Приехала в наш подмосковный домик, а тут из одной уличной кошки сделалось пятеро. Причём саму Мать я стерилизовала летом, а теперь пришла пора её детей. Хорошо что летом я купила металлическую котоловку, она работает исправно. Вчера словила очень пушистую кошечку чёрно-белую, утром Олег отвёз её в ветеринарку. Тем же вечером попалась пушистая дымчатая кошка. Я привезла её в ветеринарку - её усыпили для операции, а она оказалась котом )) Оказывается, в ветеринарке хранится список всех моих котов. Ну и правильно, я там Углю чип делала для перелёта. Когда стали выписывать счёт, доктор спросил меня: как кота зовут? Я задумалась на минутку и говорю: Дымок. Ну, отвечает ветеринар, правильно, где Уголь, там и Дымок.
А я вообще не думала этим уличным котам давать никаких имён, они абсолютно дикие, потрогать их нельзя, рассмотреть тоже. И тут вдруг - Дымок. Приезжаю домой и говорю Олегу: представляешь, мне пришлось придумывать имя коту! А Олег отвечает: да, и мне вчера пришлось придумывать! Дай-ка вспомнить, как её зовут... Йога! Это девушка из клиники придумала, потому что у кошки нога смешно торчала )))
UPD: я подсчитала, что за 2024 год я поймала и отвезла на стерилизацию или кастрацию 6 дачных кошек! Мать, Самсон, Йога, Дымок, Пятнышко, Пятка.

Я участвую в проекте изучения истории семьи для детей и взрослых, там онлайн-лекции и два посещения музеев. Один из музеев - Яд Вашем, так что это стало отличным поводом ещё разок посмотреть Иерусалим. Начало экскурсии было в час дня, а я поехала пораньше, сразу после того, как отвела детей в школы-садики. Пешком до автобуса, потом поезд с пересадкой, а потом трамвай. То, что на трамвае можно доехать до Храма Гроба Господня, неизменно меня поражает. Наша соседка в Жаворонках Людмила Сергеевна неизменно просит меня привезти ей иерусалмские свечи. В прошлом году я их ей из Хайфы привезла, а в этом решила уж не лениться. Хотя вообще-то их можно и на озоне заказать. Ну ладно. Приехала на поезде, вскочила в трамвай и вышла возле старого города. Сам факт, что ко Гробу Господню можно приехать на трамвае, меня неизменно заставляет задуматься о том, кто я и как тут оказалась.
В Иерусалиме традиционная холодища, все утеплены и гуляют по солнышку. Женщина у ворот играет на виолончели. Но в самом старом городе практически никого нет, из-за войны нет ни туристов,ни паломников, ни торговцев. Практически все лавки закрыты - и это выглядит так странно. В редких открытых сидят продавцы и смотрят слишком пристально. Я дошла до храма при помощи гуглокарт, сворачивая в паре мест просто по наитию. А в одном переулке на стене висела икона Казанской - такая же, как у моей мамы на календаре дома, я прямо инстинктивно туда повернула. В самом храме не было практически никого, камень обильно полит миром и блестит в полумраке. Постояла я там и пошла обратно. Не буду, думаю, покупать у этих странных торговцев свечи, вот я на карте видела русское подворье, схожу-ка я туда, там и куплю свечи. Прихожу к русскому подворью, а там от "русского" только дореволюционные вывески на домах: "русская больница", "русская духовная миссия". В реальности в одном доме суд, в другом полицейский участок. Церковь есть, но стройкой окружена. Никаких свечей для бабушки-соседки. Ну, думаю, это не беда, навернка в самом городе есть сувенирные лавки, куплю уж эти свечи. А в сувенирных лавках-то ханукии, волчки и всё такое, а христианскими свечами и не пахнет. Где евреи и где свечки, как я могла быть такой деревещиной - я сама себе удивляюсь. Но я не сдалась и подумала, что уж в сувенирной лавке Яд-Вашем можно будет найти эти свечки. Конечно же, нет. Но зато я съела отличный сабих на площади у Ицхак Навон, сходила на лекцию и в 5 вечера совершенно освободилась от всех дел. Настало время вернуться к поиску свечей. Может, думаю, там теперь всё ожило, в старом городе? Нет, это вообще было ошибкой, там закрылись даже те редкие лавочки, которые работали днём, в паре оставшихся продавцы совершенно взбеленились и бесконечно орали мне на английском: стой, откуда ты, заходи ко мне, ответь на вопрос!!!! Я выбрала наиболее мирных мужичков и спросила у них на иврите, сколько стоят свечи. Мужичок немедленно ответил мне на английском и назвал абсолютно безумную цену - 50 шекелей (полторы тыщи рублей). Я бешено повращала глазами, сообщила, что это ненормально, и покинула его под его вопли: ладно, десять! С другой стороны, я понимаю, что это для скучающих продавцов развлечение и загадка: я выгляжу не как евреи (которые вооще туда не ходят), но спрашиваю на иврите христианские свечи. Свечи, кстати, все в Китае деляются, как и прочая сувенирка. В пустых закоулках, где не было уже вообще никого, кроме мальчика, который крикнул мне, что храм в другой стороне (и показал при этом в неправильную сторону), мне даже стало страшновато. Тут-то я и нашла-таки магазинчик со спокойным дедом, который сразу сообщил про 10 шекелей за пучок, так что я его чуть не расцеловала.

***
Беженцы возвратились в свои дома,
В щебень своих наплакавшихся квартир.
Нам сообщили, что началась зима
И объявили мир.

Школьники возвратились в иззябший класс.
Блюдце из-под алоэ в следах земли.
Рушится ливень за день по десять раз,
Как по команде "пли".

Каждый вернулся к личной своей беде,
Списку своих пилюль, своему врачу.
Лечь бы, затихариться, чтоб было где.
Большего не хочу.

Слух возвратился к шелесту за окном,
Зренье уткнулось в выверенный ландшафт.
Тёмные дни, контрастные дням с огнем,
Лампочками жужжат.

Жизнь возвратилась в точку, где замерла,
Будто поддев на спицу упавший текст.
Взрослые дети крутятся у стола,
Кроме... ну знаешь... тех.


***
Наших не вижу, что ты, какие наши,
Но то и дело тянет раскрыть объятья:
Много похожих, очень похожих даже,
Столько, как будто, правда, все люди – братья.

В позднюю электричку у А-Шалома
Светка в любимой куртке вошла и села,
И улыбнулась будто бы мы знакомы,
Будто она жива и помолодела.

Так что я не особенно беспокоюсь,
И голова склоняется, как держава:
Кто говорит, Яаков? Знакомый голос.
Руки-то чьи же, я не пойму, Эсава?

Мы ничего не знаем: что там, за смертью,
Что мы потащим дальше и кто отстанет.
Может быть, Светка тоже меня заметит
В девочке узкоглазой на Теплом Стане.

С таким лицом, как будто ничего не произошло, продолжаем жить дальше.
Вчера утром съездила на море. Все, кто есть на берегу, в основном просто сидят на песке и смотрят вдаль. Понимаю их. Я тоже посидела, вспомнила "гляди на море впрок и сколько нужно плачь, кто сломан поперёк, тот никому не врач", а больше ничего не вспомнила. Но довольно быстро мне стало скучно, да и на море я могу смотреть не впрок. Тогда я занялась своим любимым делом - находить старые ракушки и донимать заселившихся в них раков-отшельников. Обычно я беру раковину двумя пальцами и жду, пока хозяин вылезет. Он выглядывает посмотреть, что за идиот его беспокоит, сперва высовывает глазки, а потом длинную лапу-клешню и пытается спихнуть мой палец с раковины. Но на этот раз все раки были трусливые, выглядывали опасливо, а лапы вообще не высовывали. Потом я задумалась о том, что для них это, наверное, вообще ужас как страшно, и оставила их в покое.

Вчера смотрю в ФБ - все начали публиковать любимые песни и стихи Вероники Долиной. Какой милый флешмоб, думаю - наверное, у неё день рождения. А песен в ленте всё больше и больше. Все, как и я, любят старое, давно привычное. Ну, это же отрочество моё, пластинка в художке. И концерт в Политехе (он уже открыт, интересно?). И концерт в Хайфе. В общем, поумилялась. Но ФБ ведь и комментарии показывает по одному. И там все такие бдительные: когда, мол, публикуют стихи, сразу плохое думается, не случилось ли чего? А там отвечают: ну вы хоть погуглите. Вот и я погуглила. Задержана! За провоз лекарств! Когда мою бабушку Люсю задержали за переход дороги в неположенном месте (а это случилось однажды) я и то так не была потрясена. Что ж, хотя бы Вероника Аркадьевна сейчас дома, а не в изоляторе.
Но я уверена, что мало кто читал её относительно новые стихи. Положу на память для себя и для тех, кто тоже её любит.

***
Видеть сон небезобидный,
Тихо лежа на боку-
Это как багаж кабинный
Волочить. И волоку.
Надо было сдать, конечно,
И избавить пару рук...
Есть отсек, где все кромешно.
Есть такой отдел , мой друг.
Сдал- и сдал. Забыл про тяжесть,
Неудобства и тоску.
Нет же, тащится протяжно,
Гусеницей по песку.
Смотришь с робким отвращеньем.
Да, мое. Я сам сложил.
Но прощание с прощеньем-
Все таки не заслужил...
Странный сон был. Злой, глубинный.
Демон к демону, гурьбой.
И, не сдав багаж кабинный,
Волоку его с собой.
2015

***
Обнимай меня за шею.
Гладь меня по голове.
Я уже пройти не смею
Вдоль по матушке-Москве.
Не решаюсь сесть в троллейбус
По Садовому Кольцу.
Тут не Родос и не Лесбос.
Острова нам не к лицу.
Обхвати меня за плечи.
Я давно уже не сплю.
Так то легче, легче, легче.
Как же я тебя люблю.
2014

***
Нет, я не плачу о старых приятелях.
Ватно-приватно не тает в груди.
Что мне о них тосковать, о предателях.
Целая жизнь у меня впереди.
Полная чаша. Бескрайние радости..
Мужняя ласка. Леса и поля.
Сказки и песни, и фрукты, и пряности.
Живы родители. Пухом земля.
Нет, я не сделала сердце потухшее
Влажным источником. Нет, не прочла
Страшные книги, где самое худшее
Все же случается волею зла.
Да, я не справилась с теми помехами,
Что у людей на слуху, на виду.
Тут- понаехали. Те- не уехали.
И не уеду ,но и не уйду.
Ну и не плачу. Сушу невозвратное .
Листик лавровый. Перчинка в горсти.
Да, бытованье мое не парадное.
Да ведь парады у нас не в чести.
Мы- это кто молоко голубиное
Трогал и пробовал в годы чумы.
Как ни толкало нас то, нелюбимое,
Что породило негромкое "мы".
Да, нелюбимое и нелюдимое
Старых приятелей разобрало.
И никого еще неукротимое
Глупое сердце мое не спасло.
2015

***
Не хочу быть немецкой старушкой,
Ковыляющей с душкой- подружкой
Где то в Гамбурге,скажем,в балет,
Раздобыв в интернете билет.
Не хочу быть французской старухой,
Хоть и стройненький, но тугоухой.
Упакованной с разных сторон
И шипящей «проклятый макрон».
Не хочу пожилой англичанкой.
Или шведкой, норвежкой, датчанкой.
Не хочу си-эн-эн , би-би-си.
Слава богу, не буду, мерси.
Я хочу быть еврейского рода.
Там среди моего лишь народа
Я б желала тихонечко петь.
Я хочу до сирены успеть.
И по морю, по лунной дорожке,
Постараюсь, бегом, до бомбежки.
И беспомощный мой голосок-
Будет с близкими . Хоть на часок.
2023?

летают далеко!
Недавно Олег включил эту песню в машине, а я задумалась: я раньше, когда слушала эту песню, думала только про космические ракеты, которые летают где-то в космосе далеко от нас.
А теперь думаю, что это ракеты, которые далеко летают, из одной страны в другую.
А вы что думаете насчёт ракет?

Мальчики с Олегом покупали еду в берлинском макдаке и опоздали на поезд.
Мы с Женей пришли пораньше и зашли в чужой вагон, только бы не остаться с коляской на перроне. Проводница посмотрела на нас, достала какой-то монокль, выглянула на платформу и закрыла дверь. И поезд тронулся.
Так стало понятно, что мы едем вдвоём.
Мы прошли к нашим местам и уселись. На табло было написано, что через 2 часа поезд прибудет на главный вокзал Дрездена.
О, скоро я буду дома! - обрадовалась я, а потом задумалась.
Как это неожиданно для меня, что про Дрезден я думаю - дом.
Это было месяц назад, а теперь мы живём в Будапеште в малюсенькой квартирке под крышей. К спальне ведёт винтовая лестница. И возвращаясь с прогулки с детьми, я тоже домаю: о, вот мы и дома.

друг мой
мы с тобой научились
жить как будто ничего не случилось
остаётся
нам с тобой научиться
жить как будто ничего не случится

Думаю о прабабушке Оле.
Осень 1941 года.
Письма от мужа, ушедшего летом в ополчение, приходить перестали.
Старший сын взят в армию в 1939-ом, должен был вернуться, но началась война.
Младший сын работает слесарем на военном заводе.
Старшая дочь работает на химзаводе, где делают дымовые шашки.
Младшая дочь ходит в школу.
Стоит промозглая осень. Немцы приближаются к Москве.
Железнодорожную станцию неподалеку от дома бомбят.
Что происходит - вообще непонятно.
Ну и жесть вообще-то.
Теряла ли она надежду? Отчаивалась? Разрабатывала ли план, где прятаться? Искала ли поддержку у своей мамы и родных? Теперь уже и не узнать.

Всё-таки, это удивительно, изнутри ничего не страшно. Страшно только при перемещении из одного мира в другой.
Вот когда купаешься вечером: в воде тепло. Выходишь - да, в первые минуты холодно. Вылезешь, обсохнешь - и на воздухе тоже тепло.
Плавали в сумерках и смотрели, как на границе вспыхивают яркие огни и поднимаются облачка дыма. Раз в пятнадцать минут примерно. А взрывов не слышно - волны шумят. Вода горяченная, сентябрь.

В 2010 (или типа того) году мой дальний брат нашёл в интернете сведения о том, что у нашей прабабушки был брат, который был репрессирован и умер в заключении. Я тогда сразу же написала в архив ФСБ и получила ответ, что с делом я могу ознакомиться при предъявлении документов, подтверждающих родство. Документов таких у меня не было - и я запросила ЗАГС. Сначала они ничего не нашли, а потом ещё немного поискали и нашли, что мой дедушка при рождении был записан по фамилии, на одну букву отличающейся от моей. Если учесть, что и брат прабабушки был с фамилией, которая тоже оказалась не в точности такой же, как у моей прабабушки, я решила, что дело это сложное, только через суд. В письме из архива при этом было довольно много полезных сведений, так что я успокоилась и решила просто ждать. И вот прошло 14 лет - и дело стало не секретным. Стало возможно его прочитать - правда, если лично приехать в Архангельск.
А я что? Собралась и поехала в Архангельск. Ещё и Лёню с собой взяла.
Направление оказалось очень популярное, поэтому мы смогли купить билеты только так, что наш поезд приезжал в 13:00, архив после обеда открывался в 14:00, а обратный поезд отъезжал уже в 17:00. Для знакомства с городом этого очень мало, конечно. Но я решила, что от вокзала мы пойдём пешком - и много увидим.
Ехали мы с Лёней на боковушке, я читала книгу, он играл с мальчиком-попутчиком.
Пешком пришл от вокзала в архив, по дороге закупившись подарочками для Бори и Жени.
Я думала, там будет читальный зал - и сказала Лёне, что он должен будет подождать на улице или в приёмной. Но на улице не было лавочек, а в приёмной сотрудница сказала нам, что мы можем пройти вместе. Оказалось, есть специальная запирающаяся комната, где мы сидели втроём, я читала вслух протоколы допроса и делала выписки, Лёня слушал, а сотрудница отвечала на вопросы, если они у нас появлялись.
Праушков Николай Александрович уроженец д. Сафониха, работал столяром в военной столярной мастерской при л/з №8, проживал в Архангельске по адресу: Костромской, д. 70, кв. 1. Исключен из членов ВКП(б), попадал пьяный в милицию в 1936 году 2 раза. Отец умер, мать умерла, жена Праушкова Екатерина Николаевна 45 лет, дочь Смирнова Екатерина Николаевна 1911 г.р., проживает на ст. Лежа Вологодской области. У него были братья Яков Александрович Праушков (1893 г.р., прож. разъезд Безбожник Горьковской ж/д), Арсений Александрович Праушков (1896 г.р., проживал в Киеве) и сестры Румянцева Лариза (1906 г.р., прож. д. Сафониха) и Ромашева Евстолья (1891 г.р., где проживала, не знает (это моя прабабушка, мама моего дедушки, в это время она уже жила в г. Загорске)).
А 2 марта 1942 года Николай Праушков написал такое заявление:
Директору м.с. фабрики
Прошу перевести меня на легкую работу или совсем уволить от вас с производства в силу малого пайка 600 грамм и плохой столовой. Я ослаб и не в состоянии больше физически производить выколку леса. В случае отказа моей просьбы с 4 марта самовольно невыхожу на работу, прошу передать в суд.
Что ж, 6 марта его перевели на лёгкую работу, а потом и арестовали.
На допросах он говорил, что признаёт, что вёл антисоветскую агитацию, однако никаких сообщников у него нет, никто его не поддерживал, он один. Дальше просто цитаты, которые я выписала:
"Я признаю, что высказывал пораженческие настроения и среди близких мне знакомых восхвалял фашистский строй".
"Результатом колхозного строя в настоящее время уничтожен класс подающих, остался только класс нищих".
"Затем я говорил, что советское государство для восстановления разрушенного хозяйства создаётармию заключенных, дабы иметь бесплатную рабочую силу, но это предприятие я подвергал сомнению, считая, что все политзаключенные через 2-3 месяца в результате победы Германии над СССР будут распущены".
Что ж, итог мы знаем - отпрален в лагерь, через 2 месяца уже умер.
В деле была фотокарточка, скопировать нам её не разрешили, мы с Лёней посравнивали её с единственным сохранившимся семейным общим снимком - не нашли точного сходства.
Вышли из архива. Лёня хотел сразу в Ростикс, но я сказала, что обидно будет в Архангельске даже не дойти до Северной Двины. И мы дошли до набережной, а там увидели объявление, что можно прокатиться на лодке. С высокой скоростью Дима прокатил нас на катере вдоль набережной до ж/д моста, только брызги летели. А потом осталось нам только отправиться на вокзал. Там у нас были только две верхние полки, на них мы и залегли обдумывать путешествие.

Что не записано - то забыто навсегда, а это лето мне жалко забыть.
Как-то раз в 2012 году я уже один раз приехала в Рославль. У меня не было детей, но зато была дочка ополченца Нина Фёдоровна и её муж, с которыми мы поехали по местам, где воевала 9 дивизия. Переночевали в Лазинках под Спас-Деменском на биостанции, потом поехали в Ельню, Дорогобуж (что-то я уже забыла порядок, как мы ездили) и потом в Рославль. Нина Фёдоровна и супруг плохо слышали, в машине разговаривали очень громко - и я за 3 дня так устала и рулить, и слушать, что к Рославлю была совершенно без сил. Помню, как я хотела найти то место, где был концлагерь, но у меня не было подробной карты города. Меня остановили гаишники и я, вместо того, чтобы спросить, где больница (на территори которой был лагерь), спросила у них, где Рославль - вот как устала. В связи с этим я решила ничего больше не искать, а ехать дальше, чтобы поскорее отдохнуть.
Но уж теперь-то я подготовилась хорошенько и поехала на 3 дня, чтобы не устать. Выехали около полудня, остановились поесть пончиков, потом остановились у истока Москвы-реки, потом на заправке в Сафонове (что поделашь, дети сидят смирно только пока сытые), по дороге заехали в Ушаково, где теперь поисковики хоронят всех найденных в этом районе. Солнце садилось, дети читали на могилах имена. К вечеру приехали в Ельню. Гостиница уже родная. В сумерках вышли в пятерочку и пройтись по городу. Выяснили, что самокат, который взяла с собой Женя, ей не подходит. Что ж, решили купить завтра. А Боря поскорее зарулил в МагнитКосметик.
Утром проснулись, позавтракали в номере и выехали в Рославль. Я помнила, что дорога довольно быстро превращалась в пыльный грейдер, но тут будто бы она улучшилась - по крайней мере, на мосту через водохранилище всё ещё был асфальт. А вот дальше настал песок и реверсивное движение. Наташа попросила проехать мимо АЭС. Что ж, так и запишем: вид АЭС вызывает у меня тревогу.
Приехали в Рославль, а там не работает навигатор. Так я всё равно оказалась в Рославле без карты Рославля. Но, к счастью, я уже не та, да и карта-то всё равно есть в навигаторе. Сперва мы поехали к ЦРБ, где раньше был концлагерь. Что тут скажешь, корпуса ЦРБ совершенно мирные в окружении деревьев, врачи и пациенты бродят, посреди газона братская могила с памятником и венками.
Честно скажу, у меня была такая идея, что я приезжаю в Рославль, захожу в пару мест, про которые известно, что там есть братские могилы - и просто смотрю, что я там чувствую. Я признаю, что это совершенно дурацкий способ поиска, но. Прадед воевал в 1300 полку, который был на переднем крае и 2 октября уже вступил в бой. Командир полка попал в плен 2 октября и в тот же день к вечеру уже был в концлагере в Рославле. Все, кто отступали от Ельни, попали в лагеря в Дорогобуже, Вязьме и прочих местах восточнее Ельни. Во всех этих местах я уже побывала не один раз. Только Рославль остался.
В конце концов, съездила же Нина Фёдоровна в Цайтхайн - и, несмотря на документы, почувствовала, что её отца здесь нет. А потом нашлись данные, что он был в рабочей команде и погиб в Усти-над-Лабой.
Ну так вот. В ЦРБ мы прошлись вокруг могилы, дети требовали еды, питья и самокат, я вертела головой, но так ничего и не углядела. Поехали на Вознесенское кладбище. Там есть большой мемориал в виде длинной бетонной ленты, выкрашенной белым цветом, и маленькой стелы с известным стихотворением: "Куда б ни шёл, ни ехал ты, но здесь остановись...". Сама братская могила находится просто посередине кладбища, в окружении обычных мирных памятников с именами. Мы прошли вокруг. Я научила Борю и Женю лопать ногой снежноягодник, так что они занялись этим с увлечением. День был такой солнечный и жаркий, на кладбище было так тихо, только кузнечики стрекотали. И вот примерно посередине этой длинной братской могилы так громко запел кузнечик и так горячо засветило солнце, что я остановилась и замерла. Присела на корточки, потрогала горячую траву. Если прадед и мог подать какой-то знак, то это было очень похоже.
Потом мы поехали покупать самокат, потом обедать, потом кататься на аттракционах в парке. Псле заехали на еврейское кладбище, потому что в Рославле тоже было гетто. Когда я работала в архиве в Смоленске и читала акты о фашистких злодеяниях в Рославле, меня поразил один документ. Там выжившая свидетельница описывает, кого с их улицы убили. В пятом доме Ивановы, дальше имена родителей и детей, в шестом доме Сидоровы, тоже все перечислены поименно, в двадцать третьем доме семья евреев. Кто они были - не осталось даже фамилии. Что ж, фамилии выживших и похорненных здесь после войны мы прочитали на памятниках на идиш, выучить иврит несомненно было очень полезно.
Потом вернулись в Ельню.

Все, и дети, и я, жалеем, что каникулы начались у нас только 1 июля. Детям обидно, что в России учеба заканчивается в двадцатых числах мая, а у них всё тянется и тянется весь июнь. Но вот на исходе август, почти два месяца пробыли мы в России - и столько всего успели, оказывается.
Купались в нашей маленькой Москве-реке, топили печку, гладили котов.
Посетили все кладбища, на которых похоронены родные, прибрали могилки, посидели, поговорили.
Погуляли по Москве.
Встретились с друзьями - в основном, с теми, которые приехали к нам в гости сами.
Побыли недельку семьёй с 6 детьми - это был интересный опыт.
Что касается меня, то я с удивлением обнаружила, что дети выросли - и я могу хорошенько заняться делами.
Поэтому я безвылазно сидела в военном архиве в Подольске, а также по своим поисковым делам съездила с Лёней в Архангельск, а с Борей и Женей - в Рославль и Ельню. Обо всём этом надо не полениться написать поподробнее.

Как же я люблю архив!
Чтобы всё успеть, нужен будильник на 6 утра. Браслет тихотько трясёт меня за руку, когда пора вставать - и я просыпаюсь. В полной тишине пью кофе, проверяю рюкзак, выхожу из дома. Солнца на участке ещё нет, только на верхушках дуба и берёз напротив уже желтеет. Роса, тишина. Завожу машину и прокрадываюсь по тихим улочкам СНТ. Возле ворот включаю Налича. И еду. Еду каждый раз новой дорогой почему-то, но выезжаю-то всегда одинаково, мимо поворота, где указатель на Смоленск. Не сегодня, но скоро я и туда поеду, а пока прямо. По полям. Там ничего нет, только автобусные остановки с рекламой контрактной службы. Мимо посёлка, знаменитого своей водой. Мимо огромной бетонной горы с грузовиком на верхушке. Через час я на месте, но до открытия ещё полтора часа. Зато я доехала без пробок. Это время посидеть в чужом дворе, разобраться в записях в тетрадке, задать вопросы коллегам в чатике. В конце концов, сходить в Пятерочку за йогуртом или сырками.
К 9 утра я у проходной. Нужно получить карточку-пропуск. Нужно показать свой рюкзак. Нужно положить его в шкафчик - с номером 7 или 8, это мои любимые. Нужно подтвердить в читальном зале, что я пришла. Нужно подтвердить ещё в отдельной комнате, что я пришла и буду получать или сдавать дела. Всё, можно взять в хранилище свои железные ящики, в которых лежит то, что я заказала раньше, читала вчера, буду читать сегодня, а в следующий раз, наверное, сдам. И всё, время исчезает, остаётся только сорок первый год.
Неожиданно проходит пара часов и приходят хранители с огромными чемоданами. В чемоданах у них дела. Они стоят в отдельной комнате у столов и ждут нас, а одна из сотрудниц в читальном зале громко вызывает: Дивизии! Запасные полки! Военные училища! И мы все идём, расписываемся и получаем толстые папки или совсем тоненькие.
Тут настаёт обед, который можно проигнорировать, но не стоит. Нужно сдать пропуск, выйти за ворота и направиться вдоль труб. Будет там детский садик, баптистская церковь, а за ними автобаза. Входим через проходную, спускаемся в подвал с голубыми стенами -и вот буфет. Липкие подносы, салат, компот, суп, второе, 350 рублей. На стене телевизор, там нескончаемый боевик. Обед очень вкусный.
Можно и назад. Снова проходная, пропуск, читальный зал. Через пару часов я теряю бдительность, складываю всё в железные ящики, сдаю их и отправляюсь домой.
Самый лучший отпуск в мире.

Я давно хотела съездить с детьми в Мицпе Рамон, в кратер, который образовался не от падения гигансткого метеорита, а от того, что почва размылась дождями. Получилась дырка в земле диаметром в сорок километров и глубиной 350 метров. Выглядит эпично.
В этом самом кратере есть несколько кемпингов, где можно ночевать прямо в пустыне, но там вечно нет мест и нельзя записаться, если ты решил поехать прямо завтра. А тут я обнаружила, что посредине недели два выходных, глянула на сайт - а места есть. Записалась, а Олег такой говорит: э, нет, в будни я работаю. Да ладно, мы же выедем после обеда, а утром можем сразу поехать домой, в пустыне же всё равно днём жарко. Ну, нет.
В прошлом году - я точно знаю - я никуда бы не поехала при таком раскладе. Но у меня реально как будто отвалились какие-то эмоции - или просто наросла носорожья кожа. Я смотрю - ещё одна моя подружка с 2 детьми тоже забронировала вместе со мной кемпинг. О, это уже компания. А тут ещё и её муж собрался с нами. Вообще огонь. Ну и всё, я еду за 280 км в пустыню с детьми.
Утром ещё и была воздушная тревога в Хайфе. Ну, это ж в Хайфе, посидели 10 минут в бомбоубежище, да и поехали. (Ё-моё! Неужели вон тот - это я?)
До кратера доехали мирно, Ваня достал гитару, я достала мангал и в темноте пожарила шашлык (фига себе, человек, который в Хайфе выходит из бомбоубежища и на автобусе едет на рынок за мясом для шашлыка - это тоже я?). Вот было вкусно! Плюс ночных парковок от нацпарков в том, что там есть навесы от солнца, туалеты, душевые, газовые горелки и вода для мытья посуды и фруктов. И очень чисто. Стоит 4 с половиной тыщи рублей за ночь, а у нас ещё и скидка за абонемент нацпарков. В туалете была змея, которая сперва просто ползала, а потом спряталась за унитаз в одной из кабинок. Мы сообщили об этом смотрителю - и он погнал по кочкам с фонарём. Фраза дня - еш нахаш бе шерутим (змея в туалете).
Утром солнце пролезло сбоку под навес и осветило нашу палатку, так что мы проснулись, выпили кофе, потрындели с женщиной из Наарии (под обстрелами), которая везёт двоих мальчишек на выходные покупаться в Эйлат. Собрали лагерь и поехали в один оазис в пустыне, где находится могила Бен-Гуриона, одного из отцов-основателей Израиля. Могилу посмотрели, горных козлов в парке тоже посмотрели. Этот оазис тоже на краю какого-то каньона пустынного. Тут я глянула в карту - а там внизу серпантин и нацпарк. Смотрю фотки нацпарка - ух ты, а там ручей течёт между скал прям в пустыне. На въезде в нацпарк в будочке сидела смотрительница, мы у неё спросили, можно ли купаться в этом ручье. В этом, говорит, нельзя, а вот рядом есть маршрут 4х4 для джипов на полчаса, там в конце водопад и можно купаться.
Мы спустились по серпантину, переложили все вещи в машину к друзьям, а ко мне запихнулись ввосьмером - и поехали по джипову маршруту. Хотя я сперва опасалась и думала повернуть назад. Но потом просто открыла окно и стала искать поддержки у всех едущих обратно.
- Есть дорога?
- Есть!
- Сложная?
- Сложная, но езжай потихонечку.
- Сложнее, чем тут?
- Намного сложнее, чем тут. Но езжай потихонечку!
Фраза дня - арбе йотер каше (намного сложнее). Поётся на мотив: арбе йотер каше над нами проплывает...
Вместе со всеми джипами припарковалась на какой-то скале в пустыне, температура к тому времени достигла +41, но в пустыне сухо, не то что в Хайфе. Пять минут до водопада по совершенно выжженым камням - а там прохладно, зелень, можно плавать! Чудеса.
Обратно тоже выехали без проблем. Я-то на машине только по кружкам детей развожу, а она вон как умеет. Давно забытое чувство орать "давай-давай", когда машина лезет в гору и одно колесо повисает в воздухе над промоиной.
До дома доехали абсолютно мирно. Эх, путешествие! Теперь в Эйлат - и тогда проеду всю страну до юга. На севере мы уже были на границе в Рош-аНикра, а до Хермона пока нельзя катать.

В соседнем районе по субботним вечерам проходит митинг. Демонстранты перекрывают улицу и пару часов митингуют. До войны они требовали смены правительства, теперь требуют немедленного прекращения войны и возвращения заложников.
А мы с Борей после тренировки ходим через этот райончик в круглосуточный магазин.
В этот раз мы решили задержаться чуток и посмотреть-послушать.
Каждый раз меня поражает, что на этом митинге (да и вообще на любых тут) можно писать на плакатах и кричать что хочешь. Вот реально что хочешь. Можно, например, в середине воюющей страны ходить с табличкой "палестинские жизни важны". Можно писать и рисовать про главу правительства всё, что угодно. По полёту фантазии напоминает морозную Болотную.
Мы встали со своими чипсами на углу у дома престарелых. Из дома престарелых, что характерно, выкатили к дороге престарелых старцев на колясках. Выглядели они уже плоховато, но весело махали руками демонстантам. Какой-то парень подошёл, спросил разрешения у сиделок и всем старикам на халаты наклеил наклейки.
К нам с Борей из толпы решительно направилась женщина и дала мне листочек, на котором было написано что-то очень много всего, а начиналось с "Дорогие родители!". Я удивилась - что там может быть? Так обычно начинаются послания от учителей в воцапе. Оказалось, что это памятка о том, что громкие звуки (а на демонстрации дудят в дудки, бъют в барабаны и вообще вопят) могут повредить нежный слух детей, которых мы взяли с собой! И поэтому надо о них позаботиться, наушники им взять или берушки. Немыслимо!
Женя, кстати, называет этот митинг "демократья", потому что раньше там всегда пели на популярный мотив: "Де-мо-де-мо-кратья!"

С интересом обнаружила, что от эмигранта (по-нашему, репатрианта) не ожидают знания песен! А я, например, намного лучше запоминаю слова, если это текст песни или стихотворение. Ну и вообще, интересно же, о чём по радио поют. Я иногда за рулём услышу какой-нибудь кусок и прошу Борю записать кусок песни на телефон, а Лёня потом дома в Шазаме находит, что это был за трек. Потом переводим в гугле, если нет перевода уже готового. Удивительно, что здесь на радио немедленно ставят злободневные песни буквально на тему дня.
Когда у нас ещё был склад и в нём была колонка, я накачала в неё сто популярнейших израильских песен со времён основания государства. Заслушали мы их до дыр - и теперь я их угадываю с первых нот. Это прикольно.
Когда мы в ульпане (это курсы для изучения иврита) лепили анемоны в память о погибших в начале войны, учительница попросила кого-нибудь включить патриотическую музыку. Я мигом включила, потому что у меня и подборочка в телефоне всегда готова. Заходит директор и подходит ко мне. Это ты сама включила такую музыку? Я: ну да. Она: откуда ты её знаешь? Ну вот, знаю, говорю, дети у меня в школе учатся, мы с ними слушаем.
Боря не только знает всякие песни, но ещё их поёт! Правда, он знает ещё меньше слов, чем я, но иногда получается неожиданно. Например, скачет он на продлёнке и поёт песню со словами вроде: ты ложишься спать рано, а я ночью, ты говоришь на иврите, а я не понимаю. Учитель Том спрашивает: Боря, ты что, знаешь эту песню????? Откуда???
Я так поняла, этой песне уже лет семьдесят ))

На берегу моря всё безумие как на ладони.
Купальщики принесли тонну еды, стулья и столы. Сидят с комфортом. Играют в мячик.
Солдаты ползут по песку по кругу. Потом ещё такое у них упражнение: ползут к воде, потом плывут кружок, потом выползают и опять ползут. Пока одни ползут, другие отжимаются. Только один предусмотрительно надел длинные штаны, остальные во время передышки грустно смотрят на свои ободранные коленки.
Старшеклассники в одинаковых футболках занимают место под тентом, потом вдруг все хватают рюкзаки, молниеносно перебегают под другой тент и располагаются там. Выстраиваются полукругом и тоже по-военному что-то коротко отвечают старшему.
Мертвые медузы лежат на берегу, как огромные прозрачные желейные тазы. Оказывается, чем дольше лежит медуза, тем более плоской она становится, а потом вообще остаётся только контур на песке.
Каждый раз, приезжая погулять, я нахожу на берегу пакет и наполняю его мусором, который вынесло море. Фоткаю бутылки, приплывшие из разных стран. Есть из Ливана, с Кипра. Вчера встретила банку спрайта из Египта, вся она обросла маленькими ракушками.
Сперва у нас цивилизованный пляж со спасателями, купальщиками и навесами. Потом просто большая парковка у моря. А потом камни перегораживают проезд - и остаётся только широкий песчаный берег с маленькими дюнами, по этому берегу можно идти пешком хоть до Ашдода. Впрочем, многие мои друзья уже ходили до Атлита - идти шесть часов, а по дороге найдёшь мёртвых черепах, гуманитарку из Газы, сушёных рыб и много чего ещё. Но я так далеко не хожу. Я прохожу мимо камней и просто иду вдоль берега. Сперва там в море впадает ручей. В смысле, зимой впадает, а сейчас это просто небольшая лужа. За ручьём песчаный холм - и там тоже ползает по песку солдат. Он всегда один - и с ним собака. Быстро ползает, а потом бегает. Дальше скукота, редкие гуляющие с собаками. К этому времени мешок обычно наполняется мусором и становится тяжёлым. Я оставляю его и иду к дюнам посидеть. Интересно, что я хожу так и одна, и с друзьями - и всегда мы устаём в одно и то же время. Там возле дюн лежит доска и три оранжевых палки от швабры. Они изгибаются, как змеи. Сидеть там хорошо. Потом можно и возвращаться. Кожа к этому времени уже засыпана песком, на очки налипли мелкие брызги - и всё выглядит размытым и сумрачным.
Выкинув мешок в первую встречную мусорку, наконец-то топаешь по песку с облегчением.

Прямо скажу, если бы мы не прогуляли школу в пятницу и не поехали бы в Прагу, тут бы мне и конец на нервной почве. Но, к счастью, мы только читали новости.
А сегодня утром взяли машину и поехали в Терезин. Я ожидала чего угодно от места, где были уничтожены тысячи человек. Что оно будет монументальным, как Яд Вашем. Или героическим, как Бретская крепость. А Терезин оказался пустынным маленьким городком, в котором смотрительница в 5 закрывает барак на замок и уезжает домой на велосипеде. Я должна была впервые рассказать подросшим детям о гетто - и смотрела на город их глазами. Они не могли прочитать подписи к экспонатам и рассматривали с интересом только детские рисунки. И я вдруг поняла, глядя вместе с ними на всё вокруг, что место само по себе не сохраняет никакой памяти о том, что здесь происходило. В 1944 году фашисты, заметая следы, высыпали человеческий пепел из коробок в реку, которая течёт между стенами форта. А сегодня речка течёт неторопливо, трава зеленеет и у моста клянчит овощи у прохожих семейство нутрий. Нутрий, толстеньких зубастых нутрий! Мы прошли с детьми по полю мимо закрытого крематория, и крематорий для них остался просто маленьким домиком с двумя невысокими трубами. Я разговаривала с каждым из них по очереди, чтобы понять, чувствует ли кто-нибудь из них, ничего не зная об этом месте, что-то из прошлого? Может, что-то беспокоит их? Нет, они щебетали о своём. Трава зеленела. Солнце садилось. Птицы пели, как безумные. Возле старых полусгнивших шпал я подобрала плоский камень - как знать, кто держал его почти сто лет назад?

В прошлом году мы хотели посмотреть пустыню, но нам было страшно ехать.
Ну, вдруг там что, обстрелы, теракты.
В этом году как раз всё есть: и обстрелы, и теракты.
По идее, надо бы сидеть дома. Но вот проблема: на севере, там, где мы гуляли вдоль границы в прошлом году, уже гулять совершенно нельзя, обстрелы. На севере Голан тоже нельзя. На юге зато стало получше. Мир стремительно сжимается. Если не выходить из дома, какой смысл жить здесь, но где тогда жить...
Собрались и поехали.
У меня в картах гугла полно точек с интересными местами: где поесть, что посмотреть, парки, кемпинги, водопады... По дороге в пустыню на перекрёстке есть одна кафешка, где все советовали остановиться, заправиться и перекусить - вкусно и удобно. За два дня до поездки там произошел теракт - парень с ножом напал на солдата. Мы такие: ууу, можно ли туда ехать? Да там, наверное, закрыто. Но поразмыслили и решили, что два дня спустя там будет наиболее безопасно. И точно: всё мирно, люди сидят кофе пьют, солдаты в автобусик запрыгивают, на заправке все покупают мороженое. И мы посидели, кофе попили, погрелись на солнце. Я вертела головой как сумасшедшая - нет, всё норм.
Сейчас весна -и поэтому пустыня зеленее, чем обычно. Мы ехали строго с севера на юг и видели, как меняется пейзаж: изумрудные поля сменяются зелёными, потом остаются только пучки зелёной травы на камнях, появляются стада овец, верблюды, одинокие всадники, скачущие по пустынным холмам. Заночевали в кемпинге у Арада, там уже зелень совсем закончилась, только одинокие травинки. Как дети, кинули вещи на камни и побежали на гору, на обломках крепости провожать закат. Ветрище был такой, что вырвал у Жени из рук змея - и тот упал за холмом. У дороги стоял аист - но можно ли подойти к нему тихо, если с тобой десяток детей?
Накануне мы насобирали на улицах Хайфы палет, нарубили их топором, который я специально закупила (продавщица сказала: Бе кеф! - насладись, мол) - так что вечером у нас был отличный костёр. И звёздное небо - не слишком, впрочем, яркое, потому что в кемпинге горели фонари.
Наутро собрались и поехали на Мёртвое море. Тут все, конечно, поразились виду каменных гор и совершенно безжизненных пейзажей. Море щипет. На пляжах ребята играют в мяч, а русские едят салат оливье из лоточков. Всюду жизнь.
И всё равно, когда возвращались и проехали Тель-Авив, я как будто выдохнула: ну ок, уцелели.

Учёба 5 дней в неделю, как ни странно, меня приободрила.
В связи с этим я решила немного поработать.
И обнаружила, что по соседству с нами семилетнему мальчику нужна вечерняя няня.
Вот эта работа, оказалось, вообще супер. Ты играешь или просто разговариваешь с ОДНИМ ребёнком! Ну да, пусть он говорит всякие грубости, даже один раз кидает в тебя игрушкой. Но ты спокойно объясняешь ему, что грубые слова я и сама знаю отлично, но говорить их не люблю, а вот кидать в меня игрушкой нельзя, потому что иначе я больше к тебе не приду.
- И что будет?
- Не знаю, что у тебя тут будет, да это мне и не важно, а я хорошо проведу время в другом месте.
Замолчал. Задумался. Больше ничего не кидал. Просто мирно играли.
И самый огонь во всём этом, что, сколько бы ты там не сидел, всё равно потом приходит мама - и ты прощаешься и идёшь домой! Ха-ха-ха!

Сидим в кафе. Мимо проходит пожилая дама в белой меховой шубе и в розовой мини-юбке. Я спрашивают у Бори:
- Борь, это стильно?
Боря говорит:
- Стильно. Но не актуально.
- Почему не актуально?
- Розовый не в моде, мода на Барби уже проходит.

Теперь я часто думаю о том, что родилась и росла в прекрасное время. Воздух, которым мы дышали с самого рождения, был воздухом свободы. Кто привык дышать этим воздухом, тот сразу чувствует, когда становится душно. Тот может открыть форточку. В конце концов, может встать и выйти из комнаты. Мы от родителей слышали о том, что выжить везде можно, нужно только потерпеть, не так уж важен этот свежий воздух. Но мы-то всегда знали, что это ерунда. А дети даже не поймут, о чём речь. Они ничего и не знают, кроме свободы.

Смотрю, а про детей-то никуда ничего не записывается! Непорядок!
Итак, дети. Жене 4, Боре 8, Лёне 10, скоро 11. Женя ходит в сад 6 дней в неделю до 14, не плачет, любит лошадок и единорогов, бесконечно играет с папой, поёт песни на двух языках, клеит и рисует. Боря учится во 2 классе, понимает иврит, любит косметику, гели для душа и всё красивое, ходит в секцию мечевого боя и на рисование на айпаде. Лёня учится в 4 классе, разговаривает и пишет школьные тесты на иврите, собирает компы, копается в железяках, думает о смысле жизни, изредка ходит на Борины кружки, чтобы его донимать. Так и запишем. Пойду забирать Женю.