Мы виноваты перед женщинами, джентльмены, мы совершенно разучились извиняться.
Ну, по крайней мере, я.

Вот сто лет назад, веселым студентом, я умел это делать, легко.
Надо извиниться? Да плевое дело! Берешь стипендию да идешь на Арбат. А там нанимаешь на все деньги музыкантов (скрипку, банджо, две трубы, контрабас и барабан) и едешь вместе с ними к черту на рога, в Алтуфьево.

А потом стоишь… красивый такой, в черном плаще и черном сомбреро (свинченным в костюмерной Щукинского училища) под ее окнами. Раннее утро, воскресенье, играет музыка, хорошо.
И начинаешь петь. Серенаду какую-нибудь. «На заре ты ее…ля си соль диез».

Дом просыпается, в окнах появляются изумленные жители, слушают, потом хлопают, бросают певцу герань (по-доброму бросают, без горшков), а потом…оп!...и у нее на четвертом этаже окна открываются. Бабушка ее появилась, убежала…
О, мама появилась. Собака зачем-то вылезла. Ну, где же она? А вот и ОНА…

Лохматенькая такая выглянула, в ночной рубашке, перепугано посмотрела на меня, а потом подыграла, уселась на подоконнике, вытянула ноги вдоль него и стала благосклонно внимать.

Ну что потом? Потом вышел ее папа с бутылкой водки и стал угощать музыкантов. Потом вышел еще какой-то мужик с портвейном, а следом какая-то баба с пирожками…добрые люди, где они теперь?
***
А вот сегодня, сейчас я могу заказать хоть целый симфонический оркестр, а извиняться разучился, вот незадача.