Ольга Дрей

«Злобный Наглеич, или Как напугать мерзавца»

 

Монопьеса

 

Действующие лица:

Ольга - серьёзная молодая женщина, раньше занималась хореографией.

 

 

Узкий коридор, несколько дверей с надписями: «Кабинет хореографии», «Кабинет народного танца», «Кабинет классического танца». Сбоку - окно с выступающим подоконником. Из-за дверей иногда раздаются голоса педагогов: (ритмично) «Раз-два, раз-два! Носок тяни! Куда «хвосты» отклячили?», (медленно) «Раз-и-и, два-и-и. Медленно-и-и, плавно-и-и. Ручку ведё-ё-ём, животики подбира-а-а-ем».

Входит Ольга, внимательно оглядывается, прислушивается к голосам.

 

ОЛЬГА. Вроде не слышно его противного голоса. Мне кто-то говорил, что Наглеича наконец-то выгнали, а то зайти сюда было невозможно. Я вначале тут и не ходила, чтоб с ним не встречаться, а потом закрыли проход в столовую, который на первом этаже был. Пришлось через этот дурацкий коридор ходить.

Наглеич, зараза, меня специально тут караулил, чтоб лишний раз увидеть да выпендриться как-нибудь. У него другая фамилия, похожая, но раз он вредный, мы его в Наглеича переделали. Ой и попортил он всем крови: и детям, и студентам - им вообще было деться некуда, даже преподавателей всех выжил.

Пришёл тут на нашу голову, хвастался, что артист балета. Как он в балете танцевал, если такой огромный? (Разводит руки в стороны, показывая широченного Наглеича.) Да он у нас на уроке однажды подпрыгнул, чуть пол не проломился. Грохот такой стоял! Как же в балете такие пузачи могут прыгать? Чтоб театр развалился? Может, Наглеича оттуда тоже выгнали?

Боже, какой кошмар был, когда я у него училась! Я тогда в десятый класс пошла, мне пятнадцать лет было, а этот бугай тридцатишестилетний в меня влюбился. У него жена тут под боком была. (Шёпотом, оглядываясь на двери кабинетов.) Может, она и сейчас ещё работает. Я не знаю, вместе они уволились или нет. Знаете, так странно было: Наглеич - видный красавец такой здоровенный, а она - маленькая, серенькая, некрасивая. Все удивлялись, почему они - такая странная пара? Наглеич на девчонок засматривался; как накрутит себя, бежит к жене целоваться. Аж шкафы сносил, ни на кого внимания не обращал, когда в жену впивался. Девчонки войдут ключ занести и пугаются, выскакивают.

Нам в школе искусств педагогов почти каждый год меняли: то один учит, то другой, то третий. Попадались, конечно, и проблемные, но, по сравнению с Наглеичем, все - ангелы небесные. Сначала пришёл такой заискивающий, якобы внимательный. (Передразнивает высоким отрывистым голосом.) «Девоньки мои!» Расспрашивал, встречают ли нас после занятий родители, не поздно ли нам ходить, какие танцы мы хотим танцевать? Сроду никого из наших педагогов это не волновало. Прямо как-то приторно сладко стелил, понравиться хотел, а потом как начал гадости творить! Всякие пошлости и оскорбления нам кричал, хотел посильнее обидеть и унизить. Кайф ему от этого был. А баянист сидит и молчит, боится Наглеича. Нет бы за детей заступиться, он ведь старше Наглеича. Мы помощи ждём, а баянист отводит глаза на блаженном лице и делает вид, что всё хорошо.

Так вот, этот паршивый садист Наглеич ещё и в меня влюбиться вздумал. Он, конечно, не глядел на меня открыто во все глаза, маскировался, но энергетика настолько ощутимая шла, хоть топор вешай. Противно было: мало того, что женатый, так ведь ещё псих. Не знаешь, какой гадости ждать.

Я нашим девчонкам не говорила, а то начали бы лукавыми глазами следить да с улыбками переглядываться. Наглеич тогда бы ещё больше озверел. Не знаю, заметил ли кто-нибудь, что его внимание ко мне было куда большее, чем просто к способной ученице. Нас было две самых сильных: я и Оксана. Оксана - такая добрая улыбчивая девочка, искренняя, хорошая; как артистка, подавала себя во время танца, а я была жуткая скромняга.

Наглеичу так нравилось повторять моё имя, что на занятиях только и слышалось: Ольга да Ольга. Столько внимания было ко мне. Танцуем какой-нибудь народный танец, Наглеич хлопает в такт или ногой отбивает и орёт (отбивает ритм пяткой, хлопая себя по бедру): «Раз-и, раз-и, раз-и, раз-и! Ольга! Ольга! Ольга! Ольга!» Да, так и вопил постоянно: «Ольга! Ольга! Ольга! Ольга!» Кто-то из девчонок стал улыбаться, так Наглеич их чуть не прибил, потом пошевелиться боялись. Не радовала меня его симпатия, тем более, что чувства он питал ко мне отнюдь не романтические. Сколько раз потом встречала девчонок, в которых влюблялись педагоги или ещё какие-нибудь вышестоящие лица, а девочки от этого так наглели, будто их во Владычицы Мира произвели. Нос задирали, на всех наезжали, свысока разговаривали. Было бы из-за чего… В меня столько раз влюблялись всякие неординарные личности - то педагоги, то лучшие актёры и врачи, то ещё кто-нибудь, - а я как была чрезмерно воспитанной скромнягой, так и осталась.

Однажды повели нас всей школой в театр, и я заранее Наглеича и всех девчонок предупредила, что в четверг на танцы не приду. А в пятницу мы со Светкой пошли на театральный - я на два кружка ходила. Идём с занятий, а Наглеич нам путь преграждает. Мы вправо, и он вправо, мы влево, и он влево. Не смущается, что вокруг люди. Не даёт пройти и всё! Я с ним поздоровалась, а Наглеич, никого не стесняясь (передразнивает заигрывающего Наглеича - смотрит лукаво исподлобья и дёргает вверх бровями): «Ольга, Киска моя, куда ты вчера пропала? Я тебя так ждал». (Морщится.) Фу-у-у! Светка с перепугу пятиться стала. Хоть она ему сто лет не нужна, испугалась, что на нас нападает маньяк какой-то. А Наглеич опять (дёргает бровями и, улыбаясь, смотрит исподлобья): «А? Киска моя?»

Сам ты - Киска, дурак! Я ему говорю: «Я же вас предупреждала, что мы со всей школой в театр идём», а Наглеич бровями своими хлопает: (передразнивает) «Я уж боялся, вдруг ты больше не придёшь». «Нет, - говорю, - я только один раз пропустила». Хотим пройти, а эта зараза прямо вплотную своим брюхом всё перекрывает. Не лупить же его кулаками. Стоим, оглядываемся на людей, не знаем, как нам поступить. «Так ты придёшь, - спрашивает, - Киска моя?» Дурак! «Знаешь, - говорит, - я даже стал по тебе скучать. (Дёргает бровями, лукаво глядя исподлобья.) Я жду». Еле отвязался.

Смотрю, у Наглеича чувства ко мне по нарастающей идут. Не знаю, что делать. А он нам всё больше и больше всяких гадостей и оскорблений на головы сыпет. Мы приходили домой с танцев - и в слёзы. Хотелось бросить занятия, только чтобы от этого идиота избавиться, да поблизости больше никаких хореографических кружков не имелось. Это в 90-х годах было. Тогда вообще все творческие кружки и спортивные секции у нас в городе позакрывались. Только при колледже культуры была наша школа искусств да где-то на куличках.

Вот мы и терпели выходки растреклятого психа. Пятый год уже танцам учились, ещё и платили за это. Родители подходили к другим педагогам жаловаться на Наглеича, а те руками разводят. Вроде как не в их компетенции, что нас психически больной садист мучит. Вот у Наглеича от безнаказанности придурь всё больше и больше разрасталась. Мало того, что без конца всякие пошлости и непристойности на детей кричал, так ещё и на Оксанку с кулаками полез. На ту хорошую, добрую Оксанку, которая и танцевала-то лучше всех, и самая порядочная была из нескольких сотен моих знакомых. Она заступиться за нас решила, возмутилась, почему Наглеич позволяет себе всё большие оскорбления, а этот изверг чуть бедную девчонку в порошок не стёр. Несётся к ней, рукава на огромных лапищах засучивает, кричит, что изобьёт её к чёртовой матери, если она сейчас же не исчезнет из класса. Видим, и вправду поколотит бедную Оксанку. Ей тогда лет 13 или 14 было. Она быстро из кабинета выскочила, а в следующий раз пришла с родителями, которые отправились прямо к директору, но это никому из нас не помогло.

Директор колледжа Жиркин был жаден до наживы. Уж не знаю, задабривал ли его Наглеич с перепугу, однако самым весомым аргументом являлось то, что от садиста была для колледжа большая денежная прибыль, а для Жиркина - это главное. Наглеич зверски муштровал студентов, создавая отличные номера, с которыми измученные хореографы обязаны были ездить на гастроли, а прибыль за их старания клал себе в карман наш директор. Мы все тут в колледже бесплатно пели, танцевали, по четыре спектакля в день играли; падали куда-нибудь на грязный пол за сценой, голодные и изнурённые, не получая за труды даже прогорклой печенюшки с чаем, а все средства, собранные от продажи билетов, шли в руки вечно улыбающемуся Жиркину. Но он решил на этом не останавливаться, и устроил нам ещё принудительный «Благотворительный марафон», якобы в пользу неимущих студентов. На самом же деле огромные деньги драли не только с богатых, но и с самых бедных и голодных, а добычу директор потом делил вместе с главной бухгалтершей. В администрации города у Жиркина было всё схвачено, поэтому студенты и их родители не могли избавиться от поборов. И только через несколько лет, когда я уже закончила учёбу, кто-то всё-таки нашёл управу на нашего директора. Бухгалтершу, говорят, посадили, а Жиркина сместили, но он со своими накопленными сбережениями опять выкрутился. Теперь деканом в одном из университетов работает. Наверняка опять на бесправных студентах обогащается. Так что, Наглеич для Жиркина был очень ценным источником денег. Естественно, он будет нашего садиста защищать.

Так вот, пожаловались Оксанкины родители на самоуправство Наглеича, а Жиркин для вида послал к нам на урок проверочную комиссию - какого-то парня… и жену нашего треклятого бешеного психа. Ну, а что, жена будет против любимого мужа показания давать? Пришла эта позорная комиссия, Наглеич держится - пока не ругается, потом засмотрелся на меня и давай опять: «Ольга! Ольга! Ольга! Ольга!» То подбежит ко мне, якобы руки поправить, то кричит: «Смотрите все на Ольгу, чуни недоделанные!» (Стучит в такт ногой и бьёт себя рукой по бедру.) «Ольга! Ольга! Ольга! Ольга!»

Жена терпела-терпела, ёрзала-ёрзала, а потом как психанула и выскочила из класса, как бабахнула дверью, что чуть кирпичи не посыпались. «Не-е, - думаю, - я ещё и виноватой за дурь Наглеича получаюсь, будто я - какая-то коварная любовница, уводящая чужих мужей». (Неприязненно морщится.) Противно, фу! Одному Наглеичу хорошо - хреновая комиссия отрапортовала директору, что поклёп на педагога был ложным.

Правда, не совсем злобному пузачу было хорошо, он же влюблялся в меня всё больше и больше, а рассчитывать на взаимность не мог, оттого ещё сильнее бесновался. Подойдёт ко мне якобы руки поправить, дёргает их туда-сюда, психует, рычит что-то под нос, потом в ту же позицию и вернёт. Я на нервах: чего дальше ждать? Ещё и пошлости с похабщиной всякой от него всё усиливаются да усиливаются. Мы терпели это с трудом, рыдали дома - нервы не выдерживали. Просто танцы очень любили. А куда пойдёшь, если здесь бросишь? Нет у нас кружков.

Поскольку Наглеич просто так ко мне прикасаться не мог, и ему нужен был повод, то однажды во время урока он подлетел ко мне с искажённым сумасшествием лицом и что есть дури с размаху треснул меня по ноге. (Хлопает себя по правой ноге, чуть выше колена.) Этот психопат нёсся ко мне, бормоча страшную ругань, и прямо наотмашь так громко врезал по моему колену, что все девчонки перепугались и замерли на месте у станка. Они же знали, что я никогда ничего не делаю плохо, и ни один педагог ко мне с бешенством не кидался. Наоборот, все ставили меня в пример, равно, как и сам Наглеич. Девчонки с выпученными глазами молча переглядывались: «Боже мой! Он ударил саму Ольгу! Что же тогда дальше с нами будет?» Наглеич стоял рядом со мной, весь трясся и что-то злобно шептал, вызывая в ученицах ужас, который возникает от вида невменяемых сумасшедших.

Я-то, конечно, знала, что его нападки на меня - просто дурно играемый спектакль; понимала - Наглеич специально старался, чтоб мне не было больно от его удара. Задача пузача была - прикоснуться, но девчонки не догадывались об этом. Кто-то из них даже не выдержал и упрекнул трясущегося деспота: «Вы что? Зачем вы Ольгу-то?», но маньяк в это время ни на кого не реагировал. Он растерянно застыл передо мной с невидящим взором, мучился какими-то мыслями и весь трясся в конвульсиях. (Изображает Наглеича со злобной физиономией и трясущимися руками.)

Всё! Это стало последней каплей. Ясно было, что дальше - только хуже. Мы у Наглеича учились только третий месяц, а гадостей он нам понаговорил столько, что вовек не забудешь. Его маниакально-садистский синдром стремительно прогрессировал. Я решила: раз ничего не удаётся исправить, надо уходить. Когда я пришла в раздевалку, нервы мои окончательно сдали, и слёзы сами собой полились в три ручья. Было очень обидно, что из-за какого-то сумасшедшего упыря я вынуждена бросать любимые занятия. Боже, сколько я ради них пережила! То меня в школе много лет травили, что только полные дебилы могут заниматься спортом, а тем более, искусством; то учителя назначали в это время какие-нибудь факультативы и мероприятия и психовали, что я - единственная, кто дерзнул их не посещать, потому что у меня по расписанию распроклятые танцы, которыми ну никак не должны заниматься отличники. Нам с мамой есть было нечего, а занятия в школе искусств стоили денег, и мама не раз упрекала: «Ешь теперь танцы свои!» Чего я только ради них не вынесла, а теперь из-за какого-то сумасшедшего подхалима-педагога мне пришлось расстаться с любимым делом!

Девчонки, видя мои слёзы, помчались укорять Наглеича и просить, чтоб он извинился. Но разве такие подлецы опускаются до извинений перед любимой ученицей? Нет, такие подлецы МСТЯТ любимым девочкам… (Грустно.) И сколько в моей жизни уже БЫЛО подобных чокнутых влюблённых… За что мстят? За то, что предательски кинула их, когда они находились на подъёме влюблённости. А мне ещё глупые девушки завидуют: «Опять в эту Ольку кто-то влюбился. Она ещё перебирает, странная!» (С болью.) Ну, забирайте! Забирайте их куда-нибудь, чтоб они и близко ко мне не подходили!

Попросила я маму, можно ли договориться, чтоб я ходила только на классический танец и платила лишь полцены, но учительница опять развела руками и сказала, что она таких вопросов не решает. Пришлось уйти с отделения хореографии навсегда. (Печально молчит.)

(Грустно.) Когда я видела, как другие коллективы танцуют, мне становилось очень больно. Так хотелось вскочить и присоединиться. По привычке даже мышцы напрягались, которые задействованы в каждом движении танцующих.

Скучала я по занятиям и по девчонкам, пришла через пару недель под окна колледжа посмотреть на них. Там в классе окно во всю стену и до самого пола. Когда мы стояли у станка, нас вечно какие-нибудь люди на улице разглядывали. То собачники там гуляют, то влюблённые. Нам их почти не видно на фоне чёрной земли. Промелькнёт собака или человек - не разберёшь.

Вот пришли мы с подругой Иркой под окна, стали на безопасном расстоянии, где нас точно не должно быть видно, ещё и за дерево с кустом спрятались. Смотрим на девчонок: Ирка - с любопытством, я - с горечью. Девчонки хоть и в упор смотрят на меня, но в темноте ничего не видят, а вот Наглеич, который находился очень далеко от окна, начал в нашу сторону поглядывать. Я года четыре в этом классе занималась и прекрасно знала, что ни с какого ракурса вечером за окном ничего не видно, но злобный Тюлень почему-то стал дёргаться, тревожно смотреть аккурат в нашу сторону и даже подбегал к окну, будто чувствовал меня на расстоянии. Девчонки стоят близко к нам, но вообще нас не замечают, а Наглеич - бог знает где, но всё оборачивается на меня, дёргается, мечется то к окну, то обратно, и чем дальше, тем больше. Вообще было впечатление, будто у него дар ясновиденья имеется, и он сейчас завопит (передразнивает резким высоким отрывистым голосом): «Вон там ваша Ольга за кустами прячется! Почему занятия пропускаешь? А ну, иди сюда!»

Минут через пятнадцать-двадцать Наглеич отпустил учениц, мы собрались с Иркой уходить, да не успели… Зловред как помчался к окну, что мы так и замерли за деревом. Думаем, может, это просто совпаденье, и он хочет фрамугу закрыть. Как бы не так! Наглеича словно какой-то мощный магнит тянул ко мне, и он даже издалека, с любого ракурса точно вглядывался в то место, где мы стояли. За два с половиной месяца учёбы у этого преподавателя я ни разу не видела, чтоб он всматривался в темноту окна и метался. Ждал меня? (Пауза.) Не знаю.

Нет, Наглеич не захотел просто закрыть окно, он на него полез. Там нет подоконника, а вот такая (показывает руками глубину около метра) ниша в стене, и вот к ней прикрепили створки фрамуги, чуть ли не под самым потолком. Туда вообще залезать тяжело, надо на станок наступать (показывает высоту хореографического станка). И вот Наглеич, стремительно влекомый какой-то силой, с трудом влез на станок и стал, как тюлень, вползать в нишу, чтоб высунуться на улицу. Ниша узкая, неудобная и длинная. Пузатый Наглеич с трудом протискивается, ползёт и ползёт на нас. Мы с Иркой замерли за деревом - листья ещё не до конца облетели, нас не может быть видно, - а Тюлень строго по курсу, пыжась, впихивается в нишу всё дальше и дальше и чуть из окна не вываливается. Не может нас разглядеть, но почему-то уверен, что я тут, поэтому пытается подальше высунуться в темноту и приглядеться. Полное ощущение, что он меня чувствует. Ирка трясётся с перепугу, я её под руку держу, чтоб не смылась. Наглеич плюхается пузом по нише, ползёт, головой вертит. Так и жду, что закричит противным голосом: «Ольга! Ты чего там за деревом прячешься? Думаешь, не видно?»

Теперь, когда Тюлень по максимуму высунулся на улицу, ему нас легче было обнаружить, хотя лиц за деревом всё равно не разглядеть, а куст фигуры скрывает. Но раз у Наглеича вдруг ясновидение открылось, надо что-то делать. Пришлось спасать положение. Обняла я Ирку и шепчу: «Будем изображать влюблённых. Он издалека за деревом не разберёт, какого мы пола. Я выше, поэтому пусть думает, что я - мальчик». Ирка трясётся, зубы у неё стучат. Я прижала её крепко к себе обеими руками, чтоб она не смылась со страху. Чего Ирка так испугалась? Да кто её знает. Наверное, плюхающийся по нише Наглеич такой страшный был. Шепчу Ирке: «Мы - влюблённые, мы - влюблённые», она трясётся - бедолага, глаза огромные.

Наглеич долго вглядывался в наши силуэты, потом разочаровано стал уползать. Мы не разлеплялись, имитируя поцелуй, и ждали. Педагог огорчённо медленно уходил из класса и постоянно с надеждой оборачивался в нашу сторону. Только когда Наглеич выключил свет и вышел из кабинета, мы с Иркой помчались скорее прочь от колледжа, чтобы зловред ненароком не выскочил к нам на улицу. Триллер какой-то! (Иронично.) У меня Ирка со страху похудела. (Передразнивает Наглеича, дёргая бровями и глядя исподлобья.) «Киска моя!» Докискался.

После меня с танцев ушла ещё пара девочек, а осталось всего четверо. Затем Наглеич начал уверенно вытеснять педагогов, десятки лет проработавших на этом месте, а сам закрепился, как неуязвимый Кощей Бессмертный. Он стал зав. отделением и начал «строить» и обвинять во всех смертных грехах не только подневольных студентов, но и умудрённых опытом преподавателей. Бедные учащиеся и учителя жаловались друг другу на бесчинства Наглеича шёпотом и едва понятными намёками, чтобы, не дай бог, никто не донёс Кощею, и тот не превратил и без того уже изрядно отравленное их существование в кромешный ад. Концлагерь какой-то устроил на своём хореографическом отделении. Избивал беззащитных девчонок как руками, так и ещё более ранящими оскорблениями. Сколько ни пытались студенты и их родители добиться у глав администрации города освободиться от сумасшедшего нелюдя, вечно улыбающийся директор Жиркин отводил от любимчика все проблемы. «Кому что-то не нравится, катитесь все к чёртовой матери!» - орал пузатый Тюлень, и кто мог себе позволить, тот и катился.

И вот если б я тоже могла насовсем уйти из колледжа и не видеть мерзкого Наглеича ни за что и никогда, было бы прекрасно, но, увы, мне ещё долго пришлось его лицезреть. Я училась в той же школе искусств ещё и на театральном отделении, поэтому добираться на занятия теперь приходилось мелкими перебежками, выглядывая из-за колонны: не чешет ли Чудовище по коридору. Думаешь: встретит - набросится, а мне так будет хотеться его разорвать, что от собственного адреналина уже плохо. Кулаки чешутся, а в силу воспитания приходится сдерживаться, вот и мучаешься от вспышек праведного гнева.

Наглеич особо не затянул с местью. Как только выдался случай, он заблокировал мой творческий потенциал по полной. Когда я в одиннадцатом классе заканчивала школу искусств, заведующая запланировала отчётный концерт, где я была одной из главных персон. Дама всё время повторяла, какая я замечательная и способная, училась сразу на двух отделениях с самого первого набора. Не забыла она и мои достижения на областном конкурсе. В общем, меня подали так: гордитесь, дети, что с вами была Оля, и равняйтесь на неё. Поэтому меня делегировали произносить прощальное слово от всех выпускников школы искусств и попросили прочесть два - три номера, с которыми я уже была известна некоторым зрителям.

Как бы не так! Моему творческому триумфу не дОлжно было состояться, так как среди организаторов концерта был мстительный Наглеич. Вначале он стал пыхтеть, будто читаемый мною юмористический рассказ слишком длинный и растянет мероприятие на невероятно долгое время. Заведующая и другие организаторы возражали Наглеичу, но последнее слово почему-то оказалось за ним. Потом заведующая, извиняясь, попросила меня прочесть только басню и стих, обещая, что завтра будет ясна очерёдность, за кем я выступаю. Конечно, было неприятно. Я ведь знала, что злобный Тюлень мне намеренно мстит. Когда назавтра я пришла в творческом приподнятом настроении, пригласив на концерт нескольких знакомых, смущающаяся заведующая сообщила, что я не буду читать вообще ничего, а только в конце выйду со всеми детьми на поклон. Якобы исполняемые мною стихи не подходят по формату концерта, в котором теперь имеют право выступать одни хореографы. Вообще было чем-то несуразным - торчать за кулисами всё мероприятие, чтобы только поклониться в конце, где-то в общей массе детей. Заведующая, правда, вышла и объявила меня персонально, но зрители так и не поняли, за какие заслуги меня хвалят и что я вообще из себя представляю. Мне было стыдно, словно я какая-то позорная, раз мне не дают выступить с отработанными номерами; особенно неудобно было перед приглашёнными родственниками и знакомыми, которые тщетно прождали моего выхода два часа или более. На сцене же весь концерт находились, в основном, ещё ничего не умеющие малыши-танцоры.

Вдобавок ко всему, обидно было ещё и потому, что в нашем, совсем нетворческом городе, больше выступать было негде. Искусство нигде не требовалось и считалось смешным и позорным. Готовишь-готовишь с педагогом несколько месяцев одно произведение, а потом его даже негде показать зрителю. (Грустно.) Отчётный концерт был единственным шансом, но и его у меня отобрали.

Была я отличницей, собиралась на физмат или литфак в университет, но педагоги из школы искусств стали меня уговаривать, чтоб я поступала только к ним в колледж культуры, причём без вступительных экзаменов, и как-то так вышло, что я согласилась и стала учиться на театральном отделении. А здесь и Наглеич тут как тут! Когда я проходила мимо этого нелюдя - не замечала его, будто его не существует. Сколько бы времени ни прошло, а презрение и ненависть к пузатому Кощею за все его гадости не утихала. Наглеич тоже делал вид, что меня не видит или не знает, хотя чувствовалось - злобный Тюлень жаждет наброситься на меня с бешенством, но сдерживается.

Вначале мы виделись редко, но потом сребролюбивый директор колледжа закрыл переход на первом этаже, через который мы ходили в столовую. Жиркин устроил там банкетный зал для богачей, а студенты были вынуждены мчаться на обед не напрямую, а с уймой препятствий, то поднимаясь по лестнице и обегая всех сидящих в проходе баянистов, то опять спускаясь на первый этаж. (Показывает на коридор.) Вдобавок ещё тут и узко: если кто-то резко дверь откроет, то и нечаянно убить может. В общем, куча проблем у всех от директора Жиркина и его любимчика Наглеича. Вначале мне ПРОСТО противно было с ним встречаться, а потом мстительный Тюлень стал меня специально выслеживать, чтобы наглядеться и как можно ближе подойти. Он запомнил, по какому расписанию я регулярно хожу через этот коридор, и торчал вот здесь на углу. (Показывает в правую сторону коридора.) Стоит, дёргается - поглядывает, не иду ли я. (Передразнивает Наглеича, нервно смотрящего в левую часть коридора.)

Я всегда видела: как только Наглеич меня замечает, его словно током прошибает. Напрягается весь, глаза злые, и пытается под любым предлогом возле меня оказаться. То, якобы, к студентам рванул поругаться, то в кабинет ему, находящийся рядом со мной, срочно понадобилось, а потом просто стал бегать в мою сторону, как разъярённый бык - рогами вперёд. Стоит-стоит тут на углу (показывает на правый край коридора), дёргается - меня ждёт. Его спрашивают, чего он на одном месте торчит, а он: (резко, злобно) «За порядком слежу!» И тут (показывает на левый край коридора) появляюсь я. Наглеич сразу разгоняется и мчится в мою сторону, каждый раз стараясь как можно ближе ко мне подобраться. Думаешь, если дальше так пойдёт, он начнёт меня бёдрами сбивать. Псих ненормальный! А вот когда я шла по этому коридору в незапланированное время, никакого Наглеича тут не было. Меня нет - и за порядком следить не надо! И хоть я вроде бы с Тюленем никак не взаимодействовала, а чувствую, бешенство его нарастает, и Наглеич с трудом держится, мечтая на меня накинуться, да повода не найдёт.

Но вот такой случай ему представился, и не один, и мстительный псих набросился не только на меня, но и на оказавшуюся рядом подругу. Стояли мы как-то с ней тут у подоконника. Библиотека закрыта была, а нам надо было какой-то конспект из чужой тетради переписать. Раз места больше нигде нет, вот мы и стали здесь (подходит к подоконнику) переписывать лекцию. Никому не мешаем, да и нет никого. Вдруг врывается Наглеич. Хотел мимо пройти мирно, а когда узнал меня, как заорёт: «А ну пошли отсюда, твари! Как смели вы сюда забрести! Да я вас сейчас! Развели ликбез на подоконниках!» - Как треснет Юльку что есть дури по мягкому месту, - она, бедолага, чуть не улетела, - а потом - меня, но значительно полегче. Юльку-то не жалко. Трясётся, орёт на весь коридор всякую дрянь, как полный идиот, а сам рад, что наконец появился повод ко мне прикоснуться. Маньяк сумасшедший! Замахивается на нас кулаками, по стене руками и ногами дубасит, вопит: «Вон отсюда!» - Схватили мы с Юлькой вещи, перешли вон в тот коридор (показывает в левую сторону), Наглеич за нами не погнался, но орать всякий бред и лупить стены тут возле подоконника продолжал. Наверное, ему захотелось притронуться к предметам, на которые я опиралась. Псих бешеный! Держат таких педагогов!

Потом наш колледж отмечал юбилей, и мы должны были выступать с отрывком из спектакля. Вначале камердинер объявляет конкурс невест, затем мы по очереди танцуем свои танцы в укороченном варианте и заканчиваем свадебным балом. Выхожу я на репетиции с номером Шамаханской царевны, а Наглеич сразу кому-то шепчет, будто я - ужасная, не умею танцевать и меня надо срочно из отрывка выкинуть. Видела, как у людей округляются глаза - я была единственным человеком с серьёзным хореографическим образованием, и мой танец был самым сложным, поэтому бешеному Тюленю не удалось выбросить меня из номера. Однако он упорно пытался это сделать и постоянно кому-то жаловался на меня. До самого юбилейного концерта я не знала, разрешат мне выходить на сцену или вычеркнут, как когда-то на выпускном мероприятии в школе искусств. Трепал нервы изрядно. (Задумывается.)

А потом вообще ужас был. Пошли мы с Юлькой после урока грима умываться. Весь этот жир с вазелином надо было тёплой водой с мылом отмывать, а у нас в колледже только два умывальника с горячей водой. Все наши однокурсники помчались к раковине возле столовой, а мы с Юлькой - в служебный туалет. Стоим перед зеркалом, умываемся, вдруг распахивается дверь, а за ней - огромный Наглеич. Вначале он смущённо ойкнул, извинился и стал уходить, но потом узнал меня, взбесился, злобно зарычал и яростно бросился мимо нас в кабинку туалета, закрылся и давай шуршать. Нам неудобно, а куда деваться? Больше нигде тёплой воды нет, а вот Наглеич мог бы и в другие туалеты пойти. Кто его заставлял сюда лезть? Шуршит-шуршит, а того, зачем пришёл, не осуществляет. Видимо, надеется, что мы выйдем. Слышим: начал ещё громче шуршать, трещать, об стены бьётся, проклятья шепчет. Потом - грохот и ругань всё громче. Думаем: сейчас выскочит этот идиот со спущенными штанами и кинется на нас с кулаками. Этот псих начал уже дверь рвать, от бешенства открыть её не может, яростно дёргает, защёлку колошматит. Взбесился совсем. Треск стоит, дверь чуть с петель не слетает, вот-вот её выломает. Мы похватали вещи, полотенца на плечо закинули и с мокрыми лицами помчались на лестницу. Вначале я: топ-топ-топ-топ-топ, потом Юлька: топ-топ-топ-топ. Несёмся вниз, слышим грохот, треск. Наглеич вырвался, дверью об стены бьёт, матерится, проклятья на весь этаж изрыгает. Чуть туалет не разнёс, дурак! Мы давно знали, что он сумасшедший, но чтоб настолько…

Вижу, у злобного Тюленя опять дурь по нарастающей идёт. Пока мы тут со своим воспитанием терпим, отпору не даём, всякие мерзавцы ещё больше наглеют. А сдерживаться с каждым разом всё труднее - нервы на пределе. Адреналин бешенства уже разрывает. Хочется схватить здоровую дубину и так отметелить обнаглевшего нелюдя, чтоб мчался с выпученными глазами и визжал, как свинтус. И лупить его, лупить по огромному заду этой дубиной, чтоб не смел и близко ко мне подходить. Но если ж я за Наглеичем с палкой побегу, педагоги да студенты кинутся его спасать, а то он их сам потом прибьёт. Вот и думаю, каким таким психологическим способом шугануть мерзавца, ибо сдерживать негодование уже никаких сил нет. Решила: а попробую-ка я с Наглеичем поздороваться, да так, чтоб выразить ему своё желание запендюрить его на Луну. За четыре года я ни разу с Кощеем не здоровалась, и сам факт моего приветствия уже окажется ненормальным, а там уж через голос я ему своё намерение выражу. Если не поможет, выражу сильнее. (Грозно, с иронией.) В общем, Оля вышла на Тропу Войны.

Иду через коридор, приготовилась, захожу сюда - зловред, как всегда, меня поджидает, оглядывается. Увидел, обрадовался и опять на меня понёсся, как бык на красную тряпку. Студенты с Кощеем здороваются, он нормально и вполне вежливо им отвечает, видимо, понравиться хочет; поворачивается на каждого, в глаза смотрит. Мчится мне навстречу, чуть ли не впритык. Поравнялся со мной, я воздуху набрала (морщится от неприязни) и, превозмогая неприязнь и презрение к нелюдю, глянула на его физиономию и говорю: (в упор, слегка исподлобья, смотрит на воображаемого Наглеича, немного откидывает корпус назад и здоровается низким уверенным голосом, с некоторым вызовом) «Здравствуйте!» - Думала, этот псих накинется: «Что, Ольга, решила, наконец, поздороваться? Вежливости обучилась?» А он почему-то замер, напугался, смотрит выпученными глазами перед собой, на меня глянуть не решается и пищит странным голосом: (выпучивает ничего не видящие глаза, вжимает голову в плечи и здоровается писклявым отрывистым голосом) «Зде-те-те!»

Оба-на, как! Я-то ждала, что бешеный Наглеич на меня набросится, в атаку идти приготовилась, кулаки сжала, а он вдруг… Думаю: растерялся, в следующий раз подготовится, надо быть во всеоружии. Прошло некоторое время, встречаю Тюленя вновь. Как обычно, тут дежурит. (Изображает неповоротливого Наглеича, держащего сцепленные руки около живота. Нервозным ждущим взглядом часто оборачивается на левый конец коридора.) Увидел, напрягся, опять на меня побежал. Жаль, что-то не подействовало на него лекарство, нужно усилить дозу. Подбегает, не глядя на меня, чуть не сносит своим огромным крупом. Я снова воздуху набрала, (морщится от неприязни) к войне приготовилась и опять ему (глядя с вызовом, слегка исподлобья): «Здравствуйте!» - Наглеич снова глаза перед собой выпучил, весь напрягся и, не глядя на меня: (пародирует) «Зде-те-те!» (Удивлённо.) Странно… Причём, странно было не одной мне. Кругом же преподаватели, студенты - все шастают туда-сюда по коридору. В моём приветствии они ничего аномального не видели, а вот реакция обычно бешеного Наглеича их изумляла. Люди переглядываются, не поймут, что с ним.

Хоть мне противно было на этого нелюдя смотреть и, тем более, желать ему здравствия, однако здороваться с вызовом было куда лучше, чем, еле сдерживаясь от фонтанирующего адреналина, терпеть Наглеичевы наезды и прочие хамские выходки. В общем, поздоровалась я с Тюленем раз пять или семь и вдруг заметила, что он стал от меня бегать. Идёт по коридору, я воздуху набрала, … а Наглеич внезапно резко разворачивается и несётся обратно. Думала - совпадение. В следующий раз опять: только набрала воздуху, Тюлень как помчится назад, вроде будто что-то вспомнил, и унёсся в свой кабинет. Я не расслабляюсь: мало ли… В третий раз ему драпать как-то неудобно стало, и, увидев меня, Наглеич развернулся и побежал дёргать ручки кабинетов, словно проверяет, закрыли их на ключ или нет. Если не успевает смыться, застынет перед дверью, глазом на меня косит и ждёт, когда я мимо пройду. Решила поздороваться, хотя думала - сделает вид, что не слышит. Как всегда набрала воздуха, да чтоб погромче, (делает рывок в сторону воображаемого Наглеича) «Здравствуйте!» - говорю. Тюлень замер с этой ручкой (изображает держащегося за дверную ручку Наглеича, робко косящего глазом в сторону коридора) и, как обычно: «Зде-те-те!» - Стоит, никуда не бежит. Дождался, пока я мимо пройду - и вон из коридора. (Машет рукой в левую сторону коридора.)

Потом было ещё веселей. Захожу сюда - бежит Наглеич, набираю воздуха, он резко разворачивается, мчится в обратную сторону и дёргает все двери. (Изображает Наглеича, который бежит из-за правого угла в левую сторону коридора; увидев воображаемую Ольгу, разворачивается и дёргает поочерёдно все ручки закрытых на ключ дверей, начиная с самой левой. Одна из дверей оказывается не запертой.) Тут какая-то дверь открылась, и Тюлень решил в неё заскочить, да не тут-то было! Там вторая дверь мешает: у нас во многих классах для звукоизоляции по две двери стоят. Наглеич в панике хочет заскочить в кабинет, а из-за огромного, гм… пардон, зада пролезть не может. Впихивается-впихивается, психует, дверьми об стены грохочет, чертыхается. (Изображает отклячившего зад Наглеича, который тщетно пытается запихнуть своё массивное тело в узкий «предбанник» кабинета.) Застрял, как Винни-Пух. Еле просунул голову в класс и орёт студентам: (нервно, агрессивно) «Что у вас там?!!» - Спрятал от меня физиономию, не успела поздороваться, зря к войне готовилась.

Потом как-то тоже кинулся от меня в кабинет, а преподавательница навстречу ему вышла. Она ж не знала, что сумасшедший Наглеич специально спрятаться хочет. Думала: бедный педагог никак в узкий проход не впихнётся, с дверьми запутался. Она Тюленя спрашивает, зачем пожаловал, а перепуганный Наглеич пытается её оттеснить и в класс проскользнуть. А учительница - сама женщина крупная, её не так-то просто сдвинуть. Наглеич на неё пузом, а она: «Так что вы хотели?» Тюлень что-то мямлит, ничего не придумает. У него ж вся доминанта внимания - от меня скрыться. Ну, раз Наглеич нервно сюда глазом косит, я… (резко выдыхает через рот) поздоро-о-овалась. Кощей, как обычно, замер и: (перепуганным высоким голосом) «Зде-те-те!»

Всё! Здороваться больше не пришлось - Наглеич сам убегал! Тут коридор по кругу идёт. Тюлень в окно меня увидит - и драпать куда-нибудь. Я-то готовилась каждый раз, но Наглеич сам смывался. (Довольно, с улыбкой.) Хе! Так до самого моего выпускного уже и не сталкивались. Вот оно, оказывается, как садюгу надо было на место ставить. А мы-то не знали, где у Кощея заветная «иголка» с Ахиллесовой пятой. И ведь странно так: я - маленькая худенькая девочка лет девятнадцати-двадцати была, а Наглеич - массивный бугаяка такой, под сорок. Всего-то с ним здоровалась, ничего больше не сказала и не сделала. Это ж Тюлень за людьми с кулаками и со спущенными штанами носится, а у нас иные методы - нравственные. (Пауза.)

Закончила я колледж, а через некоторое время нашёл кто-то всё-таки управу на жадного вымогателя Жиркина с его «Благотворительными марафонами». Благо он творит - только послушайте! Жиркина выдворили, поставили нового директора - довольно интеллигентного дядечку. Тот оказался на редкость порядочным и старался улучшить быт почти бесправных при Жиркине студентов. Вот тогда дошла очередь и до самоуправствующего Наглеича, который выжил к тому времени почти всех педагогов со своего отделения. Не знаю, как именно, но говорят, что злобного Тюленя, наконец, выперли. Жаль, конечно, что ему в «трудовой» не написали, что он - бешеный маньяк. А то ведь примут на новую работу, ничего не подозревая, а толстопузый «балерун» и там всех учеников искалечит и сотрудников выживет.

Давеча видела по телевизору местный конкурс. Смотрю - Наглеич рядом с детьми. Опять мучит кого-то. И не стареет, Кощей… Каким был лет пятнадцать назад, когда я его в последний раз видела, таким и остался. Не скажешь, что ему за пятьдесят. Наверное, детскую энергию вампирит. Есть же у него какие-то способности, раз он нас с Иркой на большом расстоянии тогда в темноте почуял.

Даже не верится, что теперь в этом коридоре можно спокойно ходить и постоять у подоконника. Хотя мне сейчас сюда и не нужно. Зашла вот к бывшим педагогам в гости, да и назад. Надеюсь, мне Наглеичева жена не встретится. Мало ли что… (Иронично.) А то съест меня ненароком. Пойду лучше в безопасное место.

 

Ольга идёт к выходу. Услышав топот занимающихся студентов и возгласы педагогов-хореографов, возвращается. С грустью облокачивается на подоконник, смотря в слегка приоткрытую дверь класса, стоит в задумчивости, затем оглядывает коридор и кабинеты прощальным взглядом и медленно уходит.

 

Конец.

 

г. Белгород, 2017 год

 

 

 

 

1) Монопьеса "Злобный Наглеич" была одной из пьес, номинированных на премию Астафьева-2018. Номинация "Другой жанр".

http://www.astafiev.ru/toread/17401/

 

 

 

2) Монопьеса "Злобный Наглеич, или Как напугать мерзавца" вошла в Длинный список Международного драматургического конкурса "ЛитоДрама"-2018 (номинация "Прозаический театр").

Ссылка на конкурс:

https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=184990...005675277111&__tn__=%2As-R

 

 

 

Серия сообщений "Драматургия":
Часть 1 - В. Ю. Малягин "Царство мира"
Часть 2 - Почему пьеса В. Малягина «Царство мира» не потеряет своей актуальности во все времена и на любых континентах, а также о ТОТАЛЬНОЙ ВЛАСТИ ложного СТРАХ
...
Часть 16 - Ольга Дрей «О женском коварстве»
Часть 17 - Ольга Дрей «Охота на женихов»
Часть 18 - Ольга Дрей, «Злобный Наглеич, или Как напугать мерзавца» (монопьеса)

Серия сообщений "Пьесы":
Часть 1 - В. Ю. Малягин "Царство мира"
Часть 2 - Драмафонд.ру (конкурсы прозы, пьес, киносценариев)
Часть 3 - Большая бесплатная подборка пьес, сценок и сценариев
Часть 4 - Ольга Дрей, «Злобный Наглеич, или Как напугать мерзавца» (монопьеса)