Сборник состоит из пяти повестей
Невский проспект
Нос
Шинель
Портрет
Записки сумасшедшего
Сам Гоголь никогда не объединял эти повести в единый цикл Однако Гоголь смотрит на дно столицы, а не на зелёные сады, бульвары, или архитектуру - он показывает грязные подворотни, закоулки, убогие квартиры, помои, вонючие чёрные лестницы, а если вдруг и появляются у него витрины, салоны, дворцы – то лишь для контраста, чтобы ещё более подчеркнуть всю эту грязь и уродство. Описание быта – занятий, внешнего вида и жилья героев у Гоголя предельно лаконично (кроме поздней «Шинели»).[mоre=ДАЛЕЕ]Противники обвиняли Перебургские повести в перегруженности низменной натурой, а представители натуральной школы – пытались ему подражать. Гоголь умеет несколькими быстрыми штрихами создать у читателя чувство соприкосновения со своим миром, чувство физического присутствия –
(Невский проспект)
Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках, или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавший вчера как муха с шеколадом, вылезает с метлой в руке без галстуха и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть. В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русской народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент…)
Гоголь писал о том, что знал и что видел сам. Он жил на этих улицах, ходил по ним на службу в редакции и в гости к друзьям. В 1829 году он снимал квартиру на Большой Мещанской улице(дом Иохима) – там же в «запачканном доме» помещается мастерская жестянщика Шиллера из «Невского проспекта», Чартков из повести «Портрет» живёт на Васильевском острове – там, в институте благородных девиц Гоголь преподавал историю и там же учились его сёстры; сумасшедший Поприщин идёт за говорящей собачкой до Кокушкина моста и видит, что хозяйка собачки живёт в «доме Зверкова» - Гоголь жил и там; майор Ковалёв («Нос») проживает на Садовой, а рядом с ней, в Чернышёвом переулке – Чартков покупает портрет – именно на Садовой, около Чернышёва переулка находился департамент народного просвещения, который Гоголю пришлось частенько посещать, когда он пытался добиться профессорской должности в Киевском университете (1834г). Итак, мир описываемый Гоголем не придуман, а настоящий, современный ему Петербург, герои, населяющие этот мир органично в него вписываются, являются его неотъемлемой частью и, хотя не имеют за собой исторических прототипов, воспринимаются, как совершенно реальные живые люди. Конечно же прототипы у героев есть – только это не какие-то конкретные личности, а скорей обобщённые портреты определённого типа людей – ведь Гоголь не только жил в Петербурге, ходил по его улицам и бывал в домах, он служил в редакции, канцеляриях, посещал курсы Академии художеств, т.е. знал всё это изнутри и ему не требовалось ничего выдумывать, чтобы изобразить этих людей, их быт и город. Но вот в этот привычный, мелковатый, не очень чистый повседневный мир вплетается фантастика – причем вплетается не только неожиданными поворотами действия, как например, сбежавший нос или вселившийся в портрет дьявол, но и манерой изложения:
«Вы встретите здесь бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстух, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, почти принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах; они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие! Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью неизобразимые; усы, которым [посвящена] лучшая половина жизни, предмет долгих бдений среди дня, как и ночи. Усы, на которые излились лучшие восхитительнейшие духи и ароматы и [Далее начато: помазан<ные>] которые умастили все редчайшие и драгоценнейшие сорты помад. Усы, которые заворачиваются на ночь одою известного писателя; усы, к которым дышет самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие.» (Невский проспект) Или : «Но как беспощадно-неблагодарно было всё то, что выходило из-под его кисти! На каждом шагу он был останавливаем незнанием самых первоначальных стихий; простой, незначущий механизм охлаждал весь порыв и стоял неперескочимым порогом для воображения. Кисть невольно обращалась к затверженным формам, руки складывались на один заученный манер, голова не смела сделать необыкновенного поворота, даже самые складки платья отзывались вытверженным и не хотели повиноваться и драпироваться на незнакомом положении тела. И он чувствовал, он чувствовал и видел это сам!» (Портрет)
Конечно, фантастика, вторгающаяся в реальную жизнь была в то время для литературы не внове –в английском готическом романе, немецкой романтической новелле, французской литературе «кошмара и ужаса», в русской прозе - «Пёстрые сказки Одоевского», а гоголевская фантастика стала оказывать влияние в свою очередь и далее - повлияла на творчество, например, Александра Фомича Вельтмана.
В «Пёстрых сказках» Одоевского ещё Аполлон-Григорьев (критик 19 века) находит прообразы гоголевских приёмов и мотивов - «Сказка о том, по какому случаю коллежскому советнику Ивану Богдановичу Отношенью не удалось в светлое воскресенье поздравить своих начальников с праздником» или же о «Мёртвом теле, неизвестно кому принадлежащем». Но для Одоевского фантастические элементы - лишь форма сатирического иносказания, инструмент, с помощью которого он высмеивает некоторые аспекты современной ему жизни. У Гоголя же - совершенно головокружительное смешение реальности с фантастическим началом, границы между двумя этими явлениями размываются совсем, из синтеза реального мира и мира невероятного возникает что-то новое – непредсказуемое и в тоже время правдоподобное и живое. Огромную роль играет в Петербургских повестях людская молва – ходящие по городу слухи в эпилоге «Шинели», через которые восприятие раздваивается – с одной стороны вроде бы мертвец восстал, ходит и грабит людей, а с другой, это же только слухи (хотя в то время к слухам было несколько другое отношение, Пушкин и Вяземский, например, слухи записывали, да и теснее была их связь с народным фольклором, с рассказами о чудесном),. Некоторые детали, в том же эпилоге, наталкивают на сомнения в сверхъестественном происхождении грабителя – мертвец грозит пальцем чиновнику и чихает когда полицейский нюхает табак (Кстати, ранее эти элементы уже встречались в русской прозе – В повести А.Ф. Вельтмана «Аленушка», вышедшей в свет на шесть лет раньше«Шинели», отец героини рассказывает о том, как явилась к нему ночью покойница жена и спрашивает: «Где, мой друг, моя золотая табакерка? Дай понюхать хоть своего табачку» ; а мертвец, грозящий пальцем живому присутствует в сборнике Погорельского «Двойник»).В конце концов, история с грабителем должна получить нормальное логическое завершение – вор пойман и никакого отношения он не имеет ни к Акакию Акакиевичу, ни ко всем прочим мертвецам. Но Гоголь не даёт читателю возможности придти к какому-то одному пониманию происходящего, мы вынуждены колебаться между двумя возможностями и склоняться к тому или иному объяснению в зависимости от личных свойств и желаний. «Невский проспект» весь пронизан бредовыми галлюцинациями и сама реальность кажется читателю чем-то фантастическим, вот, например, маленький кусочек: ««Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы [32] кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде»» , в повести Нос, наоборот – происходит резкий переход реального в фантастическое – вдруг с лица героя исчезает нос, а вместо него остаётся совершенно гладкое место, потом этот нос оказывается запечённым в хлебе, далее - его бросают в реку, а он вдруг превращается в солидного господина и в конце концов оказывается на своём привычном месте… Во всех повестях сборника можно наблюдать смешение противоположностей, реальности и фантастики, сна и яви (черновой вариант повести «Нос» заканчивается пробуждением героя), исчезают границы между словом как знаком и предметом – чиновники сыплют на голову Акакию Акакиевичу рваные бумажки, и в упоении шутки, кричат, что это снег, а в ночь ограбления ему на голову сыплется снег настоящий… На табакерке портного в изображён портрет значительного лица, но самого лица нет – оно проткнуто пальцем и заделано какой-то бумажкой, и впоследствии, когда Акакий Башмачкин столкнётся с генералом, у этого генерала так же не будет ни лица ни даже имени. Таким образом – метафора становится метаморфозой…
Нельзя не обратить внимание на присутствие в гоголевских повестях легенды и анекдота, они так же перемешаны и неотделимы друг от друга, как сон и явь. В то время суеверные рассказы ходили не только среди простого народа, но и в светских салонах являлись обычным делом.
Герои повестей – средние во всех отношениях люди, типичные представители своего круга, - Пискарев и молодой Чартков (в начале повести) — бедные, не известные художники; Поприщин и Башмачкин — титулярные советники, один из которых всю жизнь переписывает, а другой очиняет директорские перья. Довольные собой и как будто бы преуспевающие Пирогов и Ковалев тоже недалеко ушли: Пирогов всего лишь поручик, Ковалев с трудом выбился в чиновники средней руки. Психология героев под стать их общественному положению. Даже в характерах художников выделены поначалу черты среднетипические, рядовые. И показаны художники сначала в повседневных занятиях и бытовых заботах — в принципе так же, как и герои-чиновники, погрязшие в канцелярской рутине. А потом вдруг происходит нечто, что нарушает привычный ход событий, напряжение растёт и в конце концов - герой вдруг оказывается несоответствущим тем рамкам в которые загнан собой, окружающими, средой…
***(Первая редакция «Портрета», «Невский проспект» и «Записки сумасшедшего» появились в 1835 году в гоголевском сборнике «Арабески», «Нос» был впервые напечатан, в третьем томе пушкинского журнала «Современник» за 1836 год. Вторая редакция «Портрета» публикуется в том же «Современнике» (но уже перешедшем к Плетневу) в 1842 году. И наконец, «Шинель» - в первом собрании сочинений Гоголя, тоже в 1842 году), объединение это совершили за него читатели и критики. Вряд-ли это произошло случайно. Конечно сразу бросается в глаза общее место действия – Петербург, изображённый максимально достоверно, не противоречащий документальным описаниям того времени *( в этой связи обычно называют: книгу Александра Башуцкого «Панорама Санкт-Петербурга» (СПб., 1834), а также две книги Ивана Пушкарева: «Описание Санкт-Петербурга и уездных городов Санкт-Петербургской губернии» (СПб., 1839-1841) и «Путеводитель по Санкт-Петербургу и его окрестностям» (СПб., 1843). ) [COLOR=coral][COLOR=coral][COLOR=coral][COLOR=coral][COLOR=limegreen]
