Песенка о девочке Марусе, которой «ой, как худо в городе Тарусе», занимает в авторской песне какое-то непонятное место. За другими песнями, как правило, стоит физически осязаемый бард, которого можно (или, по крайней мере, можно было) увидеть, послушать, пощупать. За этой песенкой реального лица как бы нет и никогда не было. Ее всегда любили, всегда много пели, но  – сами, между собой. И всегда удивляло, какая в ней загадочная интонация: то ль томленье, то ли шутка, то ли горькая беда…

 

Марине Цветаевой

Целый день стирает прачка.
Муж пошел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.

Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если дома кто заплачет –
Заскулит в сторонке.

А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому сегодня плакать –
Девочке Марусе.

Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!

– Кабы мне такие перья
Да такие крылья!
Улетела б прямо в дверь я,
Бросилась в ковыль я!

Чтоб глаза мои на свете
Больше не глядели,
Петухи да гуси эти
Больше не галдели!

Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе!
 

Николай Заболоцкий, 1967

Музыка Владимира Красновского

 

 

–  Слушай, чья это вещь? – спрашивал я кого-нибудь, удивляясь в очередной раз.

–  Это Заболоцкий, –  отвечали с готовностью.

Про стихи я и сам знал.

–  Музыка чья?

–  Володи Красновского.

–  Кто это? – пожимали плечами. Мало ли, мол, на Руси бардов.

–  Это который из Куйбышева?

–  Нет, там Краснопольский.

–  Ну, да, конечно, – ретировался я стыдливо, а сам думал:

«Надо бы с этим Красновским познакомиться, что ли».

Так я тянулось.

После случившейся осенью 1986 года кончины Юрия Визбора стали выходить его книги, и в одной из них под фотографией двух полуголодных молодых людей, которые жадно насыщаются чем-то жидким из общей глубокой тарелки, я нашел следующую подпись: «Владимир Красновский - ближайший товарищ Юрия Визбора». К сему прилагалась цитата из бумаг самого Визбора: «Нас, встретившихся ему, было много, но не все и не всегда понимали, что имеют дело с Учителем».

Тут я понял, что просто ничего не понимаю.

Годами встречал я у Визбора одних и тех же ближайших его товарищей. Если бы Красновский относился к их числу, то где он, извините, скрывается? Как могло случиться, что его никогда не было ни на Новый год, ни на визборовских днях рождения, ни когда просто общались по песенному делу?

Непонятно и другое. Всякий, кто хоть немного знал Визбора, подтвердит, что тот не выносил, чтобы его учили. И на похвалу был скуп. Каким же должен быть человек, которого Визбор назвал Учителем? Да еще с большой буквы!

–  Спроси Макса, – посоветовала Ада Якушева.

 

 

Максим Кусургашев, ветеран радиостанции «Юность», жарко гудит в телефонную трубку.

–  Ну, да, конечно! Они как появились в 52-ом в МГПИ, так и ходили вдвоем, а я уже был на третьем курсе! Хаим играл на табуретке! Я уже был инструктор, они со мной в первый раз пошли в турпоход, так вот Хаим играл на табуретке, понимаешь? Арпеджио учил его гитаре.

–  Погоди, какой Хаим?

–  Ну, Визбор. У него в институте был такой псевдоним – Хаим Дронк. А у Володи – Арпеджио Пиццикатто. У нас у всех были псевдонимы.

–  Зачем?

–  Не знаю. Я был Мустафа.

–  Так, говоришь, Визбор назвал Красновского учителем в том смысле, что учился у него играть на гитаре?

–  Да нееет, что ты! Володя в этой паре был лидером! Лидером, понимаешь? Всегда! Понимаешь, они всегда были вместе! В одном классе, потом на одном курсе, потом опять в школе – преподавателями, потом в армии. Неразлей вода! И Хаим смотрел на Володю снизу вверх.

Ну, не знаю. Сколько помню Визбора, лидером всегда и всюду бывал только он. Исключительно он! Такая органика. Или Кусургашев знал какого-то другого Визбора? Все-таки пора повстречаться с Красновским и спросить его самого.

А потом было так. В «Горбушке», то есть в ДК имени Горбунова в Филях, шел вечер песен, созданных теми, кто учился в МГПИ. Не буду называть блистательных имен, они общеизвестны. В какой-то момент ведущий прервал выступления и сказал в микрофон примерно следующее:

– Недавно на станции метро «Киевская» при пересадке с линии на линию скончался от сердечного приступа наш, – было сказано, – дорогой друг, соавтор Визбора и Ряшенцева по гимну МГПИ, автор многих любимых нами песен Владимир Красновский. Сохранилась запись последней Володиной песни, созданной им незадолго до смерти. Сейчас, – сказал ведущий, – она прозвучит.

Включили запись, послышался звук гитары, я впервые услышал голос Красновского, и что-то вдруг сжалось внутри – голос пел мои стихи.

 

У души моей вот-вот
Загремят раздоры с телом.
Намекнула между делом
Душа телу на развод...

 

Разведутся, разойдутся –
Тело вниз, душа наверх,
А я бедный куда денусь,
С кем остаться мне навек?

 

С телом в темень не хочу –    
Чем в бездушии заняться?
К душам жить не полечу –
Ни прижаться, ни обняться.

 

Мне бы с вами, мне бы с вами
Хоть на корочке сухой,
Хоть на краешке скамьи – 
С вами, милые мои.

 

Вот и повстречались.

Небольшое это стихотворение было написано в один из моих нелучших дней под диктовку сердечного приступа. Видимо, Красновский всё хорошо понимал о своем здоровье.

С тех пор мне больше не доводилось слушать эту песню. В тот единственный раз музыка и исполнение Владимира Красновского показались мне замечательными, и не было желания сравнивать его работу с тем, как поёт этот стих Александр Суханов. Неподходящий я тут судья.

На свои вопросы к Красновскому я тоже пока не имею ответов. Да и нужны ли они теперь?

 

 

Зато не раз возникала и, полагаю, будет возникать в нашем общем воздухе загадочная и как бы ничья песенка про девочку Марусю. То ль томленье, то ли шутка, то ли горькая беда. У Николая Заболоцкого эта вещь называется «Городок».

Дмитрий Сухарев