Сухопарая "кобылка" Ната

Суббота, 21 Апреля 2012 г. 19:50 + в цитатник

Александр Зарецкий

                             За Родину! За Сталина! За Берию?..
                                    (Дальневосточные хроники)
                        Из романа «Россия, раз, Россия, два, Россия, три!..»
***


Сухопарая «кобылка» Ната

Ната развела ноги, выпятила низ живота, подставив Санитару пах. Там у неё обильно закучерявилось лишь после рождения Кольки, а то бегала подростком с блеклым пушком над самым важным местом.
- Правильно, что залупилась, дамочка, - проворковал, рисуясь, Санитар. - Прости за «ты» и жаргон. Но так мы говорим, так понимаем, так нас понимают.
«Интеллигентный придурок», - заключила Ната, осваивая тюремный язык.
Лагерное словечко точно легло на своё значение в нормальном мире.
Санитар намылил её лобок, мазнул промежность. Брил нарочито аккуратно.
- Твой mons veneris соответствует, - оскалился. - Повернись, наклонись.
Ната повиновалась.
- Сиповка, - заключил Санитар и, щедро плеснув на ладонь одеколона, протер свежескошенные места.
«Придурок», - вновь стерпела Ната.
Она снесла и шлепок по ягодицам, означавший финал процедуры.
«Как клеймо поставили, первое тюремное тавро», - подумала.
Ната обернулась к арестанткам, демонстрируя обновленное тело.
«Молодая-то полковница блюдёт дисциплину, по приказу, выбрито и ощупано», - шло на неё из толпы уже голых, но вроде бы не покорившихся, ещё как бы распоряжающихся собой женщин.
Её узнали, и она узнала некоторых.
«И я - одна из них, - подумала Ната. - У многих - лица испуганных куриц. Курицы скоро станут курвами».
Кольку Санитар постриг наголо, дав и леща по попке.
Они подошли к Канцеляристу с лычками.
- Фамилия, имя отчество, пол, год рождения, национальность.
Колька гордо пролепетал: «русский», и особо гордо про пол - «мужской», а Ната здесь промолчала.
- Пол, - повысил тон Канцелярист.
- Я ж голая?
- А я с документами работаю, - поставили её на место.
Ответы тюремщик сверял с листком в папке, где хранились государственные фотографии - её злой, чуть оскаленный фас, и профиль испуганной лани. В другой папке - фотографии Кольки, и его пальчики.
- Добавили бы мне голенькую фотку, а отдельно - бритое причинное место, то же ведь примета, - усмехнулась Ната.
Женщина-надзирательница в белом халате, накинутом на форму, якобы, фельдшер, проделала с ней, затем с Колькой всё, о чем рассказывали, прошедшие через арест.
Ната оглядела баню. Лавки с шайками. Вдоль окон шёл водосток, впадая в смрадный слив. Столик с кусками мыла и тряпками-полотенцами. Рядом - высокий военный с лицом полумонголоида. За ним - дверь с крупной надписью «Кубовая. Вход строго запрещён».
«Охраняет мыло или заветную дверь в стене, - расхохоталось про себя Ната. - Почему - старший сержант?»
Как только за ней пришли с винтовками, она много и звонко смеялась, не открывая рта.
- Мама, я писать хочу, - заныл Колька.
Ната подвела сына к водостоку: «Делай сюда!»
И сама присела на корточки. Встала, подошла к сержанту, сверкая голым лобком.
Тот показал на два куска мыла и две тряпки.
Ната набрала воду и устроилась на скамье.
У Санитара с его бритвой уже стояла знакомая ей Артистка - любовница какого-то партийца или военного. Дама была с подростком и, похоже, больше стыдились его, чем унизительной ситуации. «У меня мама – русская, а папа, – война», – почему-то твердил тот. Потом пошла ладная жена начальника морского арсенала. Их с дочкой схватили на улице. Следом забавная троица - женщина с двумя рослыми девочками. Весь путь до лагеря они держались за руки. Гуськом: мать, старшая, младшая. Сейчас шеренгой, рука в руке, стояли голыми перед Санитаром. Придурок побрил мать, та подвинулась, место заняла старшая дочь, потом младшая.
«Повернуться», - приказал Санитар.
Троица сделала кругом, перехватив руки.
Санитар со смаком шлепнул по каждому заду.
«Конвейер», - усмехнулась Ната.
Она вспомнила арест. Их собрали в Остроге - одном из столпов Канальска. Острог бездушно возвышался над городом. Острог - над городом, а над Острогом - церковь. При старом режиме в этом замкнутом дворе били кнутом, клеймили, рвали ноздри. Порой вешали. В гражданскую войну и в мятежи Острог пустовал. Уголовники разбежались. А те, кто остервенело дрались за своё правое дело, не доводили врагов до тюрьмы. С 20-х годов расстреливали в бывшей церкви.
Купол храма-эшафота и увидела Ната, выбравшись из крытого кузова автомобиля. Скрип снега, был для неё, как звон кандалов. Скрипуче-кандальные зимы в этих краях.
«Сибирская воля и есть сибирская каторга», - вразумила себя Ната.
Она не особо была удивлена арестом. В среде, где Ната выросла, аресты и казни были частью существования и борьбы за него. Теперь и она сама - в согбенной толпе. Кто-то крестился. Ната была воспитана вне религии, но оттого, что на куполе храма уцелел крест, стало теплее на душе.
Арестанток погнали в Безымянный дом, недавно отстроенную местную Лубянку. Слили с другими, которых отлавливали не только по городу, но и в окрестных гарнизонах.
Река под Даликом вставала на зиму плохо. По льду дорогу на тот берег не торили. Этап посадили на тупиках железнодорожной станции в трёпаные немецкие вагоны. Везли мимо неприметного полустанка с названием «Ивань», через мост, после которого одна колея уходила в другие, лучшие края, а вторая - к Большому лагерю, которого все боялись с его - рудником. Но миновали Большой, выгрузились у Малого лагеря, который был известен как Сельский. Их тюрьмой стали царских времён казармы горной стражи. Фильтровать этап повели в солдатскую баню, где надпись в старом стиле про низших чинов сохранилась.
Они - в тюрьме, порядки - тюремные. На санобработку этап разделся послушно, а дальше не пошло. Среди тех, кого пригнали, сидевших раньше, или не было, или они пока не открылись.
Началась нелепая буза, из-за мальчиков-подростков.
- Пусть моются с мужиками-зеками из Сельского лагеря, - наседали идиотки, которые быстро стакнулись.
- Парни будут мыться с нами, - выкрикнула Ната.
Её неожиданно поддержала Надзирательница.
- Вы, стервы, хотите, чтобы уголовники парней петухами сделали, - рявкнула.
- Парни онанировать будут.
- Пусть онанируют, вы сами скоро дрочиться начнёте, - отрезала с ухмылкой Фельдшерица.
Упокоились, но на бритьё и осмотр никто не шёл.
Ворвался с морозным паром хромой Комендант.
- Всех водой окачу, и телешом на плацу выставлю, - пригрозил.
Ната, взяв Кольку за руку, протиснулась сквозь толпу, расталкивая, потных от злости женщин, мимо девиц, прикрывающихся ладошками, мимо парней, стоявших лицом к стене.
Вслед за Натой, как бараном-провокатором, и другие покорно потянулись под бритву, на досмотр. И все доходили до водостока.
К Нате подсела Артистка, уже вошедшая в новую роль.
- Спасибо тебе за сына, - по-тюремному, на «ты», начала. - Этот Санитар, - женщину передёрнуло. - Кстати, что такое mons veneris?
Ната наклонилась и шепнула товарке на ухо. Та разочарованно выругалась, нарочито неразборчиво.
- А «mons veneris» - женский лобок по-латыни, - для Кольки громко сказала Ната.
- Тюремная хиль, - женщину вновь передернуло воспоминанием о Санитаре, а туда же, в mons veneris!
- Санитар «Липкие лапки», - наградила тюремщика прозвищем Ната.
Разговор завязался, и Артистка повеселела, наверное, умела копаться в чужой голове. Прижалась к уху Наты.
- Как думаешь, наши мужики быстро нас отсюда вытащат или…
- Что «или»? - перебила её Ната.
- Или, - продолжила Артистка, - или правильные зеки татуировочки нам сделают. И здесь, и здесь, - кокетливо шлепнула она себя по бедру и заду, - и на губках значки поставят. Лучше добровольно с «гражданинами-начальничками», чем силком с блатарями, - заключила.
Ната растерянно молчала.
- Ты я знаю, дочка ихнего генерала, в Москве идут аресты в этих кругах, - неожиданно сменила тему Артистка.
Ната была дочерью одного из двух генералов госбезопасности. У неё и два паспорта какое-то время были. И оба - подлинные.
Один из генералов - Петров приехал провожать Кромовых на Дальний Восток. Обнял Ивана, поздравив полковником. Что-то обещал, но не мог внятно объяснить Нате, чем сейчас это хорошо для неё - Дальний Восток.
«Там нормально, до края земли недалеко, горизонт уже виден», - нашёлся шуткой Иван, сгладив неловкость генерала.
Что в Москве прошли аресты, Ната знала. Могли взять и Петрова - любовника матери и её, Наты, покровителя, если не отца.
- Я уже выбрала, - неожиданно для себя сказала она, кивнув на сержанта.
- Не последний человек здесь, - рассудительно заметила товарка. - Сержанта, кстати, кличут по прозвищу «Дагур», народец такой в Сибири, - продолжила женщина уже почти кокетливо. - Кстати, следующим этапом твою подругу непременно пригонят, - думается мне.
- Сусанну, понимаю, - улыбнулась Ната. - Без неё - некомплект и скучновато.
На том закончился, было, сексуально-политический разговор. Артистка, похоже, ситуацию с их арестом знала лучше, но темнила.
Тут Ната сообразила, что её шутка о сержанте - вовсе не шутка. Говорили они по-деловому, о решённом. Как выжить и спасти детей, кому достанется «Jus primae noctis», право первой тюремной ночи.
«Что ж, может, и сержант, обрюхатит - облегчение будет», - колола себя простонародными словами.
Из афоризмов Ницше Нате запал один, мол, женщина может иметь тысячу загадок, но разгадка одна - беременность. Она зло фыркнула, прочтя, но запомнила.
«Ничего себе беседа», - резюмировала Ната.
Размышления прервал липколапчатый, поманив пальчиком.
- Присмотрю за сыном, пока Дагур тебя лю-би-ти-еть будет, - растянула новая «подруга» нормальное слово до неприличного. Актёрские хохмочки. Ната шла в кубовую с вызовом, худая и длинная, виляя бёдрами, только что без звона подков.
«Продолжение последовало стремительно», - заключила Артистка, проводив товарку взглядом.
«Не всех женщин побрили, а первую уже поимели», - раздалось с соседней скамьи.
Пока сержант стягивал с себя амуницию, Ната сидела на топчане, наблюдая за Существом, копошившимся у топки. Таких, она знала, зовут «обиженными».
Гайтана на охраннике, естественно, не было, но он перекрестился, стоя голяком.
«Завтра, как Пушкин, просемафорит дружку сержанту в Большой лагерь, мол, давеча, с божьей помощью, полковницу Кромову...», - ухмыльнулась цинично Ната.
Сержант понял её по-своему.
- Дождалась, давалка?
- Меня лучше сзади, - попросила Ната, глянув на него, на готового.
- Чего нам целоваться-обниматься, - согласился Дагур. - Займи-ка позицию.
Ната исполнила. Больше они не произнесли ни слова. Женщина, в оргазме, давилась стоном, не раскрывая рта. Два раза накатывало на неё сладострастие. И только, когда сержант громко крякнул, изливаясь, а Нату затрясло в третий раз, она, не устояв на коленках, распласталась на топчане, увлекая за собой наездника, и выла в полный голос, пока не отпустило.
А Существо за печкой скулило: «Вот уж не гадал, что увижу когда-нибудь, тебя Наточка, увижу вновь, да ещё в такой животной акробатике».
Дагур, выгнав, взмахом руки женщину, недоумевал: «Чего ради он эту сухопарую кобылку и пощадил, употребил по-простому и отпустил, а не кликнул наряд, чтоб распечатали бабу по-тюремному, как и положено с лагерными. Успеется, однако».
Заглянул Санитар.
- Смазливую, - приказал Дагур.
Ната шлёпала к своей скамье с гордо поднятой головой. По уже моечной шёл гул, глазели, словно кожу с неё сдирали.
До двери в кубовую - пять рядов скамеек. В проходе ближнего, как бы случайно две бабёнки слепили голые зады. Ната, кулаками по спинам, раздвинула женщин.
«Ша», - сказала, не обращаясь ни к кому.
Во втором проходе две нелепые телами оторвы, пошлепали ладошками по бритым лобкам и получили по оплеухе.«Шала», - произнесла Ната.
Третий и четвёртый проходы товарки освободили заранее.
«Шалашов, шалашовка», - сложилось у Наты над пустыми скамьями.
… Константинов пришёл к Артистке рано утром пешком и в штатском. Предъявил список: «Тебя лично внёс. Грядёт большая резня. Там, глядишь, уцелеешь. Будь как все. Но есть человечек. Шепнёшь ему».
Артистка лихо обслужила троих истосковавшихся по трамваю стрелков. Когда солдаты, застегнув штаны и ремни, вышли, женщина поднялась с ложа, провела ладонями по телу, как бы стряхивая с себя следы чужой плоти, и подошла к Дагуру.
- Ты должен посадить её на свой елдак, да так, чтобы она уже не слезла с него, - вдруг по-командирски рявкнула, и сказала охраннику слово.
Сержант в форме стоял навытяжку перед голой бабой-арестанткой, которую только что троекратно изнасиловали, внимал приказу.
«Плетётся что-то, - смекнул служивый. - И он, есть-выходит, ниточка узелка? Понять бы, что вяжут».
Но на такие умственные усилия Дагур был не способен. Облачился в шинель и двинул по постам.
- Вот и я тоже - лагерная блядь, - сказала спокойно Артистка, вернувшись на место.
«И откуда она знает кличку сержанта?», - щёлкнуло в голове Наты.
- Сговорилась заранее, продала, - зло просипела она и ударила женщину локтем по рёбрам.
- Дагур заказал меня, а Санитар ошибся, - прохрипела та, восстановив дыхание.
Ната сидела с таким видом, что товарке следовало говорить дальше. Но та молчала.
Ната ударила ещё раз.
- Я прикинула, что мне в очередь легче будет, - придя в себя, сдалась Артистка.
- Врёт она и сейчас, - видела Ната.
Узнав со временем детали про Артистку, Ната пожалела об экзекуции. Шансов, остаться в живых у той было ещё меньше.
Объявили, что переоденут в тюремное, но выдали только солдатское бельё. Нате с Колькой вернули привезённые из Германии шубки, шапки, бурки, всё тёплое.
«Отработала», - ухмыльнулась, натягивая на себя солдатские кальсоны, а на Кольку свои шерстяные рейтузы.
Как и положено, в первую ночь Нате приснился сон про то, что тюрьма - сон. Она пробудилась счастливая. Рядом сопел сын. Она прикоснулась к его стриженой головке и задремала, чтобы досмотреть, чем закончится чудной сон про тюрьму, где-то на дальних землях России. Великие песни звучали в её душе. Все же она - генеральская дочка и жена боевого офицера.
Спустя неделю прибыл второй этап. Как и предвиделось, с ним - Сусанна с Томкой. В бане Сусанна устроила спектакль своим роскошным телом, подобрав ассистентками разбитных подруг, известных в Далике, как Шалава и Скромница. Обе пошли по второму тюремному кругу, а первый раз сели по доносу Парня из нашего города, в которого были влюблены и ждали всю войну. Тот ушёл на фронт, говорил, лётчиком, а вернулся со значительностью на лице. Скромницей вторую прозвали за то, что она отмалчивалась, когда подруга изрыгала непотребства.
- Тебя уже оприходовали? - поинтересовалась Сусанна.
Ната кивнула и показала глазами на сержанта, который вновь охранял мыло.
- Доля, ты русская, долюшка женская, - продекламировала Сусанна.
После Наты в кубовую Дагур в этот раз забрал жену начальника арсенала. Она шла обратно, покачиваясь, со следами на теле, бросила испуганный взгляд на Нату. Но та улыбнулась в ответ.
Сусанна удивлённо посмотрела на подругу. Хотела что-то сказать, но тут липколапчатый увёл в кубовую её самоё.
- Ревнуешь, - хитро спросила она, вернувшись.
- Да, - честно ответила Ната. - Но драться, не буду, мне сержантского распутина на три года хватит.
- А Мичманок? - озадачила в упор Сусанна.
- Мичманок был проездом, - весело ответила Ната.
- Они нас всех перепробуют, - прикидывала Сусанна. - Три передка в баню, сколько же мне, несчастной, ждать пока вновь очередь дойдёт. Думалось, пока везли, что это будет интимнее, - острила. - Но есть и преимущество - ни раздеваться, ни одеваться не надо, лежишь и ждёшь следующего, - впала подруга в эйфорию.
Ната поняла и ужаснулась. Похоже, она единственная удостоилась чести растления tet-a-tet.
Спросила напрямик Сусанну. Та пришла в восторг.
- Я, дура трёпаная, решила, сгоряча, что ты рехнулась, да так, чтоб ко всей караулке ревновать.
Сусанна веселилась до вечера, а потом расплакалась и рассказала, что Иван Кромов арестован, её Давид - тоже. И ещё, одно сказала Сусанна, сказала спокойным шепотом, что, кажется, умер Сталин.
«Он тоже - жертва простейшего силлогизма, он смертен, как и Кай», - решила про вождя Ната. Для людей, среди которых она росла Сталин и лично значил многое, был, как бы членом каждой семьи. Полуграмотный, неотёсанный, хамоватый, неопрятный родственник, но могущественный, опасный и настырный человек, с которым нельзя не считаться.
…- Бабы! На вохребанье, - разнеслось по казарме. Первое время орали: «к вохре в баню», но Шалава со Скромницей смастерили словечко-похабешку.
В бане к подругам подошла Арсеналка. Хотела что-то спросить, не решилась.
На соседней скамье устроились новенькие - Покорная и Патриотка. Им, видно, уже объяснили, что такое «вохребанье».
- Скорее бы изнасиловали, - вздохнула Патриотка. - Отдам долг Родине, и… гуляй спокойно.
- А по мне, пусть каждый день, - подала голос Покорная. - Зато в тепле и срок идёт.
- Тебя не кейфовать под мужиками сюда пригнали, - зашлась Патриотка, - а вину пред державой искупать. Баня с хреном - по субботам, для женского здоровья, а на неделе лес валить пойдёшь.
- Здесь нет никакого леса, - удивилась Покорная.
- Значит, копать-долбить будешь, - обнадёжила её собеседница.
- Жила бы страна родная, - ёрничая, бросила Ната и резво направилась на топчан.
Первый раз она отдала себя как товар, не торгуясь, авось воздастся. Сейчас же женщина вдруг постигла, что ждёт этого почти животного соития.
Дагура в кубовой не было. На его табуретке стоял стакан с водкой, нарытый ломтём хлеба с куском колотого сахара.
«Подаяние», - поняла Ната. Отхлебнула, отщипнула от ломтя, а остальное завернула в обрывок газеты из сержантского запаса для самокруток.
- Хочешь выпить, Маэстро, - крикнула существу за печкой.
- Решила узнать, - отозвался из норы тот.
Одноклассник старшей сестры пел у них дома под гитару романсы и фривольные куплеты, смотрел влюблёнными глазами. С выпускного вечера мальчики, записавшиеся добровольцами, разошлись по военным училищам.
- Вот что, ты, Наточка, и сестра твоя Неточка со мной сделали, - пробормотал Маэстро, отхлебнув пойла.
«Маэстро тогда почему-то не зачислили, - вспоминала Ната. - Отца Мохортова в столице не было, и помочь взялась Нета. Звонила какому-то генералу, тот обещал уладить, а пока взял к себе вестовым. Но воевать парень ушёл солдатом. Вернулся лейтенантом. Словом, всё было нормально, - помнилось. - Работал фотографом. Это мастерство он любил».
- Маэстро взяли, - выпалила с порога трясущаяся Нетка. - За порнографию.
- Твои прелести тоже среди вещественных доказательств, - не удержалась Ната.
- Какие, твою мать, мои прелести, - взвизгнула сестра. - У него нашли всего-то оставшиеся от деда старорежимные срамные открытки.
«Вот что, ты, Наточка, и сестра твоя Неточка со мной сотворили», - пробормотал ещё раз Маэстро.
Скрипнула дверь тамбура и друг юности, сунув Нате стакан, схоронился.
Пока Дагур раздевался, Ната допила водку и приготовилась.
Она была покорна, когда в следующее "вохребанье" Дагур, удовлетворившись, придержал её на топчане. Заставил проглотить залпом полстакана водки и кликнул Маэстро. "Хозяин велел расписать тебя", - пробормотал друг юности, готовя инструменты.
После смерти Сталина, о которой им всё же объявили, погода пошла человечнее, а жизнь в тюрьме - злее. Но Ната всё же немного верила, что кривая вывезет Ивана Кромова. У него в запасе всегда есть особая кривая.
«В конце концов, - надеялась узница, - остался на воле отчаянный моряк Флотский Мичманок».

***
Все совпадения с реальными событиями, с существовавшими и существующими ныне людьми в романе «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..» являются случайными. Герои книги не несут ответственности - ни за творившееся в стране, ни за её настоящее и будущее.

Текст по изданию 2004 года. Интернет-вариант.
Текст защищён авторскими правами
© Россия, раз, Россия, два, Россия, три!..». М., 2004 г.

© Copyright: Александр Зарецкий. М., 2004

Свидетельство о публикации №21202041287

Серия сообщений "Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..":
Главы из романа "Россия, раз! Россия, два! Россия, три!.."
Часть 1 - Мой первый бой у Лукоморья. Из романа
Часть 2 - Хорошо горят «корейцы-китайцы»
Часть 3 - Сухопарая "кобылка" Ната
Часть 4 - Fabulae: Александр Зарецкий - 1. Россия, раз! Россия, два! Россия, три! Главы из романа. От автора
Часть 5 - Fabulae: Александр Зарецкий - Мой первый бой у Лукоморья. (страница 1 из 2)
...
Часть 23 - Гора против Слободы, или Девочка с Кармышка
Часть 24 - «Разносолы» Кармазы
Часть 25 - «Разносолы» Кармазы