Мы умирали от пневмонии в меблированных комнатах, где нас находили через три дня потому, что кто-то жаловался на запах. Мы умирали под мостами, и никто не знал, было ли это самоубийством. Мы и сами не знали этого, хотя, если вдуматься – это всегда было самоубийством. Мы умирали в больницах с огромными вздутыми животами, и никто не мог ничего поделать. Мы умирали в камерах, так и не узнав, виновны мы или нет. Мы ходили к священникам. Они давали нам обещания. Они говорили нам, чтобы мы молились. Они говорили нам идти и больше не грешить… но идти! Мы шли. И мы умирали. Мы умирали от передозировки. Мы умирали в кроватях. Мы умирали в смирительных рубашках, видя в белой горячке Бог весть какие кошмарные, омерзительные и жуткие вещи. Но знаете, что было хуже всего? Хуже всего было то, что никто понятия не имел, как мы старались. Мы ходили к врачам, а они, руководствуясь принципом «это настолько безумно, что может подействовать», давали нам лекарства, от которых нас тошнило при употреблении алкоголя. Иногда они просто качали головами и посылали нас в госпитали для умалишённых. И нас выпускали оттуда, пристрастившихся к успокоительному и снотворному. Мы врали врачам. А они говорили нам, чтобы мы пили умеренней. И мы пытались. И мы умирали. С закреплёнными намертво проволокой сломанными челюстями мы тонули, захлебнувшись собственной рвотой. Мы умирали, играя в «русскую рулетку», и люди думали, что мы проиграли. Но мы-то знали лучше. Мы умирали под копытами лошадей, под колёсами машин, от ножей и под каблуками наших братьев-алкоголиков. Мы умирали в стыде. А знаете, что самое ужасное? Самое ужасное то, что мы и сами не могли поверить, что действительно очень старались. Нам казалось, что мы только думали, что мы старались. И мы умирали, веря, что мы не понимаем, как надо стараться, и что мы не старались. Когда доведённые до отчаяния, в надежде на чудо мы начинали искать помощи, то шли к людям с буквами после фамилий, надеясь, что те прочли правильные книги, в которых были правильные слова. И никто из нас не догадывался о пугающей правде, что правильные слова, оказавшиеся такими простыми, тогда ещё не были написаны.

Мы умирали, падая с высотных домов. Мы умирали со стволом ружья во рту. Мы умирали в безлюдных местах со связанными за спиной руками и пулей в затылке, потому что на этот раз мы обманули не тех людей. Мы умирали в конвульсиях и от инсультов. Мы умирали проклятыми, опозоренными и брошенными. Если мы были женщинами, то умирали униженными, потому что женщины гораздо более требовательны к самим себе. Мы старались. И мы умирали. И никто не оплакивал нас. А хуже всего было то, что на каждого умершего приходилось сто или даже тысяча тех из нас, кто хотел умереть. Кто жаждал смерти. Кто засыпал, молясь о том, чтобы не проснуться, потому что выносить эту боль было невозможно. И мы были уверены, что это никогда не изменится.

Однажды в нью-йоркском госпитале у одного из нас произошло то, что в книгах называют «духовным пробуждением». И он сказал себе: «Я нашёл ответ!» Нет. У него была только часть ответа. «Я должен делиться этим», – решил он. И он старался, как мог. Но мы не слышали его. И мы умирали. Мы умирали от последней успокаивающей сигареты, закурив которую мы отключались, и наш матрас загорался. О нас говорили, что мы задохнулись ещё до того, как наши тела обгорели, и что мы ничего не почувствовали. Умереть таким образом для нас было лучшее, что могло произойти… правда иногда вместе с нами гибла наша семья.

Ещё один человек из Нью-Йорка был уверен, что знает ответ. Он пытался молитвой привести нас к трезвости. Но и это не работало потому, что молитва приводит алкоголиков в замешательство. Он старался. А мы умирали. Один за другим мы обнадёживали его, а потом разбивали ему сердце, потому что мы всегда так делаем. Но самым худшим было то, что каждый раз, когда нам казалось, будто мы уже знаем всё худшее, случалось что-то ещё хуже. Это длилось до тех пор, пока не настал тот день в фойе отеля, находившегося не в Риме, не в Иерусалиме, не в Мекке, не в Дублине и даже не в Бостоне. Это произошло в Акроне, штат Огайо, из всех мест! Настал день, когда алкоголик сказал: «Мне надо найти другого алкоголика потому, что он нужен мне не меньше, чем я нужен ему». Теперь он нашёл ответ. И вот, после стольких лет, канал передачи был открыт... Теперь мы не идём к священникам, мы не идём к врачам и к людям с буквами после фамилий. Мы идём к тем, кто был там. Мы идём друг к другу. И мы стараемся. И мы можем больше не умирать!

"Всякому воину света уже случалось испытывать страх перед боем.
Всякому воину света уже случалось в прошлом лгать и предавать.
Всякому воину света уже случалось брести не своим путём.
Всякому воину света уже случалось терзаться из-за сущих пустяков.
Всякому воину света уже случалось приходить к выводу, что он — не воин света.
Всякому воину света уже случалось поступаться своим духовным долгом.
Всякому воину света уже случалось говорить «да», когда ему хотелось сказать «нет».
Всякому воину света уже случалось наносить раны тем, кого любил.
Вот потому он и вправе называться воином света, что прошёл через всё это и не утратил надежды стать лучше, чем был".

Была не ночь, не смерть, был конец света,
я плыл по бурной реке.
Я видел справа бродила Джульетта,
со свечкой в белой руке.

Бродила, не видя в лопатках застрявший,
обломок монгольской стрелы,
брела туда, где костёр манящий,
где пьянки, тусовки, балы.

Я видел слева сидел чёрный воин,
кривая сабля в руках,
то ли он ранен, то ли болен
толь накурился трав.

Там за рекою пируют монголы
смытые грани - почти рассвет.
Я видел Джульетту у мёртвого города
и чёрного воина силуэт.

Опять я лишний, опять не знаю,
куда идти, безотчётный страх,
там монголы, там пляшут майя,
там воин с Джульеттою на руках.

На березах звенит хрусталь
А по венам течет промедол
В кирзачах прокладки как сталь
Мне б на отдых, мне бы за стол,

На плече скрипит автомат
Под ребром кожу трет ремень,
Знаешь, я буду очень рад
Не стрелять, не блевать целый день.

Твои письма греют мне грудь
Но мундир, как оков ледяной.
В берцах долгим кажется путь
Всё равно я спешу домой.

Может ты и совсем не ждёшь
И другой мужик наяву,
А ты от радости заревёшь,
а я от горести зареву.

Ну, вот, теперь я холостяк. Конечно, в любом образе жизни есть свои плюсы и минусы но... Почему-то её образ накрепко засел в мозгу, меж двумя полушариями, зацепившись, видимо, за извилину. Сижу, вот стихи пишу:

Ты не пришла, ну так что ж,
ты всегда права.
Старый клавишник Дождь
настроению в такт,
пальцами бьёт по лужам:
"Нет, не пришла".
А больше никто не нужен.
Пусть будет так.

Грустно, конечно. Может есть те, кто поймёт меня? Просто, без обязательств..

Почему я пью? На этот вопрос у меня всегда была масса ответов.
Почему я теперь не пью? На этот вопрос у меня тоже есть ответы. Приведу один, каким бы странным он не показался.
Высшая сила, Вселенский разум, Бог, называйте как угодно, увидел мои страдания и услышал мои молитвы. Он и даровал ме чудо прозрения и указал путь из преисподней. Да, да, именно преисподней, куда я угодил в поисках наслаждений.

Ещё в детстве, ещё до того, как я познал вкус спиртного, мне десятки и сотни раз, на примере других людей было показано, насколько это мерзское и опасное увлечение, насколько это страшно. Но я усомнился, взыграла гордыня, себялюбие и маловерие - Я НЕ ТАКОЙ, СО МНОЙ ЭТОГО НЕ СЛУЧИТСЯ.

- Что ж - если ты думаешь, что не такой, как они - считаешь себя лучше и сильнее - вот, поди испытай сам! И я испытал. Когда я пил - мне было показано, что эта мерзость означает на самом деле и какова тяжесть и мера этой боли - страдать от алкоголя.
И вот, оказавшись в преисподней, в логове страданий и греха, я взмолился и попросил о помощи.
И вняв откровению, полностью препоручил свою жизнь Его воле. И теперь, всё, что происходит со мной сегодня и будет происходить далее, всё исключительно по его воле и подчинено единому замыслу, единой программе.
Теперь, когда сам Господь указал мне этот путь к трезвой жизни - требуется ли Ему теперь ещё доказывать мне, что этот трезвый путь лучше, и на нём легче?
Каждое утро я просыпаюсь со словами: «Я встаю, Боже, исполнять Твою волю». И реальные перемены в жизни не заставили себя ждать.

В одном безызвестном городке жил молодой, крепкий мужик, однако таким праздным лентяем был, что и сам вспомнить не мог, работал он когда хоть день или нет. Ходит день-деньской по знакомым и канючит: вот, мол, судьба какая горькая выпала, ни денег у меня, ни работы, ни дома, ни семьи, а люди вокруг злые, не помогают, а если кто и даст взаймы, потом целый год помнят и напоминают. Уж все перестали его к себе пускать - надоел хуже горькой редьки.

Один старенький священник терпит и одалживает ему сколько может. Мужик и зачастил к нему: дай да дай, а если мало покажется, так глянет - бедный батюшка весь день виноватым ходит. Вот однажды вместо денег вынес ему батюшка священник Молитвослов и говорит: - Прочти это, Илюша, и на сороковой странице помощь найдёшь. На следующее утро стучится этот мужик.

- Ну что, - спрашивает батюшка, - помогло те бе чтение?

- Не помогло, - вздыхает.

- Да ты открывал ли книгу сию?

- Как же, открывал. А толку-то?

- И на сороковой странице читал?

- Ну читал.

- Нет, не открывал ты книги и не читал ничего, - нахмурился батюшка.

Открыл он книгу и там, на странице, где молитва Ефрема Сирина "Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалкя и празднословкя не даждь мне", лежала дёсятирублевая ассигнация.

Ноябрь. У нас сегодня первый снег. Скоро зима, морозы, конец света, а там уж рукой подать до Нового года. Что подарить мне себе, единственному? Чтоб не очень дорого, но понравилось. Приятно чтобы прикоснуться или лицезреть.
Помню был у меня в детстве фотоаппарат. Совсем в детстве. И не совсем фотоаппарат. Отцовский "Зоркий" в коричневом кожаном футляре. Он не работал, но замечательно щёлкал затвором. Когда мы ходили в парк гулять, норовил я, увидев красивую девочку, подойти и снимать какую-нибудь фигню. Стою метрах в трёх и деловито щёлкаю затвором. На неё ноль внимания. А она, наверное, смотрит на пятилетнего пацана в шортиках и панамке, не обращающего на неё внимания и думает... Чёрт её знает, что она думала.
А вчера сел в автобус, увидел симпотягу, встал в поле её зрения, достал свай телефон (далеко не айпад), рукой прикрыл и начал что-то там читать и улыбаться. А сам без очков всё-равно ни хрена не вижу. Полтинник мне скоро. Фотик что ли новый купить?

У Вас все ещё тревоги. И скажите, откуда бы им у Вас быть?! Внешнее Ваше хорошо, внутреннее все Вами пересмотрено, налажено и Вашим решением скреплено. Откуда же быть тревогам?! Все враг, все враг. Неоткуда более.

Разве вот что ещё может быть. Не думаете ли Вы сами собою, своими силами и своим уменьем устроить свою жизнь, хоть и по прописанному?! Присмотритесь и, если это хоть на волос верно, поспешите исправиться. При этом строе не оберетесь смущений. Так вот что! Извольте пересмотреть или мысленно повторить все прописанное, и то, что в Вас происходило, и как Вы наконец порешили дело жизни своей, и направьте этот пересмотр так, чтобы в конце его вышло крепкое решение, что Вы участь свою безвозвратно предать должны в руки Божии. Затем станьте на молитву и, усердно помолившись, изреките пред Господом из сердца: «В руки Твои, Господи, предаю участь мою. Как Тебе угодно, так и устрояй жизнь мою, со всеми её соприкосновенностями и случайностями. Отселе пресекаю всякую о себе заботу, одну заботу восприемля — творить всегда благоугодное пред Тобою». Скажите так да уж и самым делом всесовершенно возложите себя на руки Божии, ни о чем не заботясь, а всякий случай принимая спокойно, как Богом нарочито для Вас устрояемый, приятен ли он или неприятен. Забота Ваша должна состоять только в том, чтобы во всяком случае поступать по заповеди Божией. Сие единое Вам на потребу.

Коль скоро так настроитесь, всем беспокойствам конец. Теперь Вы заботитесь сами о себе и все случайности хотите устроить и поворачивать по-своему. Как все не клеится, то Вы и мучаетесь, что то не так, другое не этак. А когда все предадите Господу и будете принимать как от Него исходящее и для Вас благопотребное, то никакого беспокойства иметь не будете, а только будете посматривать кругом, чтобы увидать, что посылает Господь, чтобы по смыслу посылаемого и поступить. Всякий случай под заповедь подойти может. И подводите, и по заповеди делайте, Богу угодить стараясь, а не своему желанию удовлетворить напрягаясь. Вникните хорошенько, о чем говорю, и положите достигнуть такого настроения. Учиться надобно, вдруг нельзя. И молитесь о сем.

Молюсь Господу, чтобы высвободил Вас из того положения, которое Вы считаете для себя неприятным, прибавляя, однако ж: если то угодно Его святой воле и Вам спасительно. И высвободит, конечно, в свое время. Облекитесь сею верою и терпите. И просто смотря на текущие состояния, видим, что они непрестанно меняются. Ничто не стоит. Переменится и то, что Вас тяготит. Настанут дни, когда будете свободно дышать, и не только дышать, но и порхать, как бабочка по цветам, надо только перетерпеть положенный терпению термин. Хозяйка сажает в печку пирог и не вынимает его оттуда, пока не удостоверится, что он испекся. Владыка мира посадил и Вас в печь и держит в ней, ожидая, пока испечетесь. Терпите же и ждите. Как только испечетесь, и минуты не будете долее сидеть в печи. Тотчас вынут Вас вон. Если рванетесь сами вон, будете то же, что недопеченный пирог. Вооружитесь же терпением. Ещё скажу: по вере нашей, кто переносит благодушно встречающиеся неприятности, принимая их как от руки Господней, тот причастником бывает мученичества. Извольте хорошенько напечатлеть это в мысли своей и навевайте тем утешение на сердце свое.

Без чувств жить нельзя, но чувствам поддаваться незаконно. Надо освежать и умерять их рассуждением и давать им должное направление. Вы впечатлительны, и сердце заливает у Вас голову. Делайте так, как я уже писал Вам: наперед соображайте, где какого чувства возможно возбуждение, и вступайте в те обстоятельства, держа себя на страже от волнений сердца, или держа сердце в крепких руках. В этом надо упражняться, и упражнением можно дойти до полной над собою власти.

Но все от Бога. К Нему и прибегать надо. А Вы пишете, что не молитесь. Умница! Что же Вы, в бусурманки, что ли, записались?! Как не молиться? Вы не все готовые молитвы читайте, а и своими словами сказывайте Ему, что у Вас на душе, и просите помощи. Видишь, Господи, что у меня? И то, и то. Справиться с собою не могу. Помоги, Всемилостивый! И всякую частичку своей нужды перескажите, и на все просите соответственной помощи. И это будет самая настоящая молитва. Можно и всегда молиться своею молитвою, не читая печатных молитв, только бы поблажки лености не было.

Но зачем Вы слушаете того, кто внушает Вам: брось молитву? Или не видите, что это враг? Явно враг. Он в уши жужжит: брось; а иногда, будто охвативши все тело, тащит поскорее в постель. Все это его уловки. Но он свое дело делает, от доброго дела отвлекая. А нам надо свое дело делать, от доброго дела не отступая, пока не кончим. Так извольте вооружиться мужеством и врага не слушайте и внимания никакого не обращайте на его жужжание. А рассерчать ещё лучше. Серчание на врага — то же, что в грудь кого подать. Тотчас отлетит.

От всей души желаю Вам успокоиться наконец.

Благослови Вас, Господи!

Дорогое Мироздание!
Пишет тебе Маша Ц. из г. Москва.
Я очень-очень хочу быть счастливой!
Дай мне, пожалуйста, мужа любимого и любящего, и ребенка от него, мальчика, а я, так уж и быть, тогда не перейду на новую работу, где больше платят и удобнее ездить.
с ув., Маша.

Дорогая Маша!
Честно говоря, я почесало в затылке, когда увидело строчки про работу. Даже не знаю, что сказать. Маша, ты вполне можешь переходить на новую работу, а я пока поищу для тебя мужа.
Удачи!
Твое Мрзд.

Уважаемое Мироздание!
Спасибо что так быстро ответило!
Но... бабушка моя говорила: кому много дается, с того много и спросится.
Вдруг я буду иметь и то, и это, а за это ты мне отрежешь ногу, когда я буду переходить трамвайные пути?
Нет уж, давай так- я перехожу на новую работу, имею мужа, но за это я готова вместе со своим любимым всю жизнь жить в съемной хрущевке.
Как тебе такой расклад?
Твоя МЦ

Дорогая Машенька!
Хохотало, увидев про ногу. Смысл бабушкиной поговори совсем другой: кому много дается способностей, талантов, знаний и умений, от того люди много и ждут.
У тебя же заначено на двушку в Подмосковье, покупай на здоровье. Ногу оставь себе)))
твое М.

Дорогое Мрзд!
В принципе, я обрадовалась, прочтя про ногу.
НО:
у меня будет муж, ребенок, любовь, квартира и нога. То есть ноги.
Что я тебе буду должна за это ?(((
Маша.

Маша!
Уфф. Почему ты со мной разговариваешь, как с коллекторским агентством?
Меня попросили- я делаю. Я тебе где-нибудь когда-нибудь говорило, что ты мне что-то будешь должна?
М-ие.

Да!
То есть нет.
Просто не может быть, чтобы было МОЖНО, чтобы все было хорошо, понимаешь???
Я сегодня плакала всю ночь: отдала взнос за квартиру. Хорошая, окна на реку. Небось, муж будет урод. Скажи прямо. В принципе, я к этому готова.
Маша.

Дорогая Маша!
Муж, конечно, не Ален Делон, зато и в зеркало так часто не смотрится. Вполне себе нормальный мужик. На днях встретитесь.
Да, отвечая на твой вопрос: МОЖНО, чтобы все было хорошо. В принципе, мне все равно, хорошо или плохо мне заказывают. Лишь бы человек точно знал, что хочет.
Мрзд.

Уважаемое Мрзд,
А можно чтобы ДОЛГО было хорошо?...
В принципе,если лет пять будет, я согласна, чтобы с потолка протекало...
Цю, Маша Ц

Машенька,
я тебе отвечу честно.
Долго хорошо может быть. ДОЛГО ОДИНАКОВО — нет. Все будет меняться, не меняется только мертвое. И когда будет меняться, тебе покажется,что все плохо. На время.
цю, мрзд.

Мрзд!
Только не ногу. Пусть погуливает муж.

Мария, кончай со мной торговаться. Как на армянском базаре, ей-богу! Я судьбой не заведую, это в другом филиале с другими задачами.
Мое дело- предоставить человеку все, что он хочет.
Счет тебе никто не выставит.
Если так тревожно, можешь ежедневно ругаться с мужем матом. Он начнет погуливать. Шучу, не надо ругаться!
Единственная у меня к тебе просьба: когда ты будешь совсем-совсем счастлива, у тебя освободятся силы. Ты классно шьешь. Займись лоскутным шитьем, твои одеяла украсят любой дом, людям будет радость.
с уважением, М.

Дорогое мое!
Я сегодня прыгала от радости.
Конечно!
Я сделаю все, что ты скажешь.
Я ТОЧНО тебе ничего не буду должна?
Мне предложили еще более клевую работу,а тот чувак из кафе назначил свидание. Йессс!!!
(так небывает так не бывает)
(купила швейную машинку)
целую тебя!

Дорогая Маша!
Все хорошо. МОЖНО делать все что хочешь, в рамках Заповедей и УК.
И тебе ничего за это не будет. Наоборот. Если ты не будешь ныть, мы все (Управление № 4562223) только порадуемся. Нытики увеличивают энтропию, знаешь. И возни с ними много. Я от них, честно признаться, чешусь.
Так что удачи!
Я откланяюсь пока. Тут заказ на однополых тройняшек, и опять торгуются, предлагают взамен здоровье. Нафиг оно мне сдалось, их здоровье...
Твое Мрзд.

Она ушла. Не выдержала моей битвы со змием. И не осуждаю. И то правда, битва зело затянулась.
Встаю утром, первым делом за сигарету. Курить последнюю неделю стал заметно больше. Курю, в голове гоняю всякую херню, от которой портится настроение. Нужно идти прогуливать пса. Она то ушла, а собака мне осталась. Куда деваться? Одеваюсь. Тороплюсь. Наступил на кота. Тот орёт. От голода или обиды, потом разберусь. На улице мрачно, дождь, ветер. Я люблю дождь, Но не в это утро.

Вернулись домой. Одна забота минус. Кот орёт. Наложил ему еды. Ничего, кроме кити-кэта не жрёт, гад. Балованный. Дал еды собаке. Убрал за котом. Вспомнил, что не умылся, не побрился. Впрочем, бритьё потерпит денёк ещё. Вскипятил чайник. Готовить завтрак нет времени. Обойдусь по минимуму.

Опять убрал за котом. Поискал чистую рубашку. Впрочем, эта потерпит денёк ещё. Одеваюсь, стараясь уложиться в солдатский норматив. Странно. Если бы я утром делал всё то, что успевала делать она, на работу мне идти было бы некогда. А ведь она ещё что-то гладила мимоходом, красилась.

Пулей выскакиваю из подъезда. Вспоминаю, что не покормил рыбок. Телефон разряжен. Как-то он у меня из головы вылетел. Хлопаю себя по карманам. Сигареты, проездной, очки. Футляр от очков, вернее. Очки-то я вечером доставал. Лежат, наверное на столе. Не возвращаться же. Потерпят.

А мне говорят, зарядку утром делай. Пять-десять минут. Это недолго. Ага.

В руки Твои, Господи, предаю участь мою. Как Тебе угодно, так и устрояй жизнь мою, со всеми её соприкосновенностями и случайностями. Отселе пресекаю всякую о себе заботу, одну заботу восприемля — творить всегда благоугодное пред Тобою

Вот так. Ни больше, ни меньше. Устал я. Тридцать лет и три года борьбы со змием поганым. Ему голову срубишь, три вырастают. Хватит. Пусть всё свершится по воле Божией. Полностью предаю себя в его руки.

Мой личный блог.