Примадонна La Scala, Met и Covent Garden Мария Гулегина после тринадцатилетнего отсутствия приехала в Москву, чтобы спеть вместе с Паатой Бурчуладзе на сцене Большого театра по случаю 25-летия сценической деятельности грузинского баса. Сейчас Гулегиной найдется немного равных в исполнении сложнейших партий в операх молодого Верди, требующих высоких нот, нечеловеческой мощи и легкой колоратуры. С Марией Гулегиной встретился корреспондент ГАЗЕТЫ Илья Кухаренко.

- Как же вы с таким огромным голосом берете все эти невозможные верхние ноты, перед которыми даже легкие сопрано обычно крестятся?
- Если я буду креститься перед каждым до или ми-бемолем, я только и буду стоять на сцене и все время креститься (смеется).

Мы сидим в небольшом баре в отеле, и официантка вежливо спрашивает, улыбаясь: 'Что желаете?'. На что она сначала вздрагивает, потом блаженно улыбается в ответ: Поймите - я ничего не узнаю. Для меня это нонсенс - услышать здесь такое. Мне привычнее, если бы она подошла и нагрубила - мол, столик только для иностранцев или 'у нас обед'. А тут - 'что желаете'.

- Вы знаете, как вы поете?
- Если говорить о технологии - меня никто не учил специально петь эти верхние ноты. Парадокс был в том, что сначала у меня было что-то внизу диапазона и что-то - совсем вверху, в третьей октаве, и я долго мучалась и искала способ их соединить. Мой учитель, великий дирижер и музыкант Анатолий Яковлевич Ващак, с которым я начинала в Минске, говорил: 'Тебе с таким мощным голосом си-бемоля наверху хватит выше крыши'. А теперь меня даже останавливают с моими верхами - я недавно в 'Аттиле' спела все вставные верхние ноты, так мой пианист сказал, что хоть иногда надо делать перерывы - публика должна думать, что для тебя это сложно.

- Первые годы на Западе было трудно?
- Ужасно. На мне была огромная ответственность - это здесь можно было ничего не делать и получать свою пусть и нищенскую, но регулярную зарплату, а там каждый контракт или его отсутствие означал плюс или минус из оплаты образования детей, жилья и так далее.

- Как-то во время трансляции 'Макбета' из La Scala показали ваши репетиции с Мути...
- Это все ерунда - все было снято напоказ. Просто он хотел продемонстрировать - мол, вот как мы репетируем. На самом деле все бывает веселее и прозаичнее. Мути в этом плане со мной удобно: 'Мария, репетиция завтра в десять' - 'Хорошо, в десять так в десять' - 'Ты ничего не будешь петь. Я буду играть, а ты слушать'. Прихожу, он начинает играть, а я не могу просто так сидеть и начинаю подпевать в полный голос. Он меня еще останавливает - что ты, что ты, не надо.

- Говорят, Мути тяжелый человек?
- Нет. У него, конечно, есть свои пунктики, но со мной он всегда очень обходителен. После того как убеждается, что артист способен выполнить его требования, а он видит, что я не умею работать в полноги, он сам делает какие-то поблажки. Может избавить, например, от лишней сценической репетиции и так далее.

Я однажды его обманула, очень забавно - он в очередной раз ставил 'Макбета', и в этот момент вышло новое 'критическое издание', в котором не было эффектного верхнего до в каденции первой арии. Вместо него был пассаж вниз. Мне об этом сказал еще концертмейстер - мол, не вздумай взять его на репетиции с Мути. Я сказала: если надо вниз, я сейчас же иду вниз, беру билет на самолет и еду отсюда. На репетиции я как ни в чем не бывало взяла эту ноту. Мути, который является страстным борцом против всех вставных нот, сдержался, но сказал: 'Мария, а ты знаешь, что здесь другие ноты написаны?' И я со вздохом говорю: 'Знаю, маэстро. Но там такая сложная каденция, которую мне никогда не спеть'. Он очень удивился, но тут же разрешил мне оставить мое до. Но в последней сцене сомнамбулизма так и не дал мне запулить еще одно.

- Слышал, что авангардные режиссеры у вас не в почете. А как же предстоящая 'Манон Леско' в Мюнхене?
- Мюнхен - это моя боль. Я решила оставить этот город в своей гастрольной карте, может быть, только для того, чтобы, приезжая, показывать им, как пусто все то, чем они там занимаются. Когда на сцене есть первоклассный певец, то все эти скандальные режиссерские выдумки просто не нужны. Немцы все очень огрубляют и приземляют. Я видела 'Пиковую', в которой Лиза во время своей арии 'О, слушай, ночь! Тебе одной могу поверить тайну души моей', прости Господи, мастурбировала, а Герман входил и пел: 'Остановитесь, умоляю вас'... Смеетесь? А я плакала.

- Ну а есть все-таки те, с кем интересно работать?
- Кстати, с одним из тех режиссеров, с которыми я сейчас с удовольствием работаю, Элией Мошинским, мы сначала разругались вдрызг именно из-за Лизы. Он хотел, чтобы в сцене у канавки я выбегала в ночнушке и завернувшись в одеяло. А я говорила, что Лиза не топиться идет, а бежать с Германом, потому что искренне верит, что он не виноват. В результате одеяло отменили, а к ночнушке пришили рукава, чтобы хоть как-то походило на платье. Сейчас он иногда говорит, чтобы ко мне не приставали: 'Она сама знает, что ей делать'.

Мне нравится и Франко Дзеффирелли, который сначала говорит: 'Делай все, что хочешь, - у меня здесь красный луч, здесь белый, а здесь синий'. Я уже все придумала, в каком месте нильской арии Аиды я должна перейти под тот или иной цвет - выхожу на сцену, а там все по-другому. Потом Франко спрашивает: ну как, понравилось? Я отвечаю: очень, только меня никто не предупредил о том, что ты все поменял.

Кстати, однажды очень важный урок мне преподнес Пьеро Фаджионе - знаменитый режиссер и сценограф. В антракте перед последнем актом 'Тоски' он меня встретил в театре и спросил: 'Ты где была?' 'В буфете', - ответила я. Тут он как раскричался: 'Как ты могла? Какая бесчувственность! Ты же только что Скарпиа убила. На твоих руках кровь, а ты - в буфете! Вот там и оставайся'. Я попыталась возразить, что Тоска осталась на сцене, а Мария Гулегина пошла в буфет, но он и слушать ничего не хотел. Потом поняла, как он был прав. И теперь я стараюсь не выходить из образа. Никаких буфетов.

Но не надо думать, что я твердолобый консерватор и не могу оценить новые идеи. Однажды Филида Ллойд, которая ставила 'Макбета', предложила мне сделать сцену сомнамбулизма так, будто Леди Макбет отмывается от крови в ванне. Сначала мне это показалось глупостью, но потом я представила себе, как это будет смотреться, и мне стало по-настоящему страшно. Еще она меня заставила все вступление сидеть на сцене с широко открытыми, остекленевшими глазами. Я почти всегда плачу в этот момент.

- Скажите, La Scala - по-прежнему тот самый La Scala, со всеми его традициями, войнами и авторитетом?
- Нет, к сожалению. Театр стал значительно более туристическим местом. К тому же в новом здании, куда театр выселили на время капитального ремонта, нет того старинного духа.

- Я-то слышал, что вам пришлось однажды столкнуться с клакой, когда вы решили спеть каватину Розины в своем сольном концерте в Scala. Тогда вы сильно рисковали...
- Плевать я хотела на все эти правила. Россини говорил, что для его опер нужны всего три вещи: голос, голос и голос. А как его поют сейчас - это же стыдно. Их просто не слышно.

- Вы никого не боитесь?
- Никого. (На секунду задумывается) Бога боюсь.

- Вам хотелось бы петь в опере лет эдак пятьдесят назад?
- Это точно, только не пятьдесят, а лет сто назад. Мне не нравится вся эта суета, мне не нравится современная музыка, которую я не могу слушать, - все эти концерты, на которых куча пиротехники, но нет музыки. Единственное, что мне нравится в нашем времени, - это джинсы.

- Когда вы выходите на сцену, возникает ощущение некоего анахронизма - человека другой эпохи...
- (Смеется.) Как сказала Вера Лейферкус: 'Гулегину в оперу вообще пускать нельзя. Смотришь приличный спектакль, в котором вроде приличные люди прилично поют. Выходит Гулегина - и ты понимаешь, что все - не то, и начинаешь думать: чем тогда занимались все остальные?'

- Каково с вами приходится вашему мужу - Марку? Характер у вас, видимо, не из легких?
- Мы с Марком познакомились в консерватории в Одессе. И да - у меня очень тяжелый характер. Например, когда я готовила Макбет первый раз, я ночью вскакивала и ходила - руки мыла, пробовала эти движения. Говорить о Марке можно только стихами. Когда мы познакомились, мне был двадцать один год и мне казалось, что моя жизнь кончилась. Я к тому времени была разведенная женщина с ребенком и ни на что хорошее в своей жизни не надеялась, иногда даже подумывала о том, чтобы все бросить и поехать обратно к своему первому мужу и до конца дней своих торчать на кухне, воспитывать детей.

И вот Марк - студент, тоже голодный, тоже без денег - он тогда меня заваливал метровыми розами на всех студенческих концертах. Я до сих пор не могу себе представить никого на его месте. А мне тогда все говорили: это безумие, второй раз замуж, сколько раз еще будешь фамилию менять. Я сказала: все - это последний раз. Еще говорили, что нужно найти или дирижера, или режиссера. А я отвечала: что я с ними, старыми, делать буду... (смеется). Сейчас у меня маленький - три с половиной года. Думала, что в тридцать шесть уже стану бабушкой, поскольку сама родила дочь в восемнадцать. А тут решила тряхнуть стариной...

- Вы ощущаете себя одесситкой?
- Да, конечно. Кстати, в смысле оперных традиций тоже. Ведь в начале прошлого века в Одессе пели все самые знаменитые итальянские певцы - Карузо, Батистини, Боронат. Это был своего рода трамплин перед столичными театрами.

- Чего в вас больше всего от Одессы?
- Юмора. Моя старшая дочь, конечно, говорит на русском, но ее два родных языка - английский и немецкий. Она пишет действительно очень талантливые песни, от которых даже у меня мурашки по коже. Но совершенно не понимает наших анекдотов, все время переспрашивает: 'А как это будет по-английски, а что здесь смешного?' Не знаю, как это будет у вас по-английски, а у нас в Одессе говорили так.

http://www.belcanto.ru/article16062003.html

ЭКСКЛЮЗИВ

Звезда мировой оперы Мария Гулегина не против выступить в белорусском Театре оперы и балета

— Мария Агасовна, расскажите, пожалуйста, какие воспоминания у вас остались о работе в Минском оперном? В одном из своих интервью вы сказали: “Я очень благодарна Минскому театру, где подписали бойкот против меня в ЦК КП Белоруссии: “Мы с ней петь не будем, она не такая, она хочет все петь на итальянском языке. А мы не такие, мы все патриоты...” И у меня просто другого выхода не было, как уехать...”

 — Я действительно очень благодарна всем своим недругам. Именно благодаря им и постоянному желанию добиться чего-то в жизни, гнавшему меня вперед, я и смогла самореализоваться. Но я и благодарна моим учителям, которые были очень строги ко мне. Одним из подарков судьбы я считаю работу в Минском театре с Ярославом Антоновичем Вощаком. И именно это является самым главным в моих воспоминаниях о тeатре. Помню и дивную красоту природы, осенний лес, шелест листьев под ногами и чудо природы — боровики. Кстати, и сейчас считаю огромной удачей, когда могу совместить короткий отдых дома в Люксембурге с грибным сезоном.

— После того как вы уже завоевали мировое признание, те, кто выступал против вас, хотя бы извинились перед вами?

— Нет, не извинились. А зачем? Да я и не виделась ни с кем после этого, если не считать того момента, когда прилетела на благотворительный концерт для жертв Чернобыля.

— Прессинг Гулегиной в те времена заключался только в бойкоте или, может быть, вас снимали со спектаклей, просили уволиться?

— Я уже не помню, да теперь и не важно все это...

— Вы говорили, что уезжали в никуда. Страшно было все бросать?

— Очень.

— Можете представить, как сложилась бы ваша судьба, останься вы в Минске?

— Трудно сказать. Во всяком случае я бы не добилась успеха в театре своим пением, а в заговорах я и сейчас не сильна.

— Сегодня поддерживаете отношения с кем-то из белорусских коллег?

— Нет. А вот связь с Беларусью поддерживаю через дипломатов. Я осталась белорусской гражданкой именно благодаря им, всегда быстро и эффективно решающим все мои вопросы. Особая благодарность Владимиру Леоновичу Сенько — послу Беларуси в Бельгии.

С актером Мэлом Гибсоном.

— Вы интересуетесь событиями, которые происходят в Беларуси?

— Конечно.

— Слышали, что у нас с размахом провели реконструкцию Оперного театра?

— Да, и очень рада этому.

— На одной из пресс-конференций по случаю открытия Театра оперы и балета чиновники сказали, что, возможно, пригласят на открытие Марию Гулегину. С вами на самом деле вели переговоры о возможном приезде в Минск?

— Нет, со мной на эту тему никто пока не говорил.

— Знаю, что график ваших выступлений на 2010 год расписан на каждый месяц. А при каких условиях вы согласились бы выступить в Минске?

— Все расписано до 2014 года, но есть окошки, в которые всегда при желании можно вписать один концерт. А вот на постановку времени нужно много, и детали надо оговаривать заранее. Но и это все решается. Был бы творческий интерес.

— В интернете пишут, что Гулегина на сегодняшний день — одна из самых дорогих певиц мира: “Гонорары Гулегиной растут с каждым годом. Сегодня за свой сольный концерт первая леди оперы получает до 250 тысяч долларов. Два года назад за участие в большом концерте на открытой площадке в Пекине ей предлагали 750 тысяч долларов”. Это правда?

— Это полный бред...

— Если не секрет, кризис как-то отразился на заработках?

— Не очень. Самое главное, чтобы не случилось кризиса в творчестве.

— Некоторые наши композиторы обижены, что в оперном не ставят “белорусские оперы живых белорусских композиторов”. Что сегодня ставят в тех театрах, на сцену которых вы выходите?

— Ставят не очень много новых опер. Но я сама пока не пробовала. Вот если что-то появится для меня — обязательно спою.

— Маркетинг и опера — совместимые понятия?

— Как ни печально сознавать, это сейчас очень даже совмещается...

— Вы — заслуженная артистка Республики Беларусь. Считаете Беларусь своей родиной?

— Моя Родина — это чудесный город у моря — Одесса. Меня и назвали Мариной (морской), и именно это имя мое настоящее. А Беларусь моя маленькая родина — по маминой родне (Миклашевичи).

— Президент Лукашенко очень любит направлять поздравительные телеграммы известным деятелям искусства. На ваши успехи он когда-нибудь обращал внимание?

— Увы, нет. Я уехала из Беларуси слишком давно.

— Как вообще у вас складываются отношения с представителями власти?

— Нормально.

— В одном из интервью вы сказали: “Как закончу свои выступления, непременно открою свою оперную школу”. В ученики уже кто-нибудь напрашивается?

— Конечно, но я хочу быть честна. Научить петь наскоками невозможно. Пока не перестану петь — не буду браться учить.

“Была фотосессия, мы сделали огромное количество снимков, пришлось все время вертеться на высоченных каблуках, от которых я зверски устала, ноги гудели. В конце концов сбросила каблуки, присела и сказала фотографу: ну хватит уже! И он тут щелкнул. Я после той сессии вернулась домой и сказала: ох, какой это тяжелый труд, ни за что бы не пошла в фотомодели”. (Из интервью газете “Труд”.)

— А до какого возраста вы планируете выходить на сцену?

— Как Бог даст. Пока голос звучит, пока есть силы летать из страны в страну... До того момента, пока люди верят, что тебе максимум 40—45 (конечно, это не относится к тем, кто заглядывает в энциклопедии). Я думаю, мне еще далеко до мыслей о конце карьеры.

— Вы говорили, что далеки от политики. Но есть вещи, которые не оставляют равнодушной?

— Меня не оставляют равнодушной настоящие ценности. Детская жизнь, безопасность, счастливое детство — именно за это я отвечаю как Посол Доброй Воли ЮНИСЕФ.

Меня не оставляет равнодушным паралимпийское движение. Считаю очень важным возможность работать в качестве Почетного члена попечительского совета Паралимпийского комитета. Я просто преклоняюсь перед людьми с ограниченными возможностями, но с неограниченной силой духа.

— Всемирно известные оперные певцы дружны между собой? Как складывались ваши отношения с Паваротти, Доминго, Анной Нетребко и другими звездами?

— Совершенно нормальным образом.

Кстати, Пласидо Доминго при своей дикой занятости между двумя постановками в МЕТ пришел в церковь поздравить меня в день моего венчания. С Аней тоже нормальные, дружественные отношения. У нее потрясающий малыш, с которым я тоже подружилась.

Моя самая близкая подруга — Лена Заремба (солистка Большого театра России, театров Ла Скала, Метрополитен Опера, Королевской Оперы “Ковент Гарден”, Оперы Бастий и др. — Авт.).

— Вы живете в Люксембурге и имеете дом в Нью-Йорке. А в Беларуси у вас осталась какая-то недвижимость?

— Да, у меня есть возможность возвратиться как домой в Беларусь.

— В шоу-бизнесе даже молодые звезды имеют райдеры. Какой список условий обычно выставляет организаторам выступлений великая Мария Гулегина?

— Этот вопрос уже к моим агентам. Для меня главное, чтобы было уважение.

— Читала, что ради “Травиаты” вы похудели на 15 килограммов. Как удается договариваться с весом?

— Какие там договоры-переговоры... Вечный бой!!!

— И в жизни, и на фотографиях вы невероятно красивая. Поделитесь секретами поддержания красоты?

— Спасибо большое. Секреты простые... Очень хочется соответствовать своим героиням. Поэтому и худею, и занимаюсь спортом, и ухаживаю за собой...

ЦИТАТНИК

О личном

...10 января я вышла замуж за москвича, — перед новым годом рассказала Гулегина в интервью газете “Труд”. — Очень достойный и скромный человек, при том что очень знаменит как спортсмен. Это Вячеслав Мкртычев, главный тренер сборной России по греко-римской борьбе. Если честно, я надеюсь не столько в Москве с ним быть, сколько ездить вместе по миру. Свадьбу, например, сыграли в Нью-Йорке. Слава имеет много обязательств в России, но временем располагает довольно свободно. Летает на все мои спектакли. Так что можно считать, одно доброе дело я точно сделала — пристрастила к опере человека, который раньше был от нее далек (смеется). Впрочем, это было нетрудно, у него очень чуткое сердце.

О принципах

...Сегодня я могу позволить себе не выходить на сцену ради денег, — сказала в одном из своих интервью Гулегина. — Я не пою через день. Стараюсь брать паузы, чтобы почувствовать певческий голод. Никогда не пою то, что мне не нравится. Только три раза за все годы я согласилась петь то, что мне не по душе: я сделала исключение ради Пласидо Доминго. Сначала он попросил меня спеть с ним в Ковент-Гарден в “Федоре”, потом в Метрополитен в “Слай” и “Сирано де Бержераке”. Просто я очень уважаю Пласидо. Он — звезда номер один, но никогда не позволит себе пренебрежительного отношения к коллегам.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Родилась в 1959 году в Одессе.

Мария Агасовна Гулегина (дев. фамилия — Мейтарджян), оперная певица (сопрано).

Родилась в интеллигентной украинско-армянской семье. Окончила Одесскую консерваторию по классу пения у А.Д.Жамагорцян. Основную деятельность на сцене начала в 1983 году, став солисткой Государственного академического Большого театра Белорусской ССР. В 1984-м стала лауреатом I премии конкурса им. Глинки. Заслуженная артистка Республики Беларусь.

С 1987 года выступает за рубежом (Ла Скала; партии Тоски, Манон Леско, Амелии в “Бале-маскараде” и др.).

С 1990 года — в Метрополитен Опера.

Пела также в Ковент Гардене, Венской опере, театрах Мюнхена, Цюриха, Лос-Анджелеса и других. В 1996 году в “Opera-Bastille” исполнила партию Абигайль в “Набукко” Верди. Среди других партий Лиза, леди Макбет (выступила в этой роли на открытии сезона в Ла Скала в 1997 году).

Одна из крупнейших певиц нашего времени.

Среди записей — партии Лизы (дирижер Гергиев, Philips), Мадлен (дирижер Виотти, Capriccio).

http://www.nv-online.info/by/50/300/9233/