие раскаты грома… И вот иссиня-черная туча переваливается через лысые хребты гор, чернильной кляксой по растекается по выгоревшему пергаменту неба. Гроза накрыла север города и мертвые сады.
Кинуфар услышал какой-то шум и выглянул на улицу сквозь пролом стене. Ручьи-змейки резво бежали по мозаичной мостовой, дождь своими нежными пальцами барабанил по кровлям, вода в канавках вдоль площади с шумом уносила прочь серую пыль, грязь и сор. Сверкнула молния… потом еще и еще, в вышине грозно пророкотал невидимый великан.
Ливень усиливался, и уже ничего нельзя было разглядеть снаружи, кроме нескольких плиток тротуара. Убаюканный голосом водяных струй путник клубком свернулся в том месте, где стояла статуя предательницы.
Медовый жемчуг солнца поднимался над городом. Мостовая отразился трепетные краски рассветного неба, а потом оделась в жидкое золота мокрого утра. Ветер с востока пронесся над крышами старых кварталов и запел в нервюрах высокого потолка храма. Мелодично тренькали колокольчики, вздыхали открытые галереи, шуршал серыми одеждами уходящий сон…
Он проснулся и долго созерцал танец солнечных бликов на потолке. Мысли разные, зачастую странные, и какие-то корявые, непонятные, настойчиво стучались в его разум.
«Когда я уйду… куда я уйду… Каждый вдох - предвестник угасания, каждый удар сердца еще один шаг к концу? Смерть это конец пути. Но какого именно? Если мое тело продолжает идти по пыльным дорогам, разве означает это, что и я вместе с ним двигаюсь вперед? Если тело мое недвижимо, разве значит это, что и душа моя замерла в полете? Нет… нет… ну конечно нет! Жизнь школа, жизнь как игра… И повсюду знаки-подсказки, и правила игры божественно просты… Но свойственно нам безмерно усложнять все, к чему имеем причастность. Жизнь…
Моя жизнь похожа на спиральную лестницу, что подобно витой раковине, расширяется к небесам. И много на лестнице этой ворот, и к каждым должно подобрать свой ключ (для того, порой, приходится спускаться за ним на несколько ступеней вниз). Но когда ключ найден, то легко распахиваются створки, и невидимые руки развязывают путы, что стягивают крылья. Смерть… моя преданная подруга, вечный спутник, ждет меня у. Когда мы встретимся у исхода, она улыбнется. И высокий ветер из старого мира растреплет ее длинные белые волосы, и откинет с прекрасного лица капюшон… И когда наши глаза встретятся я поверну ключ - отворятся последние створки, и шагну к ней навстречу. Я знаю, что умирая буду улыбаться».
Ветер продолжал завывать в каменной вышине. Но это был уже какой-то другой ветр, не тот ветер из мертвого города, нет. Все звуки, слово сдерживаемы невидимой стеной, плескались снаружи и лишь какие-то их обрывки долетали до его ушей.