Иисус висел на кресте.
Кровь стекала по рукам, телу, и капала бурыми сгустками в песок.
Знойное солнце жгло неприкрытую кожу, сильней чем открытый огонь.
Голова его была опущена вниз, веки прикрыты так плотно, что даже
ресницы его не трепетали, когда капли едкого пота, задевая их,
скользили по обнаженному телу липкими струйками, несильно обжигая зажмуренные глаза и завершая свой путь все в том же песке.
От веса крепкого тела, еще не сломленного пыткой и жарой, раны на
руках его продолжали расширяться, края их растягивались и чуть ли
не рвались, и из них выглядывали багряные капли и оголенная от
кожи плоть.
Сухой ветер вовсе не охлаждал разгореченного тела, лишь поднимая
пыль вокруг, отчего становилось трудно дышать. Песок забивался в
нос, щекотал ноздри изнутри. Дышал Иисус с трудом, стараясь не
тревожить раны, пытался вдыхать тихо и часто, но периодически
воздуха в легких не хватало, и приходилось делать полноценный
глубокий вздох, пронизывающий резкой болью все его человеческое
существо.
Губы его обветрились и словно слиплись, но он даже не пытался
разъединить их, потому как все слова были им уже сказаны.
Он все еще прибывал в твердом рассудке, мысли тревожили разум, не
позволяя впасть в спасительное забытие. Было заметно, как блуждает
взгляд за сомкнутыми веками, словно ищет невидимый выход.
Терновый венок лишь неприятно царапал лоб и затылок, один шип
пребольно впивался в левый висок, нажимая на упругую кожу, вот вот
намереваясь проколоть ее.
Намокшие от пота волосы липли к непокрытой голове.
Вокруг креста стояли люди. В знойных колыханиях воздуха их лица,
казалось, плыли. Сам же воздух был пропитан едким запахом боли
умирающих на жаре молодых и сильных тел.
Чуть сзади и справа на желтом песке, режущем бликами глаза,
виднелась резкая черная тень, отбрасываемая распятым Иисусом.
Весь облик его обострился, словно был нарисован уверенными четкими,
но слегка торопливыми движениями руки мастера. Под натянутой кожей
ярко проступили ключицы, кадык сильно выделялся на небритой худой шее.
На небе не было ни облачка, и явись в тот момент на небосводе бог,
все бы узрели его воочию в истинном его величии. Но бог был далеко,
что, впрочем, по причине его всесильности не мешало ему наблюдать
сцену затянувшейся смерти сына.
Иисус молчал. Он просто ожидал своей кончины.
Так началось, и мучительно долго еще продолжалось распятие Иисуса,
сына божьего, на кресте.