На кого более всего был похож французский романист и драматург Александр Дюма? На своего героя — Портоса из романа «Три мушкетёра». Дюма, самого плодовитого сочинителя всех времён, оставившего после себя более 1200 томов, называли “атлетом от литературы”. За свою жизнь он написал более 600 романов, и в каждом не менее 500 страниц. Это не современные мини-романчики по 150-200 страничек. И писали-то тогда не на компе, а гусиным пером, с которого постоянно капали чернила…

Трудно поверить, как можно было создавать такие легкие и увлекательные романы с такой быстротой. К примеру, "Графа Монте-Кристо" Дюма печатал в течение 2-х лет в ежедневной газете. То есть, представьте, каждый день он писал по главе в 10-15 печатных страниц!

Как-то его пригласили в путешествие. “Мне ещё надо закончить два-три романа. На это уйдёт две недели”, — ответил он. С той же хвастливо-небрежной интонацией Портос говорил о своих подвигах. Великан и обжора, искатель почестей и любитель пышных нарядов, человек огромного темперамента и добрейшей души — таков был Портос, таков был и Дюма. Однажды автора «Трёх мушкетёров» застали склонившимся в слезах над рукописью. “Только что я убил Портоса!” — воскликнул безутешный писатель.

Александр Дюма учился у Вальтера Скотта искусству исторического повествования, но историю видел иначе.

Детство французского писателя пришлось на бурную эпоху наполеоновских войн. Воплощением этой эпохи был для него отец — генерал Дюма Дави де ла Пайетри, красавец мулат, Геркулес республики и империи. Подвиги генерала Дюма не слишком влияли на ход истории, но зато придавали ей блеск и колорит.

Его недаром сравнивали с героями сказочного эпоса: то он брал штурмом опорный пункт в горах, взобравшись по отвесному утёсу, то преодолевал укрепления противника, хватая своих солдат за штаны и перебрасывая их через высокий палисад, то в одиночку бился на мосту с целым эскадроном. Австрийцы звали его “чёрным дьяволом”, египтяне — “ангелом смерти”. По делам отца сын и представлял историю — эффектным зрелищем, игрой страстей, праздником успеха и славы.

Писательские позиции Скотта и Дюма находились в полном соответствии с их взглядами на историю. “Великий шотландец” всегда держался подчёркнуто скромно, даже авторство своё всеми силами скрывал. Дюма, напротив, спешил заявить о себе как о величайшем человеке Франции — Наполеоне в литературе. При этом он не слишком торопился афишировать имена своих многочисленных помощников и подёнщиков. Когда же Дюма упрекали в использовании чужого труда, он только хвастливо отшучивался: “Соавторов у меня не меньше, чем генералов у Наполеона”.

Александр Дюма воспринимал исторические события прежде всего как повод для эффектных жестов и фраз. Однажды он рассказывал генералам, участвовавшим в битве при Ватерлоо, какие героические слова там говорились. Ему возразили:

— Но всё это не так, дорогой мой, ведь мы там были, мы...

— Значит, мой генерал, вы там решительно ничего не видели...

Когда сам писатель принял участие в революции 1830 года, он вышел на улицы Парижа, как выходят на сцену. Он начал с броской реплики, обращённой к слуге: “Жозеф, иди к оружейнику и принеси моё двуствольное ружьё и двести патронов двадцатого калибра”. Однако Дюма было мало участия в массовых сценах — он хотел получить в революции роль первого плана.

Революционному Парижу потребовался порох — Дюма вызвался его доставить. Комендант гарнизона в Суассоне (что на родине писателя) и так готов был содействовать новым властям. Тем не менее Дюма изобразил свою поездку в Суассон как кульминацию героической драмы: храбрец врывается в гарнизон с револьвером в руке, жена коменданта кричит: “Негры опять взбунтовались!”, офицеры обескуражены неистовостью порыва и вынуждены подчиниться.

Спектакль на фоне революции удался. Писатель удостоился похвалы записного театрала — герцога Орлеанского, ставшего новым королём Луи-Филиппом: “Господин Дюма, вы создали свою лучшую драму”. Ударную заключительную реплику этой драмы “герой Суассона” произнёс в диалоге с одной из своих бывших любовниц:

— Вот уже полгода, как я тебя не видела...

— Что поделаешь, моя прелесть, но за это время я успел сделать ребёнка и революцию...

Мы видим: воображение Дюма даже факты текущей политической жизни способно было превратить то ли в легенду, то ли в анекдот. Обращаясь к истории, писатель стремился не убеждать, а очаровывать. Именно с этой целью он и принялся писать исторические романы.

“Что такое история? — говорил Дюма. — Это гвоздь, на который я вешаю свои романы”. Из всех сочинений Дюма, повешенных на гвоздь истории, лучшее, по общему признанию, — «Три мушкетёра».

Откроем книгу Дюма. Начинается она как будто по рецептам Вальтера Скотта. Названы точная дата — первый понедельник апреля 1625 года — и место — город Менг. Изображается волнение горожан, а для объяснения его причин даётся историческая справка:

“В те времена такие волнения были явлением обычным... Знатные господа сражались друг с другом; король воевал с кардиналом; испанцы вели войну с королём. Но, кроме этой борьбы — то глухой, то явной, то тайной, то открытой, — были ещё и нищие, и гугеноты, бродяги и слуги, воевавшие со всеми”. Судя по этим рассуждениям, кажется, что автор готовит читателя к путешествию по дороге истории.

Но уже в третьем абзаце ожидания современников Дюма, привыкших постигать историю по Вальтеру Скотту, были обмануты. Причина суматохи в Менге — не исторические противоречия, не религиозная вражда и не борьба партий, а гасконский юноша по имени Д’Артаньян, главный герой романа. С его появлением читатель сворачивает с дороги истории. Посмотрим, куда.

Описывая своего героя, автор вновь ведёт читателя по ложному следу. “Постараемся набросать его портрет, — начинает Дюма, — представьте себе Дон-Кихота в восемнадцать лет, Дон-Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке, синий цвет которой приобрёл оттенок, средний между рыжим и небесно-голубым”. Что же получается — свернув с дороги истории, мы попадаем в мир пародии, травестии и комических положений?

Конечно, нет. Если кто и поверил автору, тому вскоре придётся убедиться в своей ошибке. Читателю не стоит ждать похождений неисправимого мечтателя и доброго безумца, одержимого поисками высшей правды.

Дюма играет внешними совпадениями. Д’Артаньян появляется в Менге на мерине, напоминающем Росинанта, тощего коня Дон-Кихота. Над конём и всадником насмехаются; это приводит к ссоре, которая заканчивается для Д’Артаньяна так же, как и многие подвиги Рыцаря Печального Образа, — палочными ударами.

Сходство ситуаций подталкивает к сопоставлению характеров: “Дон-Кихоту ветряные мельницы представлялись великанами, а стадо овец — целой армией. Д’Артаньян каждую улыбку воспринимал как оскорбление, а каждый взгляд — как вызов”. Сравнивая, автор лукавит: юноша горд, отважен и безрассуден, но без всякого донкихотства.

Гасконец совсем не таков, каким кажется на первый взгляд. В нём прекрасно сочетаются отчаянная храбрость с “быстротой тончайшего наблюдателя”, безрассудство искателя приключений — со здравым смыслом, искренность и юношеский энтузиазм — с расчётливостью, честь и благородство — с умением вести интригу.

Персонажи романа постепенно распознают способности Д’Артаньяна. Сначала по его улыбке угадывают, что он “отнюдь не глупец”, затем замечают: “Он, бесспорно, умён”, наконец, признают: “Этот гасконец необычайно сообразителен”; “он умнее всех нас”.

“Д’Артаньян был человек не совсем обыкновенный” — так автор уже в пятой главе характеризует своего героя. То же самое можно сказать и о герое Сервантеса. Но если Дон-Кихот необычен своим отрывом от реальности, несовпадением с течением жизни, то Д’Артаньян, напротив, замечателен своим удивительным умением приспосабливаться к окружающей действительности, умением жить весело и полнокровно.

У “этого гасконца” есть всё, чтобы добиться успеха и обрести счастье в этом мире, — ловкость и выносливость, стойкость и жизнелюбие, бодрость и бьющая через край энергия. Он “не раскаивается в прошлом, верит в настоящее и полон надежд на будущее” — полная противоположность Дон-Кихоту!

Зачем же автор обманывает читателя, зачем понадобилось сравнение Д’Артаньяна с Дон-Кихотом? Чтобы добиться наибольшего эффекта, как можно сильнее воздействовать на читателя. Д’Артаньян — как младший сын из сказки. Отцовская шпага и старый мерин — вот и всё богатство, с которым он отправляется в путь. Чем ниже изначальное положение героя, тем больше сочувствует ему читатель. После первых неудач героя (осмеяния и побоев) радостнее и удивлённее воспринимается его последующее преображение.

Так куда же направляется Д’Артаньян? В восхитительный, но небывалый мир. Читателю «Трёх мушкетёров» не удастся перенестись во Францию XVII века. Картины прошлого в романе — лишь эффектные декорации для представления удивительных подвигов и увлекательных приключений. Автор обещает увлечь читателя — игрой тайных интриг (их символ — плащ), героической игрой поединков и боёв (их символ — шпага). Так и принято называть тот тип романа, что создал Дюма, — “романом плаща и шпаги”.

А путь Д’Артаньяна — наверх, из обыденного мира трактирщиков, лавочников и провинциальных дворян в сказочный мир высшей знати. Там — при дворе — всё не так, как у простых людей, там всё “самое-самое” — и мысли, и слова, и дела.

Чудесное восхождение Д’Артаньяна начинается с лестницы, ведущей в приёмную капитана королевских мушкетёров — господина де Тревиля. Смущённый юноша здесь ощущает себя Гулливером среди великанов, простым смертным среди полубогов. Уже имена мушкетёров вызывают у него ассоциации с античной и библейской мифологией: Атоса он сравнивает с Ахиллом, Портоса — с Аяксом, Арамиса — с Иосифом Прекрасным. А тот, кто правит этими героями, — сам де Тревиль — представляется Д’Артаньяну не иначе как Юпитером-Громовержцем.

В волшебном доме де Тревиля на бедного гасконца обрушивается море страстей. Здесь в гневе “дрожат”, “до крови кусают губы”, “изо всех сил сжимают эфесы шпаг”, слова ярости “словно удары кинжала, вонзаются в грудь слушателей”. Ропот недовольства перерастает в бурю проклятий: “Тысяча чертей!”, “Бог и все его ангелы!”, “Смерть и преисподняя!” Взгляды мушкетёров — “пронзительные”, любовь — “горячая”, они “терзаются любопытством” и бросаются друг к другу “в порыве восторга”.

Подъём по лестнице к кабинету де Тревиля становится первым и самым тяжёлым испытанием Д’Артаньяна. На нижних ступеньках лестницы он поражается лихости мушкетёрской боевой игры — “а между тем до цели было ещё далеко: оставались верхняя площадка и приёмная”. На площадке юный провинциал теряет иллюзии в отношении женского пола, в приёмной — политические иллюзии. С каждой ступенькой сильнее его волнение: на площадке он краснеет, в приёмной трепещет, в кабинете де Тревиля “ощущает непреодолимое желание спрятаться под стол”, более того — он “готов провалиться сквозь землю”.

Бьющееся сердце, жалкая улыбка, ощущение неловкости — такова первая реакция простого гасконца на чудеса и тайны Парижа. Пропасть отделяет его от божественных мушкетёров. И что же? Д’Артаньян преодолел её в три прыжка: одного за другим он вызывал на дуэль трёх лучших мушкетёров — самих Атоса, Портоса и Арамиса.

Такова динамика романов Дюма. Пружина сюжета сжимается в первых двух-трёх главах. Одна случайная встреча, другая — и пружина разжимается, действие становится стремительным, каждая минута меняет ситуацию. А читатель, подхваченный вихрем событий, лихорадочно листает страницу за страницей.

Только что гасконец готов был драться с каждым из трёх мушкетеров по очереди. Минута — и вот уже все четверо атакованы враждебным отрядом гвардейцев кардинала. Ещё минута — Д’Артаньян принимает сторону мушкетёров. Ещё несколько минут — и он победитель, принятый в круг избранных, ставший другом трём прославленным друзьям.

Однако сюжетная волна возносит Д’Артаньяна ещё выше — к заоблачным высям придворных интриг и заговоров. Там, как на Олимпе, небожители борются друг с другом; в их делах и должен принять участие юный гасконец. Верховные божества «Трёх мушкетёров» составляют что-то вроде европейского треугольника. За уроженку Испании французскую королеву Анну Австрийскую борются всесильный французский министр кардинал Ришелье и могущественный фаворит английского короля Карла I герцог Бэкингем.

Анна Австрийская привлекает двух властителей Европы своей неземной красотой. Для её описания Дюма не жалеет эпитетов: “походка богини”, плечи “поражают красотой очертаний”, глаза — “совершенство красоты”. При появлении королевы Бэкингем не может не “застыть” — он “ослеплён”.

Но и сам герцог достоин её. Существование его — “сказочное”, власть — “неслыханная”. Его прихоти и капризы “то будоражат, то успокаивают” подвластную ему страну, он не признаёт “законов, управляющих другими людьми”, стремясь прямо к цели — “ослепительной и высокой”. При этом он “самый красивый вельможа и самый изысканный кавалер как во всей Франции, так и в Англии”.

Влюблённый Бэкингем обрамляет свою безграничную страсть в риторически завершённые формулы: “Каждая встреча с вами — это алмаз, который я прячу в сокровищницу своей души”. Он бог поэтической страсти, возвышенного порыва.

Полная противоположность герцогу — кардинал Ришелье. Тщедушный, с “кривыми ногами и сутулой спиной”, он “поддерживает войну с Европой одним напряжением мысли”, помноженной на “неукротимую силу духа”. При первом своём появлении в романе кардинал показан во всем величии своего ума. Он успевает одновременно плести сразу несколько интриг, не упуская из виду ни одной мелочи, ни одного хода в игре.

Склонившись над картой Ла-Рошели, Ришелье продумывает план будущей осады. А в то же время он, выслушав донесения о неудаче прежнего плана против Бэкингема, с ходу изобретает новую комбинацию. При этом он ещё успевает допросить г-на Бонасье, за десять секунд раскусив его и за несколько минут сделав своим преданным шпионом. Кардинал — бог анализа и стратегического расчёта.

Все расчёты Ришелье, как и порывы Бэкингема, направлены на одно — завоевать сердце Анны. Главное историческое событие, описанное в романе, — осада Ла-Рошели (1627–1628) — скрыто уподоблено мифической осаде греками Трои. Как причина Троянской войны была в красоте Елены, так и причиной войны с гугенотами Ла-Рошели — чары Анны Австрийской.

Только чтобы ещё раз увидеть королеву, Бэкингем готов заплатить жизнями тысяч людей. Той же ценой — ценой пролитой крови — кардинал Ришелье собирается отомстить своему более удачливому сопернику. Так любовь определяет европейскую политику, решает судьбы держав.

А что же Д’Артаньян? Едва появившись в Париже, он с ходу вмешивается в игры богов. Королева имела неосторожность подарить Бэкингему алмазные подвески, ранее подаренные ей королём. Подвески отправляются в Лондон. Этим хочет воспользоваться кардинал; его цель — уличить Анну перед королём. Д’Артаньян призван спасти королеву, помочь Бэкингему и смешать карты кардинала.

Во власти Дюма пустить сюжет вскачь. Д’Артаньян за три дня преодолевает путь, полный опасностей, — от Парижа до Лондона и обратно. И успевает минута в минуту: королева получает желанные подвески как раз к началу Марлезонского балета. Так, благодаря Д’Артаньяну, Анна Австрийская добилась “неслыханного торжества” над кардиналом. Добыть подвески — это поручение сродни сказочному невыполнимому заданию. Д’Артаньян справился — а это почти что сказочное чудо. Но вот вопрос:обрёл ли он сказочное счастье? Что ждёт его в конце сказочного пути?

По Дюма, страсть своевольно управляет миром, сея беды и раздоры. Разрушительную силу любви познал и Д’Артаньян. Чувство к шпионке кардинала, коварной и злой леди Винтер, или миледи, заставило гасконца совершить сразу три предательства. Во-первых, он предал свою возлюбленную, госпожу Бонасье, которую миледи на время вытеснила в его сердце.

Во-вторых, он предал Кэтти, служанку миледи, любовь которой гасконец вероломно использовал в своих целях. В-третьих, он предал саму леди Винтер, прикрывшись личиной любимого ею графа де Варда, обманывая её в письмах и под покровом ночи. За это героя романа ожидает возмездие: вместо сказочного пути от несчастья к счастью он проходит путь разочарования.

Любовь чаще всего приносит несчастья героям «Трёх мушкетёров» и уж во всяком случае не приносит счастья. Читатель по привычке ждёт, что роман завершится свадьбой героя. Эти ожидания напрасны.

Закон «Трёх мушкетёров»: любящие не приобретают, а теряют. Бэкингем погибает, сражённый рукою влюблённого в миледи пуританина Фельтона. Кардинал может быть удовлетворён одной лишь местью. Анна Австрийская теряет возлюбленного, не приобретая доверие супруга — французского короля Людовика XIII.

Если уж любовь так жестоко играет богами, что говорить о простых смертных! Оскорблённая леди Винтер подсыпает яд возлюбленной Д’Артаньяна — госпоже Бонасье. Много лет назад та же женщина — миледи — разбила сердце Атоса.

Роман Дюма живёт жгучими контрастами. Вот и Д’Артаньяну пришлось с вершин придворного олимпа заглянуть в адскую бездну. Юношеское опьянение любовью сменяется ужасным открытием: оказывается, любовь может быть орудием зла. Его воплощением является миледи. Читателю кажется, что она уже не агент Ришелье, а посланница ада. Д’Артаньяну душа миледи “представляется какой-то бездонной и мрачной бездной”. Она и сама видит себя как “непобедимую злую силу”.

Зачаровывая своего тюремщика Фельтона, она поёт “со всем обаянием и всей чарующей прелестью, какой наделил её дьявол”. Побуждая Фельтона убить Бэкингема, она клянётся именем Бога. А оставшись одна, говорит: “Мой бог? Безумный фанатик! Мой бог — это я и тот, кто поможет мне отомстить за себя!”

Так каковы плоды любви в мире Дюма? В лучшем случае — несбывшиеся мечты, утраченные иллюзии; в худшем случае — смерть. «Три мушкетёра» оказываются сказкой с грустным финалом.

Неужели роман Дюма заканчивается плохо? Неужели нет ничего сильней разрушительной любви? Всё не так однозначно. Есть сила превыше власти любви. Эта сила — дружба.

В дружбе мушкетёров есть совершенство дополняющих друг друга элементов. Союз четырёх друзей — соединение четырёх лучших качеств французского национального характера (благородства Атоса, силы и добродушия Портоса, изящества и остроумия Арамиса, предприимчивости и кипучей энергии Д’Артаньяна). “Один за всех и все за одного” — девиз друзей, помогающий им преодолевать все преграды. Их союз — “необыкновенная, четырежды увеличенная сила, с помощью которой можно, словно опираясь на рычаг Архимеда, перевернуть мир”.

В мире Дюма любовь разрушает — дружба восстанавливает. Благодаря дружбе мушкетёров была спасена честь королевы. Дружба вершит правосудие: справедливость восторжествовала, и миледи понесла наказание за все свои злодеяния. Самые невероятные подвиги совершаются усилиями друзей: во время осады Ла-Рошели Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян выстояли полтора часа против множества противников. Даже всемогущий кардинал не может одолеть этот узел, связанный вчетверо.

Но главное всё же не в этом: дружба возвышает и облагораживает характер каждого из мушкетёров. Дружба воспитывает — прежде всего юношу Д’Артаньяна: благотворное воздействие друзей превращает удачливого искателя приключений и карьериста в добродетельного человека.

Подведём итоги. В одном из эпизодов «Трёх мушкетёров» герцог Бэкингем прямо цитирует слова Людовика XI из «Квентина Дорварда» Скотта:

“— Мы говорим: «Горд, как шотландец», — вполголоса произнес герцог.

— А мы говорим: «Горд, как гасконец», — ответил Д’Артаньян”.

Эта цитата — не присяга Дюма на верность Скотту. Скорее — заявление своей независимости от “великого шотландца”. Так как же соотносится исторический роман Вальтера Скотта с “романом плаща и шпаги”?

Цель Скотта — воскресить прошлое, постичь смысл истории. Поэтому «Квентин Дорвард» стремится к единству действия: все события группируются вокруг главной сюжетной линии — путешествия вымышленного героя по дороге истории.

Цель Дюма — произвести максимальный эффект. В поисках эффектов автор «Трёх мушкетёров» ведёт множество сюжетных линий. Это позволяет ему контрастно чередовать эпизоды, бросая читателя из холода в пламень. Лишь бы всё было “очень”: очень весело, очень остроумно, очень проницательно, очень ловко, очень страстно, очень страшно.

Игра Дюма с историей тоже должна произвести сильный эффект на читателя. Поражает лёгкость решения. Где скрытая пружина истории? В любовных прихотях исторических деятелей. В чём логика истории? В ловкости и изобретательности злодеев. В доблести четырёх друзей. То есть в личных качествах персонажей.

Так исторический роман становится авантюрным.

Пока мы только готовимся к встрече Нового года и Рождества, у католиков главный зимний праздник уже приблизился. Рождество отмечают во всех уголках земного шара, и везде этот праздник обрастает собственными традициями, иногда очень интересными, а иногда — довольно странными. Ниже – любопытные факты о "католическом" Рождестве…

Корни рождественский традиций можно найти в некоторых языческих праздниках, таких как Сатурналии (с 17 по 23 декабря), Календы (с 1 по 5, прототип Рождества) и Deus Sol Invictus или День рождения Непобедимого Солнца (25 декабря). Но в евангельских текстах не упоминается даты рождения Христа. 

25 декабря в качестве Дня Рождества Христова впервые появляется в летописи греческого христианского писателя Секста Юлия Африкана в 221 году. Эта дата совпадала с языческими празднованиями дня зимнего солнцестояния. 

В 320 году нашей эры Папа Юлиус Первый, епископ Рима, объявил 25 декабря официальной датой празднования дня рождения Иисуса Христа, хотя доказательств, что Иисус родился именно в этот день, не существует. По одной из версий это было обусловлено стремлением церкви вытеснить широко распространенный в Римской империи культ Непобедимого Солнца. 


Рождественские свечи тоже напрямую связаны с языческими верованиями, ведь с помощью огня наши предки отгоняли злых духов зимы. В христианскую эпоху свеча приобрела особое значение: они символизировала путь, который каждый из нас избирает в жизни сам, а также победу светлых сил над темными.

В Боливии празднуют Misa del Gallo или «Мессу Петуха» в канун Рождества.  Некоторые люди приносят на полуночную мессу петухов. Это символизирует то, что петух был первым живым существом, которое объявило рождение Иисуса. 

Праздник Рождества имеет пять дней “предпразднства” (с 20 декабря по 24 декабря) и шесть дней “постпразднства” и завершается праздником Обрезания Господня. Этот день совпадает у православных с Новым годом по юлианскому календарю. 

Некоторые отцы церкви, например, Иоанн Дамаскин, были уверены, что Вифлеемская звезда представляла собой комету, «хвостатую звезду». Тертуллиан считал, что это было соединение планет. Современные астрономы, пытающиеся идентифицировать Вифлеемскую звезду, дают несколько версий: одни считают, что волхвам указывала путь комета Галлея, которая пронеслась над Землей осенью 12 года до нашей эры, другие уверены, что это было соединение Юпитера со звездой Регул в августе 3 года до нашей эры. 



Младенца Иисуса принято изображать по вполне устоявшимся канонам: в яслях для скота, рядом с растущими деревьями и мирно гуляющими неподалеку овечками. Но в Библии таких точных образов не приводится. На самом деле их «изобрел» один из ревностных пропагандистов христианства – Святой Франциск. Именно он советовал изображать новорожденного Спасителя таким образом.

Прототипом Санта Клауса стал реально существовавший человек, Святой Николай из Миры, который жил в четвертом веке. Он родился в Патаре, который находился на территории современной Турции, и стал одним из самых популярных небиблейских святых. Художники используют его образ чаще всего, за исключением портретов девы Марии. Он является покровителем банкиров, ростовщиков, пиратов, воров, сирот и города Нью-Йорка. 

Во многих европейских странах верили, что и злые и добрые духи активны в течение двенадцати дней Рождества. Эти духи постепенно эволюционировали в эльфов Санта-Клауса,  особенно под влиянием книги Клемента Мура (1779-1863) «Ночь перед Рождеством», иллюстрированной Томасом Настом (1840-1902). 

Волхвы с Востока преподнесли Богомладенцу  три дара: золото, ладан и смирну. Золото указывала, что Иисусу суждено стать Царём. Ладан символизировал дар Великому Архиерею («наречен от Бога Первосвященником по чину Мелхиседека»  (Евр.5:10), а смирна говорила о грядущей смерти на кресте. Именно с евангельского рассказа о дарах волхвов произошла традиция дарить Рождественские подарки. 

Самые первые Рождественские подарки делали друг другу еще древние римляне. На заре раннего христианства те, кто исповедовал новую веру, обменивались коробочками с небольшими, но приятными пустяковинами внутри. А еще верующие говорили друзьям и близким добрые слова, которые ценились намного больше материального подарка. Как, впрочем, и сейчас. 



Рождественская традиция наполнения чулок подарками произошла от трех сестер, которые были настолько бедны, что не могли выйти замуж и занимались проституцией. Тем не менее, они были спасены Святым Николаем из Миры, который пробрался к ним через дымоход и наполнил их чулки золотыми монетами. 

Длина самого большого рождественского чулка составляет 32, 56м, а ширина у него – 14, 97м. Весит он, как пять северных оленей, и вмещает почти тысячу подарков. Он был изготовлен Детским Сообществом в Лондоне 14 Декабря 2007 года. 

Считается, что первым посоветовал сделать рождественским деревом именно ель Мартин Лютер. Но сегодня это факт больше принимается на веру, так как он нигде не подтвержден документально. А вот некоторые историки сходятся во мнении, что первые елочки стояли еще в домах древних римлян, до той поры и не знавших о христианстве. Так или иначе, к 15-му веку нашей эры зеленые красавицы были уже в каждом доме – и бедняка, и богача. 

До сих пор историки спорят о том, кто из президентов первый установил рождественское дерево в Белом Доме. Некоторые из них говорят, что это сделал Франклин Пирс в 1856 году, другие утверждают, что это был Бенджамин Харрисон, и сделал он это в 1856 году. 
Рождественские деревья в США продаются с 1850 года. Перед тем как их продать, их выращивают 15 лет. 

В Польше пауки или паутина являются обычным украшением рождественского дерева, потому что, согласно легенде, паук соткал одеяло для Иисуса, когда тот был младенцем. Поляки считают пауков символом добра и процветания, который обязательно должен присутствовать на Рождестве. 



Согласно записи в книге рекордов Гиннесса, самым высоким из когда-либо срубленных рождественских деревьев была 66-метровая лжетсуга тиссолистная, которая стояла в 1950 году в торговом центре Нортгейт в Сиэттле. 

Немцы делали первые искусственные рождественские елки из гусиных перьев. 
Традиционными цветами для украшения рождественского дерева являются зеленый, красный и золотой. 

Англичане в качестве рождественского украшения используют омелу (паразитическое растение, вырастающее на ветвях деревьев). Древние люди, такие как друиды, считали омелу священной, так как она оставалась зеленой, и на ней всю зиму оставались плоды, когда все растения или уже  погибали, или сбрасывали листву. Друиды срезали растения золотыми серпиками и никогда не позволяли омеле соприкоснуться с землей. Они считали, что омела способна вылечить от бесплодия и болезней нервов, а также защитить от зла. 

По обычаю раз в год, в канун Рождества, у мужчин есть право поцеловать любую девушку, остановившуюся под украшением из омелы белой. Случается это нечасто, и, чтобы не терять времени зря, один человек решил украсить ветками омелы зеркало, чтобы можно было целовать всех девушек, остановившихся полюбоваться собой.



Вечнозеленые растения считаются символом возрождения и вечной жизни с древнейших времен. Языческое поклонение и почитание вечнозеленых деревьев и их ветвей развилось в традицию украшать ими христианское Рождество. 

Из-за отождествления с язычеством, падуб (ассоциирующийся с мужским началом) и плющ (с женским), а также другие живые зеленые украшения в домах католиков были запрещены христианским церковным собором в Браге. 

Считается, что, так называемое, Рождественское полено,  сжигаемое в сочельник или в какой либо другой из Двенадцати Дней Рождества символизирует собой циклическое возвращение солнца. Горящее полено или оставшиеся от него угли считаются символом здоровья, плодородия, удачи, а также оберегом от злых духов. 

Первая рождественская (новогодняя) хлопушка бабахнула еще в 1847 году. А изобрел этот шумный и веселый атрибут некто Том Смит, продававший сладости. И в качестве начинки-сюрприза вместе с мелко нарезанными конфетти клал в каждую трубочку небольшие леденцы. 
Британцы надевают на рождественский обед бумажные короны. Короны хранятся в специальной тубе, которую называют «Рождественская хлопушка». 

Известный сегодня каждому американскому ребенку олень Рудольф никогда не был верным помощником Санты. Адмен Роберт Мэй придумал северного оленя для розничного гиганта Montgomery Ward в 1939 году, и он так понравился, что стал традиционным. 



В мировой истории известен эпизод, когда в праздник произошло настоящее чудо: на короткий момент Рождеству удалось остановить войну. Во время Первой мировой солдаты немецкой и английской армий на время сложили оружие, вышли из окопов, не боясь чьей-нибудь злодейской пули, стали обниматься, славить Христа и дарить друг другу подарки. 

В истории некоторых стран были периоды, когда отмечать Рождество категорически запрещалось. Например, в 1644 году в Англии этот праздник вдруг объявили языческим и нечестивым. Причем на государственном уровне: закон на запрет Рождества даже принял местный парламент. Подобная мысль пришла в голову и муниципальным мужам Бостона: в этом американском городе вето на праздник было наложено более чем на 20 лет.

Штат Алабама был первым штатом в США, который официально признал Рождество как всенародный праздник. Это произошло в 1836 году. 

На федеральном уровне Рождество в США было признано выходным днем 26 июня 1870 года, но в штате Оклахома Рождество было объявлено выходным в последнюю очередь -  в 1907 году. 

Только в США ежегодно рассылается более трех миллионов рождественских открыток.
Замечено, что чаще всего супружеские (и не только) пары распадаются за две недели до Рождества. Этот вывод был сделан на основе сообщений в Фейсбуке. Тем не менее, сам день Рождества является наименее подвигающим на разводы днем. 

Вопреки популярному мнению, количество самоубийств на Рождество не велико. Наибольшее их число приходится на весну. 



В Великобритании украшением стола является рождественский пирог. По старинному рецепту он должен быть начинен следующими предметами, которые якобы предсказывают судьбу на ближайший год: кольцо — к свадьбе, монетка — к богатству, маленькая подковка — к удаче. 

В противоположность лютеранам, которые не соблюдают пост, католики Литвы накануне Рождества едят только постную пищу. Их рождественский стол состоит из кусоча (кутьи), салатов, блюд из рыбы и других постных кушаний, не содержащих мяса. Только на следующий день, в само Рождество, после семейного посещения костела разрешается отведать жареного гуся. 

Блюда, приготовленные из птицы (гуся или индейки), являются традиционным кушаньем рождественского стола в Германии и Англии. В Англии обязательно подается к столу праздничный пудинг, украшенный веточками ели. В западных странах главным украшением рождественского праздничного стола всегда была небольшая нарядно украшенная елочка. 

Когда Джеймс Белуши еще не был известным актером, он подрабатывал в своем городке Санта­Клаусом. Однажды у него отобрали водительские права, но он решил развезти оставшиеся подарки по адресатам, понадеявшись на удачу. Конечно, его остановили на первом же перекрестке, обыс­кали, надели наручники (езда без водительских прав за границей считается тяжким преступлением), стали зачитывать права. Дети, проходившие мимо, с ужасом взирали на происходящее и, заливаясь слезами, кричали: «Санта­ Клауса арестовывают!» 

Писатель О. Генри стал известным именно благодаря Рождеству. Тогда он носил имя Вильям Сидней Портер, точнее, имя он тогда не носил, а имел номер 34 627 и был заключенным одной из американских тюрем. На свободе у него осталась дочка, которой он очень хотел подарить что-нибудь на Рождество. 


Уильям Портер (О. Генри) с семьёй (дочь Маргарет и супруга Атол) в начале 1890-х

Денег, естественно, у заключенного не было, и он решил испытать судьбу. Он написал рассказ и отправил его в один из журналов. И чудо не заставило себя долго ждать — рассказ был опубликован в рождественском номере, а человек, написавший его и подписавшийся О. Генри (это первое имя, которое пришло ему в голову), получил гонорар, а впоследствии и известность. Ну а маленькая дочка, конечно, не осталась в то Рождество без подарка. 

У разных народов мира рождественский стол отличается своими особенностями. Так, например, в протестантской лютеранской Дании главным блюдом рождественского стола является жареный гусь с яблоками, а также сладкая рисовая каша с добавлением изюма и корицы. По обычаю кастрюлю с кашей оставляют открытой на всю рождественскую ночь, для того чтобы гномы могли полакомиться рождественским кушаньем и не вредили хозяевам дома в течение всего будущего года.

Вероятно, одним из самых оригинальных рождественских подарков можно считать поясок, подаренный Арнольдом Шварценеггером своей жене Марии Шрайвер. Дело в том, что изначально в качестве подарка Арни заказал ювелиру изготовить ожерелье с бриллиантами и сапфирами стоимостью $20 000, но к тому времени как ожерелье было готово, Мария родила четвертого ребенка и предпринимала титанические усилия, чтобы вернуть себе осиную талию.

Арнольд, решив сделать жене приятное, доплатил ювелиру еще $15 000, чтобы ожерелье переделали в элегантный поясок. 

Богатейшая наследница древнего аристократического рода, княгиня, которую при дворе называли не иначе как «Сияние», Зинаида Николаевна Юсупова прославилась не только своей красотой и богатством, но и активной благотворительной деятельностью: на ее средства были построены школы, церкви и госпитали. Однако путь к личному счастью был для нее тернистым – ее сыновья умирали один за другим. Говорили, что это было результатом древнего родового проклятия, преследовавшего не одно поколение Юсуповых.

Зинаида Юсупова родилась в 1861 г. в одной из самых знатных и богатых семей Российской империи: ее отец, последний князь из рода Юсуповых, был владельцем заводов, мануфактур, рудников, доходных домов, усадеб и поместий, их годовой доход превышал 15 млн. золотых рублей. 

Зинаида Николаевна Юсупова с мужем Феликсом Феликсовичем Юсуповым, графом Сумароковым-Эльстон

Несмотря на жизнь в достатке и роскоши, Юсуповы прославились великодушием, скромностью и щедростью. Отец Зинаиды основал несколько благотворительных фондов, содержал институт для глухонемых.

Князь и княгиня с первенцем Николаем 

Зинаида Юсупова была не только одной из самых завидных невест, но и одной из первых красавиц Петербурга. За чистоту и свет, которые она излучала, при дворе ее называли «Сиянием». 

Семья Юсуповых в родовом имении Архангельское под Москвой, 1901 

К тому же княгиня получила хорошее образование, говорила на нескольких языках и была так же умна и великодушна, как ее отец. К ней сватались самые знатные женихи, но все они получали отказ.

Семья Юсуповых 

Ее выбор стал неожиданностью как для семьи, так и для всего высшего света: княгиня вышла замуж за гвардейского офицера Феликса Эльстона. Этот брак называли мезальянсом – граф был ниже супруги и по положению, и по уровню достатка. Княгиня твердо решила стать женой только того, кого полюбит, и отец ей в этом не препятствовал, хотя и был недоволен ее выбором.

Княгиня Юсупова с семьей

Княгиня Юсуповы родила 4-х детей, но двое из них умерли в младенчестве. Выжили два сына – Николай и Феликс. Старший Николай не хотел делить родителей с братом и даже предлагал выбросить его в окно.

Слева – Ф. Фламенг. Портрет княгини З.Н. Юсуповой с двумя сыновьями в Архангельском, 1894. Справа – В. Серов. Портрет князя Феликса Юсупова, 1903

Как позже выяснилось, он был напуган рассказами прислуги о древнем проклятии рода Юсуповых, согласно которому в каждом поколении мог остаться в живых только один сын, а если рождалось больше, то остальные умирали до 26 лет. Если верить семейному преданию, потомки основателя рода хана Юсуфа были прокляты своими сородичами после того, как изменили магометанству и приняли христианство.

Слева – К. П. Степанов. Портрет княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой, 1903. Справа – К. Е. Маковский. Портрет княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой в русском костюме, 1900-е

Княгиня была достаточно умна для того, чтобы не верить подобным слухам, если бы это проклятие не сбывалось в каждом из поколений. Убедиться в его реальности ей довелось, когда Николай погиб на 26-м году жизни. 

Зинаида Юсупова с мужем на последнем костюмированном балу империи, 1903 

Он полюбил замужнюю женщину, стрелялся из-за нее и был убит на дуэли мужем возлюбленной.

Княгиня Юсупова с семьей 

Перед революцией младший сын, Феликс, организовал убийство Г. Распутина, и мать поддержала его в этом, так как считала, что он освободил Россию от чудовища, терзавшего всю страну. Феликс Юсупов тоже искренне восхищался матерью: «Она была не только умна, образованна, артистична, но исполнена самой обаятельной, сердечной доброты. Ничто не могло сопротивляться ее очарованию».

Слева – В. Серов. Портрет княгини З. Н. Юсуповой, 1902. Справа – Ф. Фламенг. Портрет княгини З. Н. Юсуповой, 1894 

С такой характеристикой был согласен и художник В. Серов, который обычно не жаловал аристократию и не льстил знатным дамам, когда писал их портреты, но княгиня Юсупова вызывала в нем восхищение: «Если бы все богатые люди, княгиня, были похожи на вас, то не осталось бы места несправедливости». На что Зинаида Николаевна ответила: «Несправедливости не искоренить, и тем более деньгами, Валентин Александрович».

Князь и княгиня Юсуповы в 1907 г.

В 1900 г., еще до гибели старшего сына, княгиня с мужем составили завещание, в котором говорилось: «В случае внезапного прекращения рода нашего все наше движимое и недвижимое имущество, состоящее в коллекциях предметов изящных искусств, редкостей и драгоценностей, собранных нашими предками и нами... завещаем в собственность государства в видах сохранения сих коллекций в пределах Империи для удовлетворения эстетических и научных потребностей Отечества».

Феликс Юсупов и его невеста, Великая княжна Ирина Романова

После революции княгиня с семьей эмигрировала во Францию. За границей она провела оставшиеся 22 года своей жизни. Ее похоронили на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.



Княгиня Юсупова 

На средства княгини был сооружен греко-римский зал музея Изящных искусств. Зинаида Юсупова навсегда осталась одной из первых русских красавиц, блиставших в высшем обществе