Одни из них возбесновались, и переходили умоповрежденными с места на место; другие приняли беса, преобразившагося в Ангела светлаго, прельстились и пребыли неисправленными даже до конца, не принимая совета ни от кого из братий; иные из них, подучаемые диаволом, убили сами себя: иные низверглись в пропасти; иные удавились. И кто может исчислить различныя прельщения диавола, которыми он прельщает, и которыя неисповедимы? Впрочем из сказаннаго нами всякий разумный человек может научиться, какой вред происходит от этого образа молитвы. Если же кто из употребляющих его и не подвергнется ни одному из вышесказанных бедствий по причине сожительства с братиею, потому что таким бедствиям подвергаются наиболее отшельники, живущие наедине: но таковый проводит всю жизнь свою безуспешно” (О первом образе внимания и молитве).

 

Все святые Отцы описавшие подвиг умной молитвы, воспрещают не только составлять произвольныя мечты, но и преклоняться произволением и сочувствием к мечтам и привидениям, которые могут представиться нам неожиданно, независимо от нашаго произволения. И это случается при молитвенном подвиге, особливо в безмолвии. "Никак не прими, - говорит преподобный Григорий Синаит, - если увидишь что либо, чувственными очами или умом, вне или внутри тебя, будет ли то образ Христа, или Ангела, или какого Святаго, или если представится тебе свет... Будь внимателен и осторожен! Не позволь себе доверить чему либо, не вырази сочувствия и согласия, не вверься поспешно явлению, хотя бы оно было истинное и благое; пребывай хладным к нему и чуждым, постоянно сохраняй ум твой безвидным, не составляющим из себя никакого воображения и не запечатленным никаким изображением.

 

Увидевший что либо в мысли или чувственно, хотя бы то было и от Бога, и принимающий поспешно, удобно впадает в прелесть, по крайней мере обнаруживает свою наклонность и способность к прелести, как принимающий явления скоро и легкомысленно. Новоначальный должен обращать все внимание на одно сердечное действие, одно это действие признавать непрелестным, - прочаго же не принимать до времени вступления в безстрастие. Бог не прогневляется на того, кто опасаясь прелести, с крайней осмотрительностию наблюдает за собою, если он и не примет чего посланнаго от Бога, не разсмотрев посланное со всею тщательностию; напротив того, Бог похваляет такого за его благоразумие". (Вышеприведенная статья)

 

 Святый Амфилохий, с юности вступивший в монашество, удостоился в зрелых летах и в старости проводить жизнь отшельническую в пустыне. Заключась в пещеру, он упражнялся в безмолвии, и достиг великаго преуспеяния. Когда ему совершилось сорок лет его отшельнической жизни,- явился ему ночью Ангел, и сказал: Амфилохий! иди в город и паси духовных овец. Амфилохий пребыл во внимании себе, и не обратил внимание на повеление Ангела. На другую ночь снова явился Ангел и повторил повеление, присовокупив, что оно от Бога. И опять Амфилохий не оказал повиновения Ангелу, опасаясь быть обольщенным и вспоминая слова Апостола, что и сатана преобразуется в Ангела светлаго (2 Кор. 11,14). На третью ночь снова явился Ангел и, удостоверив о себе Амфилохия славословием Бога, нетерпимым духами отверженными, взял старца за руку, вывел из келлии, привел к церкви, находившейся вблизи. Двери церковныя отворились сами собою. Церковь освещалась небесным светом; в ней присутствовало множество святых мужей в белых ризах с солнцеобразными лицами. Они рукоположили Амфилохия в епископы города Иконии (Четьи минеи, ноября в 23 день).

 

- При противоположном поведении, преподобные Исаакий и Никита Печерские, новые и неопытные в отшельнической жизни, подверглись ужаснейшему бедствию, опрометчиво вверившись представившемуся им привидению. Первому явилось множество демонов в сиянии: один из демонов принял вид Христа, прочие - вид святых Ангелов. Втораго обольстил демон сперва благоуханием и гласом, как бы Божиим, потом представ ему очевидно в виде Ангела (Патерик Печерский). Опытные в монашеской жизни иноки, истинно святые иноки гораздо более опасаются прелести, гораздо более не доверяют себе, нежели новоначальные, особливо те из новоначальных, которые объяты разгорячением к подвигу. С сердечною любовию предостерегает от прелести преподобный Григорий Синаит безмолвника, для котораго написана эта книга. "Хочу, чтоб ты имел определенное понятие о прелести: хочу этого с тою целию, чтоб ты мог предохранить себя от прелести, чтоб при стремлении, не озаренном должным ведением, ты не причинил себе великаго вреда, не погубил души твоей. Свободное произволение человека удобно преклоняется к общению с противниками нашими, в особенности произволение неопытных, новых в подвиге, как еще обладаемых демонами".

 

Как это верно! Склоняется, влечется наше свободное произволение к прелести: потому что всякая прелесть льстит нашему самомнению, нашему тщеславию, нашей гордости. "Бесы находятся вблизи и окружают новоначальных и самочинных, распростирая сети помыслов и пагубных мечтаний, устроивая пропасти падений. Город новоначальных - все существо каждаго из них - находится еще в обладании варваров... По легкомыслию не вдавайся скоро тому, что представляется тебе, но пребывай тяжким, удерживая благое со многим разсмотрением, и отвергая лукавое... Знай, что действия благодати - ясны; демон преподать их не может: он не может преподать ни кротости, ни тихости, ни смирения, ни ненависти к миру; он не укрощает страстей и сластолюбия, как это делает благодать". Действия его: "дмение" - надменность, напыщенность - "высокоумие, страхование, словом все виды злобы. По действию можешь познать свет, возсиявший в душе твоей, Божий ли он, или от сатаны" (Добротолюбие, О прелести и проч.) Надо знать, что такое разсмотрение - принадлежность преуспевших иноков, никак не новоначальных. Преподобный Синаит беседует, хотя с новоначальными, но с новоначальными по безмолвной жизни, который и по пребыванию в монашестве и по телесному возрасту был старец, как видно из книги.

 

Ученик. Не случалось ли тебе видеть кого либо пришедшаго в бесовскую  прелесть от развития мечтательности при упражнении молитвою?

Старец. Случалось. Некоторый чиновник, живший в Петербурге, занимался усиленным молитвенным подвигом, и пришел от него в необычайное состояние. О подвиге своем и о последствиях его он открывал тогдашнему протоиерею церкви Покрова Божией Матери, что в Коломне. Протоиерей, посетив некоторый монастырь Петербургской епархии, просил одного из монашествующих того монастыря побеседовать с чиновником.

 

"Странное положение, в которое чиновник пришел от подвига, - говорил справедливо иерей, - удобнее может быть объяснено жителями монастыря, как более знакомыми с подробностями и случайностями аскетическаго подвига". Монах согласился. Чрез несколько времени чиновник прибыл в монастырь. При беседе его с монахом присутствовал и я. Чиновник начал тотчас разсказывать о своих видениях,- что он постоянно видит при молитве свет от икон, слышит благоухание, чувствует во рту необыкновенную сладость, и так далее. Монах, выслушав этот рассказ, спросил чиновника: "Не приходила ли вам мысль убить себя?" - "Как же!" - отвечал чиновник: "я уже был кинувшись (Оборот речи употребляемый жителями Петербурга) в Фонтанку, да меня вытащили".

 

Оказалось, что чиновник употреблял образ молитвы, описанный святым Симеоном, разгорячил воображение и кровь, при чем человек делается очень способным к усиленному посту и бдению. К состоянию самообольщения, избранному произвольно, диавол присоединил свое, сродное этому состоянию действие, - и человеческое самообольщение перешло в явную прелесть. Чиновник видел свет телесными очами: благоухание и сладость, которыя он ощущал были так же чувственныя. В противоположность этому, видения Святых и их сверхъестественныя состояния вполне духовны (Святый Исаак Сирский, слово 55): подвижник соделывается способным к ним не прежде, как по отверзении очей души Божественною благодатию, при чем оживают и прочия чувства души, дотоле пребывающия в бездействии (Преподобный Симеон Новый Богослов, Слово о Вере); принимают участие в благодатном видении и телесныя чувства Святых, но тогда, когда тело перейдет из состояния страстнаго в состояние безстрастное. Монах начал уговаривать чиновника, чтоб он оставил употребляемый им способ молитвы, объясняя и неправильность способа и неправильность состояния, доставляемаго способом. С ожесточением воспротивился чиновник совету. "Как отказаться мне от явной благодати!" - возражал он.

 

Вслушиваясь в поведания чиновника о себе, я почувствовал к нему неизъяснимую жалость, и вместе представился он мне каким то смешным. Например он сделал монаху следующий вопрос: "Когда от обильной сладости умножится у меня во рту слюна, то она начинает капать на пол: не грешно ли это?" Точно: находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление, как не принадлежащие себе и находящиеся, по уму и сердцу, в плену у лукаваго, отверженнаго духа. Представляют они собою и смешное зрелище: посмеянию предаются они овладевшим ими лукавым духом, который привел их в состояние уничижения, обольстив тщеславием и высокоумием. Ни плена своего, ни странности поведения прельщенные не понимают, сколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения.

 

- Зиму 1828-1829 годов проводил я в Площанской Пустыни (Орловской епархии). В то время жил там старец, находившийся в прелести. Он отсек себе кисть руки, полагая этим исполнить евангельскую заповедь, и разсказывал всякому, кому угодно было выслушать его, что отсеченная кисть руки соделалась святыми мощами, что она хранится и чествуется благолепно в Московском Симонове монастыре, что он, старец, находясь в Площанской Пустыне в пятистах верстах от Симонова, чувствует, когда Симоновский архимандрит с братией прикладываются к руке. Со старцем делалось содрогание, причем он начинал шипеть очень громко: он признавал это явлением плодом молитвы; но зрителям оно представлялось извращением себя, достойным лишь сожаления и смеха. Дети, жившия в монастыре по сиротству, забавлялись этим явлением и копировали его пред глазами старца. Старец приходил в гнев, кидался то на одного, то на другаго мальчика, трепал их за волоса. Никто из почтенных иноков обители не мог уверить прельщеннаго, что он находится в ложном состоянии, в душевном разстройстве.

 

Когда чиновник ушел, я спросил монаха: "С чего пришло ему на мысль спросить чиновника о покушении на самоубийство?" Монах отвечал: "Как среди плача по Богу приходят минуты необыкновеннаго успокоения совести, в чем заключается утешение плачущих; так и среди ложнаго наслаждения, доставляемаго бесовской прелестью, приходят минуты, в которыя прелесть как бы разоблачается, и дает вкусит себя так, как она есть. Эти минуты - ужасны! Горечь их и производимое этою горечью отчаяние - невыносимы. По этому состоянию, в которое приводит прелесть, всего бы легче узнать ее прельщенному, и принять меры к исцелению себя.

 

Увы! Начало прелести - гордость, и плод ея - преизобильная гордость. Прельщенный, признает себя сосудом Божественной благодати, презирает спасительныя предостережения ближних, как это заметил святый Симеон. Между тем припадки отчаяния становятся сильнее: наконец отчаяние обращается в умоизступление и увенчавается самоубийством. - В начале нынешняго столетия подвизался в Софрониевой Пустыне (Курской епархии) схимонах Феодосий, привлекший к себе уважение и братства и мирян строгим, возвышенным жительством.

 

Однажды представилось ему, что он был восхищен в рай. По окончании видения, он пошел к настоятелю, поведал подробно о чуде, и присовокупил выражение сожаления, что он видел в раю только себя, не видел никого из братий. Эта черта ускользнула из внимания у настоятеля: он созвал братию, в сокрушении духа пересказал им о видении схимонаха, и увещавал к жизни, более усердной и Богоугодной. По прошествии некотораго времени начали обнаруживаться в действиях схимонаха странности. Дело кончилось тем, что он найден удавившимся в своей келлии".

 

Со мною был следующий, достойный замечания случай. Посетил меня однажды Афонский схимонах, бывший в России за сбором. Мы сели в моей приемной келлии, и он стал говорить мне: "Помолись о мне, отец: я много сплю, много ем". Когда он говорил мне это, я ощутил жар, из него исходивший, почему и отвечал ему: "Ты не много ешь и не много спишь; но нет ли в тебе чего особеннаго?" и просил войти его во внутреннюю мою келлию. Идя пред ним, и отворяя дверь во внутреннюю келлию, я молил мысленно Бога, чтоб Он даровал гладной душе моей попользоваться от Афонскаго иеросхимонаха, если он - истинный раб Божий. Точно: я заметил в нем что то особенное. Во внутренней келлии мы опять уселись для беседы, - и я начал просить его: "Сделай милость, научи меня молитве. Ты живешь в первом монашеском месте на земле, среди тысяч монахов: в таком месте и в таком многочисленном собрании монахов непременно должны находиться великие молитвенники, знающие молитвенное тайнодействие и преподающие его ближним, по примеру Григориев Синаита и Паламы, по примеру многих других Афонских светильников".

 

Иеросхимонах немедленно согласился быть моим наставником, - и, о ужас! с величайшим разгорячением начал передавать мне вышеприведенный способ восторженной, мечтательной молитвы. Вижу: он - в страшном разгорячении! у него разгорячены и кровь и воображение! он - в самодовольстве, в восторге от себя, в самообольщении, в прелести! Дав ему высказаться, я начал понемногу, в чине наставляемаго, предлагать ему учение святых Отцов о молитве, указывая его в Добротолюбии, и прося объяснить мне это учение. Афонец пришел в совершенное недоумение. Вижу: он вполне незнаком с учением Отцов о молитве! При продолжении беседы говорю ему: "смотри, старец! будешь жить в Петербурге, - никак не квартируй в верхнем этаже; квартируй непременно в нижнем". Отчего так? - возразил Афонец. "От того, - отвечал я,- что если вздумается ангелам, внезапно восхитить тебя, перенести из Петербурга на Афон, и они понесут из верхняго этажа, да уронят, то только ушибешься".

 

"Представь себе,- отвечал Афонец, - сколько уже раз, когда я стоял на молитве, приходила мне живая мысль, что ангелы восхитят меня, и поставят на Афоне!" Оказалось, что иеросхимонах носит вериги, почти не спит, мало вкушает пищи, чувствует в теле такой жар, что зимою не нуждается в теплой одежде. К концу беседы пришло мне на мысль поступить следующим образом: я стал просить Афонца, чтоб он, как постник и подвижник, испытал над собою способ, преподанный святыми Отцами, состоящий в том, чтоб ум во время молитвы был совершенно чужд всякаго мечтания, погружался весь во внимание словам молитвы, заключался и вмещался, по выражению святаго Иоанна Лествичника, в словах молитвы (Лествица, Слово 28, гл.17).