Багреевка. "Не только воды Учан-Су, но даже море в месте впадения речки возле гостиницы «Ореанда» обагрилось кровью"

Эвакуация. Начало красного террора

7 ноября 1920 года Красная армия прорвала первую линию Перекопских оборонительных укреплений и лавиной устремилась в глубь полуострова. Главнокомандующий Белой армией генерал Петр Николаевич Врангель объявил приказ об эвакуации своих войск, разрешая присоединить к ним всех желающих. В мгновение ока население раскололось на тех, кто решился уехать и тех, которые не могли или не хотели расставаться с родиной.

Отплытие кораблей из Ялты проходило при огромном скоплении народа в течение двух дней, о чем существует масса свидетельств, зафиксированных памятью современников и кинокамерой, которую, очевидно, держал в руках Александр Алексеевич Ханжонков. Эти бесценные кадры совсем недавно были воскрешены в фильме Никиты Михалкова «Русские без России».


Эвакуация из Ялты. Середина ноября 1920 г. Кадры документальной кинохроники



В них запечатлена общая панорама Ялты, Поликуровский холм, увенчанный храмом Святого Иоанна Златоустого, стоящие у мола корабли, поднимающиеся по трапу пассажиры и огромная толпа провожающих. Попробуем остановить мгновение. Вот в первом ряду оцепления стоит пожилой сивоусый полковник. Рядом с ним другой офицер. Все остальные в штатском платье. Большинству из них суждено погибнуть в ближайшие два-три месяца.


Ялтинский мол (вверху) и посадка на корабль. Ноябрь 1920 г. Кадры документальной кинохроники

Ровно через три дня после отхода последнего корабля с беженцами, 17 ноября 1920 года, в застывшей от ужаса Ялте появились красные и заработали Чрезвычайные «тройки». Все, кто прежде служил старому режиму, поверив обещаниям амнистии в случае регистрации, потянулись на сборные пункты. Среди нескольких тысяч бывших военнослужащих, пленных и гражданских лиц были мужчины и женщины разных профессий и занятий, представители всех сословий и разных национальностей, старики, юноши, а порой еще совсем дети. Под места предварительного заключения наскоро приспосабливали подвалы некоторых зданий в центре города. Самый страшный подвал, прозванный народом «аквариумом» (там люди стояли по колено в воде), находился на Виноградной улице. Редко кому удавалось вернуться живым.
Александр Ханжонков. Ростов-на-Дону, 1890-е годы. Фотография В. Петрыковского. Собрание И.А. Орловой (Ялта)

Первые массовые расстрелы начались за три дня до праздника «Знамение» иконы Пресвятой Богородицы Курской-Коренной, память которой православный народ отмечал 10 декабря

Накануне вечером в переполненных ялтинских храмах «единеми усты и единем сердцем» возносились последние слова молитвы: «Помяни, Пресвятая Дево, по имени всех предстоящих и молящихся и вся люди, требующие Твоего утешения, помощи и милосердия. Ты убо веси тайная сердец наших. Тем же всем по потребе их прошения исполни. Изряднее же заблудших обрати к покаянию, нас же всех умудри светом Евангельский любви и добрых дел. Архипастыри и пастыри, и вся верные в православии до смерти тверды покажи, в Царство Небесное управи и со Христом жити сотвори во веки веков. Аминь.»

Вспоминая много лет спустя своего первого духовника — ялтинского священника отца Сергия Щукина, будущая настоятельница русского православного монастыря Пресвятые Покрова Божией Матери во Франции мать Евдокия, — а тогда жительница Ялты Екатерина Куртен, в замужестве Мещерякова, — свидетельствовала: «С 7 декабря под руководством Белы Куна начались расстрелы «в порядке проведения Красного террора».
Официально известно, — писала она, — что в Ялте должно было быть расстреляно 6000 человек. Эти расстрелы происходили за городом, в лесу, на даче присяжного поверенного Фролова-Багреева и закончились 25 марта 1921 года. Потом наступила передышка».
Е.Ю. Концевич и Е.Э. Куртен (будущая игуменья Евдокия). Ялта, 1917 г

Увы, точное количество расстрелянных в Ялте, тем более — по всему Крыму, до сих пор не удалось установить. Среди погибших оказался и сын выдающегося русского писателя Ивана Шмелева — Сергей. Через несколько лет после отъезда за границу Иван Сергеевич дал показания защитнику русского офицера Конради, застрелившего советского дипломата Воровского в знак возмездия за крымский террор.

Ссылаясь на рассказ доктора, «заключенного с его сыном в Феодосии, в подвале Чеки», Шмелев привел страшную даже для тех лет статистику: «За время террора, за 2—3 месяца, конец 1920 и начало 1921 года в городах Крыма: в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Алупке, Алуште, Судаке, Старом Крыму и пр. местах, было убито, без суда и следствия, до ста двадцати тысяч человек — мужчин и женщин, от стариков до детей. Сведения эти собраны по материалам бывших Союзов врачей Крыма». «Свидетельствую, — настаивал на своих показаниях писатель, — в редкой русской семье в Крыму не было одного или нескольких расстрелянных».

Свидетельствуют живые и мертвые

В Ялте о массовых казнях узнали сразу. Да и трудно было в маленьком городе скрыть передвижение огромного числа конвоируемых людей.

Кроме того, в местной прессе начали печатать списки казненных, но тут же прекратили, так как они не умещались на страницах газет.

Зато вовсю работал беспроволочный телеграф, распространявший слухи один другого страшнее. Очень скоро через оставшихся в Крыму родственников и знакомых о них узнали русские эмигранты. В дневниках выехавшей в Югославию Ольги Веригиной уже с 1922 года упоминаются имена убитых в Ялте друзей и знакомых: «умного и воспитанного Юры Постельникова, Петра, Владимира Шмелева, старшей кнж. Багратион...».

Брюссель. Храм-памятник Святого Праведного Иова Многострадального

В середине 1930-х годов эти сведения стали собираться в строившийся в Брюсселе на средства православных верующих храм-памятник, во имя Святого Пророка Иова Многострадального и «В память Царя-Мученика Николая II и всех русских людей, богоборческой властью в смуте убиенных». Деятельное участие в его создании приняли многие бывшие ялтинцы. В том числе все дети и внуки княгини Надежды Александровны Барятинской — Щербатовы, Апраксины, Стенбок-Фермор, дочь и зять генерал-майора Александра Николаевича Витмера, личный придворный архитектор императора Николай Петрович Краснов.

При торжественном освящении храма, которое состоялось 18 сентября / 1 октября 1950 года, присутствовала Святая Путеводительница Русского Зарубежья — икона «Знамение» Божьей Матери Курской Коренной1, специально привезенная по такому случаю митрополитом Анастасием в Брюссель. Со временем в храме образовался огромный синодик, в который вошли также запечатленные на мраморных досках имена убитых в Ялте княгини Н.А. Барятинской и членов семьи ее дочери Ирины Мальцовой.


2.

Т.В. Шмелева. Ялта, 1923 г. Собрание семьи Шмелевых (Ялта). Публикуется впервые

Незаживающей раной на сердце легла потеря близких для тысяч оставшихся на родине людей. Никогда не забывала о случившемся известная всем ялтинцам Тамара Владимировна Шмелева (1903—1994), племянница Максимилиана Волошина и однофамилица писателя Ивана Шмелева. Но редко когда рассказывала...

И всё же однажды призналась в письме к Марии Ивановне Титовой, внучке художника Михаила Нестерова, с которой дружила многие годы. Рассказала, как был омрачен для нее и мамы светлый праздник сочельника 6 января 1921 года. В этот день погиб ее отец, а вместе с ним — так много людей, что не только воды Учан-Су, но даже море в месте впадения речки возле гостиницы «Ореанда» обагрилось кровью. И всю ночь ходил по берегу и неустанно молился Господу ялтинский народный батюшка Сергий Щукин, скорбя и поминая всех, «коих Ты имена, Господи, веси».


3.

Дед Т. Шмелевой — С.К. Лямин и ее родители Л.С. Шмелева (урожд. Лямина) и В.В. Шмелев. Киев, начало 1900-х годов. Фотография Follmann. Собрание семьи Шмелевых (Ялта). Публикуется впервые

Уже после кончины Тамары Владимировны крымская писательница Галина Печаткина обнародовала ее письмо, содержание которого никто не напечатал бы раньше:

«Настало время вспомнить страшную Фроловку и почтить память лежащих в ее земле. Их тысячи. Первым сложил голову на своей же даче ялтинский нотариус Фролов-Багреев. (Дорога-шоссе на водопад Учан-Су). Там же лежит очень старая княгиня Барятинская, которую гнали на ее голгофу, а она с трудом ходила и в обычных условиях.

Я помню княгиню, сидевшую в кресле впоследствии разрушенной церкви Успения, находившейся рядом с имением Барятинских... Я часто навещала это место и всегда видела стоящие в банках цветы. Вначале трупы сбрасывали в пустой сухой бассейн, а потом просто в яму. Помню 3 черепа и три берцовые кости, вероятно, выкопанные изо рва... Многие шепотом говорили о произошедшем на Фроловке. Сейчас уже никого из близких погибших нет, и никто ничего не помнит. Наш долг поминать и вспоминать лежащих в той земле, там есть и близкий мне человек».

Тамара Владимировна считала, что в Ялте нельзя отыскать людей, которые помнили или хотя бы знали от бабушек и дедушек страшную правду тех дней. Действительно, большинство семей погибших, начиная с 1924 года, подвергалось репрессиям. Одних просто высылали из Ялты, других отправляли в тюрьму или в ссылку. Тем не менее, нескольким семьям все же посчастливилось вернуться в родные края и даже сохранить фотографии погибших родственников. Им не нужно было показывать дорогу в Багреевку...


4.

Семья Дзеульских. Ялта, 1890-е годы. В центре возле Павла Павловича, главы семейства, стоит мальчик в матроске, будущий штабс-капитан Александр Дзеульский (расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке). Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской (Ялта). Публикуется впервые

Наш христианский долг требует превратить устные рассказы в документально оформленные показания.

Первое из них принадлежит Нине Константиновне Запаращук-Рыбаковской (р. 1924), ялтинке из вот уже девятого поколения рода дворян Дзеульских: «Старший из четырех сыновей моей бабушки Прасковьи Александровны — Александр Павлович Дзеульский, штабс-капитан, боевой офицер, участник германской войны, — оказался в плену, откуда неоднократно бежал и, наконец, после года скитаний поздним вечером 1920 года на рубеже зимы постучался в двери родного дома на Ломоносовской улице. Пришел не один, а с двумя боевыми товарищами, чьи имена так и остались неизвестными. Город уже был занят красными, в нем шли беспрерывные облавы и поэтому, накормив дорогих гостей, родные вызвали служившего у них кучера и тем же вечером отвезли их подальше в горы, на дачу хорошо знакомого им Фролова-Багреева. Встречал сторож, который, по какой-то причине, умолчал о расстреле хозяина.

Туманным ранним утром Прасковья Петровна и ее племянница — Екатерина Ивановна Харченко — отправились на Багреевку в своем экипаже с запасом еды и вдруг, подъезжая к дому владельца, увидели, как всех троих ведут на расстрел, раздетых до нижнего белья. От ужаса они закричали, и тут же экипаж был остановлен прикладами. Его завернули назад. Доехав до поворота дороги к беседке, находившейся в метрах пятидесяти от места экзекуции, женщины услышали залпы.

Мать упала в обморок, а племянница явственно разобрала слова: «Добейте! Добейте!!!..». Выстрела не последовало, зато возник плеск от падающих в воду тел. Жалели патроны... С тех пор каждую весну, когда было принято выезжать на «маевку», мои родственники отправлялись к месту казни, иногда украдкой привозили туда знакомого священника. С 1932 года восьмилетней девочкой меня и двоюродных сестер начали брать на такие «маевки», но для безопасности посылали играть подальше. Уже взрослой девушкой я узнала, что это было за место, и никогда не забывала сюда приезжать, а чаще ходила пешком».

Дочь Д.А. Алчевского — Вера Дмитриевна — с мужем академиком Дмитрием Ивановичем Щербаковым. Фото 1960-х годов. Собрание Т.В. Душиной (Ялта). Публикуется впервые

Многое из вышесказанного могли бы подтвердить или уточнить другие уроженцы Ялты, в первую очередь, члены семьи Михаила Федоровича Фролова-Багреева, родного брата владельца, на чьей даче производились расстрелы. Но они, по вполне понятным причинам, долгое время молчали. Дело в том, что один из сыновей Михаила Федоровича — Антон Михайлович Фролов-Багреев — являлся крупнейшим в советской стране виноделом. Из официальных источников известно, что он «за свои труды был удостоен звания лауреата Сталинской премии, имел орден Ленина и три ордена Трудового Красного знамени».

Заметая следы преступления, чекисты долгое время никого не подпускали к даче. И все же однажды к ней привели главного санитарного врача Ялты Василия Ивановича Косарева. Вот что рассказал его внук Андрей Николаевич Савельев (р. 1934): «Когда весной 1921 года началось таянье снегов и установилась теплая погода, сукровица от разлагавшихся трупов попала из наземных и подпочвенных вод в исарский водовод и проникла в ялтинскую водопроводную сеть. Возникла угроза эпидемии. Поэтому санитарному врачу вынуждены были показать водонакопительный бассейн. Он был почти до краев заполнен человеческими телами и слегка припорошен землей. Едва начали снимать верхний слой, как дедушка узнал своих знакомых и чуть не потерял сознание... Что он еще мог сделать?! Разве что посоветовал привезти сюда 12 подвод негашеной извести, которой и засыпали бассейн. С тех пор близкие стали замечать за Василием Ивановичем некоторые странности поведения, как будто у него «повредился рассудок» и появились провалы памяти».

Тамару Владимировну Душину (р. 1926), с ее тяжелой сиротской жизнью, хорошо знают ялтинские старожилы и краеведы. Для них она, прежде всего, — потомок некогда знаменитой на Украине семьи Алчевских. Ее прадед, Алексей Кириллович, — основатель горнорудного и металлургического дела, а заодно и города, теперь названного его родовой фамилией Алчевск.

Прабабушка, Христина Даниловна, — выдающийся педагог, поборница народного образования на украинском языке и в то же время вице-президент Международной лиги просвещения, награжденная этой лигой золотой медалью. В каждом из своих шестерых детей она сумела распознать и развить присущие им таланты. Григорий стал популярным на Украине композитором, Иван — известным на всю Европу оперным певцом. Христина — талантливой поэтессой, писавшей на родном языке. Анна — верной спутницей жизни замечательного харьковского архитектора, строившего театр в Симферополе, — Николая Алексеевича Бекетова.

Багреевка, 1989 г. М.А. Берлин, В.В. Читова и М.В. Сидерская на месте расстрела родственников. Любительское фото Т.В. Душиной (Ялта). Публикуется впервые


Их старший брат Дмитрий Алексеевич — родной дед Тамары Владимировны — унаследовал от отца его дело и имение Кикинеиз, куда он, как раз в середине декабря 1920 года, направлялся из Харькова в сопровождении дочери Веры Щербаковой и маленькой внучки Ксении. Его арестовали прямо на вокзале в Симферополе и — как думали родные — расстреляли в этом же городе. Оказалось совсем не там, о чем будет сказано ниже.

Не зная, где поклониться праху деда, Тамара Владимировна иногда ходила в Багреевку с несколькими жительницами Ялты. Как-то она показала нам фотографию, на которой запечатлела троих, теперь уже покойных, немолодых женщин. Они стояли на месте гибели своих близких. На обороте была сделана надпись: Мария Васильевна Сидерская, Варвара Васильевна Читова и Мария Андреевна Берлин. Ниже дата: 1989.

Семья Алчевских. Фото 1880-х годов. Третий слева стоит Дмитрий Алексеевич (расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке)

В беседе с Душиной 14 июня 2004 года удалось установить, что Сидерская потеряла здесь брата-гимназиста. Читова — мужа. Берлин о себе и своих родственниках умолчала. Тамара Владимировна неоднократно слышала от В.В. Читовой, как ей, будучи беременной, вместе со своей матерью — Натальей Ивановной, — пришлось бежать, скрываясь в кустах за толпой арестованных, чтобы узнать, куда их ведут. На рассвете они опять явились сюда и увидели собственными глазами, как их, совершенно раздетых, расстреливали по два, иногда по три человека (при этом некоторые оставались в живых), а затем тела сбрасывали в бассейн. Варваре Васильевне стало плохо, и мать ее увела, чтобы та не смотрела, как будут расстреливать мужа. После таких переживаний появился на свет мертворожденный младенец. Вот почему бассейн в Багреевке обе помнили до конца своих дней.

Таких мужественных людей, как Д.А. Алчевский, движимых тревогой за жизнь близких им людей и фактически пожертвовавших своей, было в ту пору немало. Житель Харькова Алексей Александрович Иваницкий сообщил нам, что его дед Алексей Михайлович Иваницкий «ранней осенью 1919 года поехал в Крым за женой Анастасией Васильевной и дочерью Ниной, которые лечились близ Мисхора на даче Токмаковых. И пропал без вести. А между тем, был он широко известным на всю страну фотографом и особенно прославился серией снимков, сделанных на месте крушения царского поезда на станции Борки под Харьковом 17 октября 1888 года. В семье бытовали две версии гибели деда. По одной — он был расстрелян какой-то бандой во время грабежа поезда. По другой — его утопили в Черном море чекисты».

Фотограф-художник Алексей Михайлович Иваницкий (расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке). Фото начала 1900-х гг. Собрание А.А. Иваницкого (Харьков)

Той же причиной, заполняя при аресте анкету, объяснял свой приезд в Ялту в начале июня 1920 года полковник Владимир Иванович Бурков. Здесь находилась на лечении его дочь, страдавшая тяжелой формой туберкулеза позвоночника и уже много лет прикованная к постели. Отца не пощадили ради дочери-страдалицы. После землетрясения 1927 года она выехала из Ялты вместе с матерью в Москву, вслед за своим духовником отцом Сергием Щукиным. Через год, по его совету, Михаил Нестеров написал с Зои портрет, в котором за внешней физической немощью угадывается нетленный свет евангельской любви. Именно таким нам кажется обобщенный образ матери, дочери, сестры, которые, пережив многие скорби, нашли утешение в вере.

Внуки А.Н. Витмера — Лидия, Михаил (расстрелян в январе 1921 г. в Багреевке), Нина. Фото около 1905 г. Собрание Л.Ю. Меньшиковой (Петербург)

В надежде соединиться с семьей и, наконец, обрести покой после ежесекундно подстерегающей опасности возвращались домой с германской войны сотни коренных ялтинцев, их ближние и дальние родственники.

Пришел с фронта и девятнадцатилетний прапорщик Миша Витмер. Фамилию его деда генерал-лейтенанта Александра Николаевича Витмера в городе знал каждый. После ухода в отставку и переезда сюда на постоянное жительство, он проявил себя в качестве успешного предпринимателя, владел значительной собственностью, в том числе самой знаменитой ялтинской гостиницей «Ореанда». В тоже время Александр Николаевич занимался публицистикой и литературным творчеством, печатаясь в известных столичных журналах. Много лет подряд состоял гласным в городской думе и имел звание почетного потомственного гражданина Ялты. Во время эвакуации белых войск его внук Миша — вспоминают родственники — «находился на одном из кораблей, уходивших из Ялты. Здесь же были младшая дочь Александра Николаевича, Соня, со своим мужем А.П. Архангельским, и вторая жена Витмера, Вера Карловна. Последняя обратилась к Мише со словами: «А на какие средства Вы рассчитываете жить за границей?» Миша вспыхнул и пошел вниз по трапу. За ним бежала Соня, умоляя: «Миша не уходите, Вы погибнете. С вашей фамилией нельзя оставаться в Крыму». Но гнев и обида пересилили, и он сошел с корабля...». Больше они его не видели.

Багреевка становится известной

Часто ли нам, погрязшим в неверии, приходится вспоминать выражение «мертвые хватают живых». Тем более не погребенные, не отпетые, не оплаканные близкими, не преданные земле, согласно обычаям, принятым у всех народов. Может потому так плохо и живем, что у нас до сих пор существуют десятки тысяч никак не обозначенных захоронений. Находятся и такие святотатцы, что строят на кладбищах дома, рестораны, а там пьют, танцуют, сквернословят, ничуть не задумываясь о грехе и последующей за ним расплате, которая неизбежно случится, если не с ними, то с их потомством.

А ведь Багреевка — страшнейший грех наших отцов и дедов, грех братоубийственной войны, за который до сих пор не принесено всенародного покаяния. Но видно, этот долг стихийно, без всякого на то понуждения начинает осознавать сам народ.

М.Г. Волковский. Багреевка, 4 июня 1998 г

Ранней весной 1997 года Н.К. Запаращук и Т.В. Душину разыскал ныне покойный Михаил Гаврилович Волковский, с группой таких же, как и он, сердечных людей Ялты. И попросил показать Багреевку. После чего поисковая группа «Юг» под руководством Василия Васильевича Рыбки произвела там зондаж и пробные раскопки. На глубине в один метр натолкнулись на останки человеческих тел и разрушенные бетонные края бассейна. Настоятель храма Святого Иоанна Златоустого протоиерей Владислав Шмидт водрузил над ним деревянный крест, а Михаил Гаврилович с товарищами сделали на камне масляной краской надпись: «жертвам красного террора». Ближе к дороге начертали ставшее с тех пор нарицательным слово «Багреевка».

Затем первый раз за многие годы небольшая группа ялтинцев, уже не таясь, пригласила священников ялтинского Александро-Невского собора отслужить в пасхальную родительскую субботу панихиду.

Н.К. Запаращук-Рыбаковская и Надежда де Брант-Уайт. Багреевка, весна 1997 г

А дальше начали происходить события, которые иначе как промыслом Божием объяснить нельзя.

11 мая этого же года, совершенно не зная о случившемся, в Ялту приехала группа наших соотечественников из Франции. Среди них оказалась правнучка убиенной Надежды Александровны Барятинской, она же внучатая племянница Ирины Владимировны Мальцовой — Надежда де Брант-Уайт, по матери княгиня Щербатова. Наденьке (так ее называют близкие, и так теперь к ней обращаются жители Ялты) первой дано было узнать место, связанное с мученической кончиной дорогих ей усопших. С тех пор эти визиты стали носить регулярный характер и обязательно сопровождались заупокойными службами в Багреевке.

http://www.krimoved-library.ru/books/pod-senyu-ai-petri.html
См. также ИЗ ЖИЗНИ ДВОРЯН МАЛЬЦЕВЫХ, ОСНОВАТЕЛЕЙ КУРОРТА В СИМЕИЗЕ, НА ЮЖНОМ БЕРЕГУ. «КАК УДАЛОСЬ СПАСТИ ДЕТЕЙ?» «ИХ ВЫКУПИЛИ ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА У БОЛЬШЕВИКОВ..."
http://www.liveinternet.ru/users/4768613/post379341941/