Вспомнил стишок.
Это было очень давно. А, может быть, и совсем не было. Кто разберётся за давностью лет?
В то, теперь уже далёкое, время среди молодых женщин было модно носить парики, косметика ещё не достигла нынешнего несокрушимого совершенства, а самым популярным автомобилем являлся “Жигули”.
Однажды, будучи бессменным редактором нашей отдельской стенгазеты, выходившей только по самым большим праздникам, ваш неосторожный слуга позволил себе поместить этот стишок в каком-то из номеров, намусоленном к Восьмому Марта или Первому Апреля.
Малевать и клеить стенгазету я обычно заканчивал поздно вечером и вывешивал её за день до праздничного выходного так, чтобы уже с утра перегруженные в преддверии праздников непосильной работой труженники могли поднабраться свежих и несвежих новостей ещё до того, как начнётся, обязательное тогда, предпраздничное рабочее застолье.
И вот утром началось.
Сначала ко мне явилась делегация отдельских женщин. Уже не помню, были ли они заплаканными заранее, но эмоций хватало. Плача, дамы обьяснили мне, что своим безобразным стишком я оскорбил всех живущих и живших ранее на земле женщин, что я растоптал лучшие чувства большей половины прогрессивного человечества и, что мне нет и не будет никогда прощения ни при жизни, ни после.
Честно говоря, я никак не ожидал такой реакции.
Женщины подходили группами и поотдельности. Я понял, что моя жизнь в опасности.
Вам может быть и смешно, но я чувствовал себя тогда, как Салмон Рушди, который оскорбил своим романом всех правоверных мусульман и должен был непременно погибнуть во имя веры.
Потом стали подходить и мужчины. Оказалось, эти предатели полностью разделяли праведный гнев лучшего большинства человечества.
- Что же мне теперь делать?
- Ты должен снять эту мерзкую газету и обязательно извиниться перед женщинами.
- Но я не нахожу там ничего такого уж оскорбительного. И ещё, я ненавижу извиняться, когда заставляют...
Тут раздался телефонный звонок, который вызывал меня наверх, к начальству, и я понял, что карьера и жизнь рушатся.
В кабинете сидели начальник отдела и парторг.
- Сними сейчас же стенгазету! Все жалуются. Мы долго терпели, и наконец решили уволить тебя с почётной должности редактора стенной газеты. Ты позоришь себя и весь наш отдел. Да, весь наш коллектив! Мы ещё обсудим, нужны ли нам такие сотрудники.
(К счастью, в те времена уволить было не так-то просто.)
- Делайте всё, что хотите, но только я сам не сниму эту газету. Не могу наступать на горло собственной газете!
...
И что вы думаете?
Сняли.
Газету сняли со стены. Стишок вырезали и жестоко разорвали. И меня сняли с такой любимой и хлебной должности редактора стенгазеты. Вот только, не припомню, был ли я приглашён тогда к общему праздничному столу в рабочее время. Может, потому и не помню, что опьянел ещё до застолья. Спирт тогда и у меня был в сейфе. Каждый месяц выдавали по 250 на протирку. Вот только не помню, чего протирать..
Вы спросите, а зачем это я опять вздумал рисковать репутацией и самой жизнью?
А вот чёрт меня знает.
Сидит, наверное, где-то в глубине души желание скандала, по причине непонимания мною человечества.
Да, ещё, извиниться нужно... Я тогда так и не извинился.
Ну и любовь... Кто ж её поймёт?
Любовью мы расстреляны в лесу.
Что нам молвы глухая канонада?
По твоему счастливому лицу
Губная размалёвана помада.
Из глаз, твоих, несётся птичий крик
И тает, не дойдя до поднебесья.
В сердцах сорвал лохматый твой парик
И далеко его забросил в лес я!
Средь зелени рука твоя бела.
Шуршит листва, как выстрел из ствола,
И наши обнажённые тела
Подрагивают, как колокола.
У твоего пурпурного соска
Качаются два нежных колоска,
И твой упругий стан
Так трепетен и нежен...
Пришла моя любовь!
Прошла моя тоска!
Я раньше не любил...
Да что там... просто не жил!
Над нами высоко несутся облака.
Нам всё равно, прошли минуты, иль века...
О вечный миг любви! Ты долог так и краток!..
Но, впрочем, полчаса прошло наверняка,
И чьи-то голоса слышны из далека...
Пора себя уже нам приводить в порядок.
В машине, как бы твой не пробудился муж.
Я знаю, он, свинья, не стерпит адьюльтера.
С грибами уж должна прийти моя жена,
А ведь она всегда крадётся, как пантера.