Начнем творить?

Как объяснить мою повышающуюся работоспособность в критической ситуации? Хотя критической едва ли можно ее назвать: заданная на дом работа, выполняющаяся в промежутке времени между десятью вечера и четырьмя ночи, когда до ты веселишься с кем-то, а после — где-то. Творческие люди, точнее, те, кто делает нечто такое, недоступное общественному пониманию, привыкли оправдывать свою неравномерно распределенную во времени и пространстве и остальных измерениях работоспособность наличием, а чаще, отсутствием некой субстанции, наделенной разумом и зовущейся музой.
Начиная с истории Древней Греции и по наше время не только писателям, художникам и поэтам, но и простому рабочему люду до дрожи в коленях и повышения уровня серотонина нравились фигуристые, улыбчивые и сладкоголосые девушки, в изящной позе сидящие над разбитым кувшином, хоровод водящие по цветущему лугу или полуобнаженные, полуприкрытые в полупрозрачные ткани в полуоборот полулежавшие на недокушетке.
И, ответьте мне, как можно объяснить абстракционизм с похмелья на куполах собора, фривольный стишок на стенах органов местного самоуправления урожайной на мыслителей Эллады или грубое просторечное словцо в выступлении оратора, всего лишь воображая себе хорошенькую девушку?
Задумалась я над этим вопросом и незаметно для себя поняла, что это всего лишь оправдания, и не более. Хочешь творить? Твори! Не хочешь? Не твори!
Неужели премудро сплетенные слова могут и не сплестись твоей рукой, не движимой легким дуновением Музы? Разве могут мазки ароматного масла лечь не так близко друг к другу, как если бы легли, дрогни твоя рука под взглядом вдохновляющей Талии? Будто актеры будут живее, сценарии забавней, скульптуры впечатляющее, а жизнь заискрится еще не придуманными цветами радуги, если рядом будет невидимое, но чертовски притягательное существо?
Чу, дрогнули занавески, подул легкий теплый ветер, принеся с собой легкое благоухание цветущей сакуры или запах крови, или свежесть альпийских живописно необъятных лугов, или терпкое амбре чьей-то подмышки. Слышишь?, скрипят половицы под легкими и неуверенными шагами, и вот ты спиной чувствуешь незримое присутствие чего-то такого, что заставляет все внутри тебя перевернуться вверх дном, станцевать сальсу и, переплетясь буквой зю, кое-как вернуться обратно. Как будто невесомые прозрачные руки легли тебе на плечи, а проблемы разлетелись из твоей черепушки, и вот ты резким движением возвращаешься в рабочую позу из положения откинувшегося на спинке и закрывшего рукой глаза страдальца, и начинаешь творить, а нежный голос шепчет тебе самые вдохновляющие сладкие слова. И завтра ты пойдешь ругаться со всеми представителями так нелюбимых тебе хомо сапиенс, с пеной у рта доказывая, что долг писателя – писать! а не ублажать взор читателя всяким вздором! И, быть может, дойдет до драки, и когда случайный прохожий спросит, а в чем, собственно говоря, дело, ему ответят, что, дескать, писатель хочет говорить о том, что видит сам, а мы хотим читать увеселительные рассказы о любви. А потом ты, украшенный синяком под глазом и дыркой в ряде неровных зубов, пойдешь домой, чертыхаясь на каждом шагу, на ходу придумывая злободневные стишки.
А есть труженики, что, приходя в свою лачугу под вечер из шахты, а, может, и из завода, а, может, из лесу, и нет бы, выпить в обнимку с женой кувшинчик-другой сладкого вина, да завалиться в объятия простыней, подушек и одеял царства морфиева; они берут потрепанное перо и со скрипом, вызывающим жалобно воющего волка внутри тебя, по замусоленной бумаге выводят старательно кривые буковки, что завтра зачитает и получит взашей приказ убираться прочь. И никакие худенькие девчушки не витали в затхлой атмосфере его хижины, и приятный голос не воспевал его достоинства, и тоненькие босые ножки не шлепали по гнилым половицами за его спиной, исчезая, как только он оборачивался. Но он напишет ненавидимую им пьесу, он молча отнесет ее режиссеру, и тот, приличия ради, поворчит немного, но все же разрешит постановку, и вот уже завтра многотысячная толпа провонявших алкоголем и потом агрессивных ценителей искусства будут лицезреть его вымученные фразы из уст бездарных актеров.
И про одного скажут: "Вот талантище-то!", а про другого и не задумаются, но никогда нельзя недооценивать вложенные усилия в труд, ведь не только Музе благодаря создаются шедевры, но усердной, кропотливой, мучительной работой, становясь целью существования, жизненным кредо, занимая собой все мысли и думы творящего, заставляя разбивать его руки в кровь, рвать на себе волосы, но в конечном итоге принося нескончаемое удовольствие создателю, служа веками просветительским целям народу.