(Продолжение 2 от 12 Июля 2004)

Получив это внушительное орудие и символ пастушечьей власти, я аккуратно сложил его в свою любимую, хозяйственную, сумочку и успокоился.
Далее мы отправились на машине по той же дороге, по которой я утром пришёл со станции в направлении пастбища. Где-то посередине моего утреннего пути две асфальтовые дороги и железнодорожное полотно, пересекаясь, образовывали правильный треугольник с радиусом описанной окружности около километра. Это и было пастбище. На нём росло несколько кустиков, а ограждением служили насыпи образующих треугольник дорог.

- Всё, что от тебя требуется, это следить, чтобы они не выходили на дороги. Особенно на железную дорогу, - объяснил мой инструктор. – В четыре часа дня их нужно немного шугануть в обратном направлении, и они сами придут в загон. Ты только, когда все вернутся, калитку обязательно запри на засов.

Мы подъехали к моему, ещё необжитому, жилищу, без света и туалета.

Было ещё только около шести вечера. Несмотря на оглушительный успех всего предприятия, я решил не расслабляться и выполнить стратегический план номер два. А именно, пробраться к коровам, уже сейчас, вечером, пока не стемнело.

Ну со своими подопечными коровами я ещё успею пообщаться завтра. А вот там метрах в ста, неподалёку, я заметил загон поменьше, в котором под открытым небом находилось множестао телят, от совсем маленьких до довольно больших, уже с рожками.

Однако, сначала я подошёл к своему загону, в надежде, легко и без помех, разглядеть, кто же из этих жёлтых и рогатых - бык. Потеряв минут сорок, всматриваясь в недойных животных, и отбиваясь от кусачих мух, я понял, что моих знаний коровей анатомии, пожалуй, недостаточно, чтобы на некотором расстоянии отличить быка от коровы.

Дело в том, что у коров нет ярко выраженных вторичных половых признаков, как то: бороды, усов, причёски, ширины бёдер, не говоря уже об одежде. Первичные же половые признаки, такие, как грудь, то есть, вымя, или всякие детородные глупости, ярко выражены только у дойных животных. Да и расположены они как-то уж очень не по-человечески. Получилось, что на роль быка претендовала изрядная часть моего стада.

Я решил перенести вычисление быка на утро, когда всё стадо будет проходить мимо через узкую калитку и, довольный этим решением, поспешил к загону для телят.

Там меня уже ждали.

(Продолжение следует)

(Продолжение от 12 Июля 2004)

Мы подъехали к загону, в центре которого сгрудилась большая группа коров одинакового, бледно жёлтого цвета. В изгороди была калитка.

- Это наше недойное стадо. Дойные на стойловом содержании. – Сказал заместитель.
- Сколько их . – Спросил я.
- 148 голов. Вам нужно будет в 4 утра открыть вот эту калитку, и они сами пойдут на пастбище. Они знают, куда идти. Не беспокойтесь. Вы просто идите за ними. Мы сейчас с вами туда подъедем.
- А если какая-нибудь не придёт?
- Нет-нет. Не беспокойтесь. Они все придут. У них тут тропинки в лесопосадках. Все придут. Вот только...

Тут он замялся.
- Здесь в стаде есть бык. Он у нас немного бодливый. Вы держитесь от него подальше. А если чего, главное от него не бежать. Если бежать, он может убить. В соседнем селе два месяца назад бык убил пастуха. Тот побежал. Бык ему спину и сломал. Пришлось быка зарезать.

- А вы покажите, где он, - засомневался я.
- Да вон.

И заместитель ткнул в центр бледно-жёлтой, рогатой массы, мычащей и любопытно на нас взирающей.
- Где-где?
- Да вон. Видите?

Я не видел, но мне стало стыдно опять переспрашивать. Будто я не могу отличить быка от коровы?

- Вижу, - солидно ответил я, а сам начал продумывать признаки, по которым завтра первым делом буду идентифицировать быка от коров.

- Погодите. Я вам сейчас дам кнут. Если чего, вы его посильнее огрейте кнутом, он и не подойдёт.

Заместитель открыл сарйчик у калитки и вынес оттуда кнут.
Ни до того, ни после мне не приходилось больше встречаться с пастушечьими кнутами. Поэтому я так и не знаю, был ли этот кнут уникальным или заурядным образцом тысячелетнего искусства кнутостроения. Но это был Кнут.
Короткая деревянная ручка, отполированная руками, от которой отходили кожаные косички. Эти косички сплетались в толстую косу. Коса тянулась метра на четыре, постепенно сужаясь до одного тонкого ремешка. А на самом конце ремешка красовались три плотных кожаных узла.
(Продолжение следует)

(Продолжение от 11 Июля 2004 г)

Он сказал:
- Мы хотим попросить вас о помощи. У нашего пастуха вчера умерла в Ростове тёща и он срочно уехал на похороны. Не согласитесь ли вы пару дней вместо него попасти коров?
Я онемел!
Из соседней, пустой, комнаты вдруг раздались фанфары и танцующей походкой вышел сам Леонид Утёсов. Он исполнял на дудке марш из Весёлых Ребят в джазовой оранжеровке. За ним, соблюдая правила сцендвижения, следовали очаровательные эстрадные коровы. Они пели:

«И любят песню деревни и сёла.
И любят песню большие города!»

Когда номер закончился, я ответил, запинаясь от восторга:
- Зачем пару дней? Позвоните ему. Пусть он всю неделю там поминает тёщу. Такое горе! Я ведь для того и приехал, чтоб помогать. Мне, правда, никогда не приходилось этим заниматься...
- Так вы согласны, - обрадовался заместитель. – Вы нас так выручите! Не беспокойтесь. Это совсем несложно. Мы вам всё покажем. В пять часов приедет директор на газике. Я возьму его машину. Мы с вами везде проедем, и я вам всё расскажу и покажу. Отдыхайте пока.

- Спасибо, но мне нужно закончить с гравием! – Отвечал пастух.

Стоящий неподалёку экскаватор заржавел от от коричневой зависти, наблюдая за тем, что я проделывал с остатками гравия. Мой тюремный друг перестал поднимать свою лопату. Да это было и не нужно. Находясь в бешенной эйфории, я кидал гравий в самосвал со скоростью 1 лопата/сек. Ещё до четырёх часов на том месте, где утром возвышался монблан, образовалась площадка, гладкая, как олимпийский каток для фигурного катания.

Мы распрощались с новым другом.
- Так нельзя работать. – пожурил он, подозрительно и недоумённо глядя в пьяные пастушечьи глаза.

Опасаясь упустить замдиректора, директора, газик и счастье, всех вместе, или поотдельности, я уселся на скамеечке около правления караулить.

(Продолжение следует)

(Продолжение от 8 Июля 2004 г)

Короткое тайное ликование от победы, очень скоро было омрачено характером предложенной мне работы. Вместо ожидаемых подойника, вёдер, вил или чего-нибудь ещё, положенного для ухаживания за священными животными, мне выдали совковую лопату и привели к здоровенной горе гравия, находящейся на значительном удалении от построек для животных.
Рядом с гравием стоял большой, старый самосвал, и сидел парень лет тридцати. Это был шофёр самосвала. Как выяснилось, он временно работал в подсобном хозяйстве другого предприятия, которое находилось километрах в пяти от нашего. Работая там, он одновременно отбывал срок тюремного заключения.
В мои обязанности входило, посредством лопаты, загружать гравий в самосвал. После чего шофёр, который сидел покуривая, пока я грузил, отвозил груз и возвращался за новой порцией.
На вопрос, какое отношение гравий имеет к животноводству, мне, немного путаясь, обьяснили, что этот гравий, лишний. Он остался после строительства дороги и домика для гостей. Теперь его продали в другое хозяйство.
Передо мною открылась удручающая перспектива проработать весь срок на гравии, так и не приблизившись к животным. Счастье казалось так близко, что грех было не бороться за него, не щадя сил.
Кидая гравий, я придумал две стратегии, рассчитывая на то, что хоть одна из них достигнет цели.
По первой стратегии, Нужно было перегрузить весь гравий в кратчайшие сроки, лучше за день. Тогда на следующий день, за неимением другой работы, меня, воможно, допустят к скотине.
По второй стратегии, закончив рабочий день, я собирался приблизиться к коровам, так сказать, на полулегальной основе, пробравшись в коровник после работы.
Увидев моё необьяснимое рвение, напарник, уже после первой отвезённой машины, раздобыл где-то лопату и начал потихоньку тоже подбрасывать гравий, заодно неспешно беседуя со мной о жизни. Через 3-4 часа куча значительно сократилась.
Потом ко мне неожиданно пришла Марья Ивановна и попросила в обед зайдти в контору к замдиректора, который хочет со мной о чём-то поговорить.
Что за срочный разговор? Неужели я так и не приближусь к возлюбленным коровам, и буду удалён из хозяйства уже сегодня?
Я пообедал в столовой и медленно направился в контору, стараясь нанюхаться, на прощание, желанного эфира.

Однако, то, о чём заговорил заместитель, потрясло меня до основания.

(Продолжение следует)

Прерываю историю своих сельских переживаний, чтобы поместить фото сына, дочки и внуков. Младший уехал, старший остался с нами на лето. Извините за невысокое качество. Снимали видеокамерой. Там всего 1 мегапиксель.
.
Сынок-выпускник и уже студент инженерного факультета университета.

.
Даник учит маму управлять мотороллером.

.
Независимый студент - сын своих родителей.

.
Брат за сестру отвечает.

.
Таня и Даня.

.
Внуки.

.

.
На кухне.

.
Укротитель.

(Продолжение от 02 Июля 2004 г)
В понедельниик в шесть утра электричка доставила меня из Саратова в Аткарск. Дорогу в подсобное хозяйство мне основательно объяснили. Минут сорок хода по дороге вдоль лесочка и передо мной въезд с большой свежей надписью «Подсобное хозяиство объединения».
Я принюхался. Со стороны хозяйства тянуло коровьим навозом. Голова слегка закружилась в предвкушении счастья.
В конторе хозяйства директор, на вид, хитрый и нелюбезный мужик, и его заместитель, простоватый и доброжелательный, на вид, долго не могли понять зачем я приехал и кто меня послал. Меня явно не ждали и не хотели. Счастье в очередной и, пожалуй, в последний раз уплывало. Невидимые миру слёзы закапали в моей , покрытой сороколетней щетиной, душе!
Я напряг все свои небогатые дипломатические способности и заявил о недопустимости отвлекать от основной работы таких бойцов фронта высоких технологий, каким являюсь я, начальник группы программирования, и весь наш отдел сверхточных станков. И для чего? Для выполнения работы подсобника в подсобном хозяйстве. И вот, когда я явился к ним, оторвавшись от моих высоколобых занятий, они объявляют, что подсобники им не нужны. Ну уж нет! Я сам видел приказ по объединению. И раз я сюда явился, то до тех пор, пока они не добьются через завком, генерального директора или Господа Бога отмены этого приказа, я буду оставаться здесь и исполнять свой сельскохозяйственный долг. При этом из приоткрытого окна вместе с мухами пахнуло вожделенной парфюмерией, и мне стало ясно, что выгнать из хозяйства они меня не смогут, даже, уже тогда запрещённым, дихлофосом. Мы проспорили сполчаса, и они тоже это поняли.
Помошник сказал:
- Ладно! Мария Ивановна, секретарь, отведёт тебя в недостроенный домик для гостей. Там есть кровать, матрас и пару одеял. Правда, ещё не подвели электричество, и туалет далеко на улице. Ты уж извини. Положишь там свой рюкзак, переоденешься и приходи. Мы пока подумаем о работе для тебя.
(Продолжение следует)

(Продолжение от 27 Июня 2004)
Моё длинное вступление было предназначено исключительно для того, чтобы объяснить и слегка передать те нежные чувства, которые всегда испытывал ваш покорный слуга, когда запах любого копытного скота достигал его, как правило туго забитого городским насморком, носа.
Случилось так, что до наступления зрелого возраста мне больше не довелось пожить в деревне и нанюхаться вволю бесконечно манящих деревенских испарений.
В соответствии с бытующей в то время сельскохозяйственной практикой, всякий молодой инженер, каковым по окончании университета являлся и я, никак не мог избежать обязательных поездок в колхоз на вечный фронт борьбы за урожай, если он, конечно не мог предоставить справку об отсутствии у него двух почек, левого сердечного мешочка и воспалении центрального придатка. Почти бессознательно надеясь оказаться в манящих меня ароматах домашнего скотоводства, я не отказывался ездить в колхоз каждый год, а иногда и по два раза в год. Но, увы, неуютные совхозы в заволжских степях, куда нас посылали из НИИ, находились в плоской и жёлтой заволжской степи, а работать и жить мне приходилось в полях, и вовсе не с животными. Постепенно я окончательно свыкся с тем, что мне никогда не придётся полно вкусить скотоводческих радостей, но однажды, когда мне уже было где-то 42-43 года, жизнь лукаво подбросила мне такую возможность. Этот случай и является предметом данного рассказа.
Я тогда перевёлся на другое предприятие и работал уже много лет начальником лаборатории. Мои колхозные командировки давно были закончены, ибо положение начальника не давало мне права претендовать на роль городского сельскохозяйственного резервиста. Зато, у меня была омерзительная обязанность не меньше, чем два раза в году, уговаривать на эту роль более молодых и счастливых подчинённых, которые при этом упирались словно отправляемые на заклание бычки и коровки. Мои доводы их никогда не убеждали. Приходилось обращаться к более высоким начальникам, а те всегда уговаривали упрямцев в течение нескольких минут и обязательно при моём отсутствии. Я так и не знаю, что они им говорили или сулили.
Однажды, в начале лета, вдруг поступила весть о новой напасти на наш отдел, состоящий из четырёх лабораторий.
За полгода до того, в соответствии с Новой Экономической политикой, наше предприятие создало собственное животноводческое приусадебное хозяйство, не помню точно, кажется, на тысячу коров. Это хозяйство должно было со временем снабжать голодных работников предприятия молоком и мясом. Поначалу, поскольку снабдить всех 15 или 20 тысяч работников предприятия было невозможно, то приняли справедливое решение снабжать только высшее начальство ну и также с ними всяких профсоюзных, партийных деятелей и с ними их близких, дальних и торговых родственников.
Наш отдел обязали коммандировать в это хозяйство 1(одного) физически здорового человека сроком на 4 (четыре) месяца, с июня по сентябрь, для оказания подсобной помощи слабому кадрами хозяйству. Как вы понимаете, этот срок разбили на куски по 1 месяцу на лабораторию. Как хотите. Один герой на месяц или четыре по неделе.
Моя лаборатория была в списке первой.
Я оглядел бравый коллектив из 7 программисток и одного меня. Почти навсегда утраченная надежда, сладко подступила к горлу.
Все мои девочки были отличницы-медалистки с высшим математическим образованием. Две кормящие матери. Одна была совершенно откровенно беременной, другая была тоже беременной по моим очень давним подозрениям. У одной намечалась свадьба, а ещё две с завтрашнего дня собирались в отпуск вместе на Чёрное море. Что они собирались оттуда привезти?
Ясно! Сам Бог позаботился о том, чтобы первая неделя в коровьем раю была моей, и многолетние тайные мечты осуществились.
А там посмотрим, как говорил Владимир Ильич!
(Продолжение следует)

Приехали дочка и внуки.

Почитал у моей подруги Лихоман о её детских впечатлениях от посещения деревни и захотелось поделиться своими воспоминаниями.

Я родился в большом, пыльном городе Саратове. В момент моего рождения, отец занимал должность районного судьи в небольшом посёлке саратовской области. Поэтому, когда мне было, наверное, месяцев пять-шесть мама переехала со мной к нему в специальный деревенский домик для судьи, где я и провёл первые четыре года своей жизни.
Моим начальным самым ярким, полуосознанным впечатлением от жизни был запах стойла, коровы и парного молока.
Помню также, как поразило мое младенческое существо первое знакомство со свинарником. Острота и жизненая притягательность запахов были так сильны, что многие годы потом во снах меня посещало счастливое предвкушение, погрузиться вместе с обитателями свинарника в их полную несравнимых запахов, тёплой грязи, вкусной еды и трепетной романтики жизнь. По-видимому, в своих снах я компенсировал то, что мне не позволяли тогда осуществить мои воспитатели наяву.
Вернувшись в четырёхлетнем возрасте с родителями обратно в Саратов, я навсегда сохранил любовь к сельским запахам и потаенное ожидание возвращения ко мне когда-нибудь идилии сельской жизни.
Когда мне было лет двенадцать, я придумал стихотворение, которое назвал Идилия. Название, по моим тогдашним представлениям, должно было отразить ироничное отношение автора к нарисованной картинке. Однако, в душе-то я понимал, что придумал этот стишок не зря, и что он отражает моё неудовлетворённое некогда вожделение сельских радостей, оборванное резким возвращением в среду совсем других, агрессивных запахов городского двора.
Признаться в моих тайных устремлениях я осмеливаюсь только сейчас, и потому этот стишок ранее никогда и никому не был предъявлен.

Душистая черёмуха за белою калиткою.
По небу солнце катится, блестящею монетою.
Роса перелевается такой жемчужной ниткою,
Что мне всё время кажется, то тут она, то нет её.

Жуёт траву у берега козлиха одинокая,
В лугу коровы сонные вздыхают глубоко,
Стоит кобыла сытая, и весело у ног её
Два муравья с работаю справляются легко.

По озеру стеклянному плывёт гусей флотилия.
Медовый запах тянется. Лежу себе в сирени я.
О сельская, о сладкая, о ты, моя идиллия!
О птичье, человечее, моё уединение!

(Продолжение следует)

Хорошо, раз есть работа!
А когда работы нету,
Хорошо бы, чтобы кто-то
Нам подкидывал монету!

Я пахал, как генератор,
Хоть не много мне платили,
Но нахальные ребята
Меня всё же сократили.

Из-за этих самых жоп
I am looking for a job!

Два поругались дурака.

Ругались долго и беспечно,
Как-будто жизнь продлится вечно.

А жизнь на деле – коротка!

С тобою вижусь, мама, я
Под понуканья таймера.
Торопит он отправиться
Из дома, где живут

И доживают узники
Злосчастного альцхаймера,
И глаз твоих созвездия
Меня не узнают.

Пока ты есть, душа моя
Летит к тебе без роздыха.
И всё ещё исправится
Покуда ты жива.

А без тебя вся Музыка –
Лишь сотрясенье воздуха,
И вся эта Поэзия –
Никчёмные слова.

Грохочут Времени Басы...
Года несутся, как недели,
Недели стали, как часы,
Часы – в минуты похудели,
Минуты - ...
.............. Нет такой валюты!

Я напишу стишок и помещу на Li.ru,
Кристал моей души раскрою без стыда.
И расскажу я в нём всему честному миру,
Что я ещё не стар и парень – хоть куда.

И влюбится в меня красотка-интернетка,
Прекрасна и свежа, как digital портрет.
И будет пусть она роскошная брюнетка,
Как-будто Деми Мур. А может лучше?.. Нет...

И будет путь она шикарная блондинка,
Как-будто Бритни Спирс, красива и стройна,
Прелестна и свежа, как digital картинка.
Посмотрит мой стишок и влюбится она.

И скажет мне она своим изящным шрифтом:
«Я влюблена в тебя, в прикольный твой дневник.
Люблю твоих стихов сплетенье рифм и ритм
И в сердце у меня лишь твой любимый Ник,

И твой, такой смешной и непонятный, Russion.
Теперь я день и ночь вздыхаю у PC,
Но становлюсь при том фигуристей и краше.
Навеки я твоя! Ты только попроси!

Я буду от тебя любому глюку рада!»
Но наберу ответ дрожащею рукой:
«Люблю твою любовь! Но это вот - не надо.
Я, всё-таки, женат и предан я другой!»

Пока не может слопать Mушку,
И петь, и прыгать далеко,
Пока не вырос он в Лягушку,
Мальку живётся нелегко.

Мальцы сильней всего боятся
Не состояться!

Целоваться с Крокодилом,
Даже с очень-очень милым
Не советую я вам...
Целовать уж лучше дам.

Змея шипит и злится,
А укусить боится.
Она б куснуться рада,
Да очень жалко яда.

Любят Босса шутки.
Филины и утки
Стоит что тому сказать,
Начинают хохотать.

У Моржа мечта одна,
Чтоб жена была верна,
Но при этом любит он
Соблазнять соседских жён.

Научили как-то кур
Делать сносный маникюр.
Забалдели птички –
Кончились яички.