Александр Михайлов. Отец, война и память

Чем дальше отходят годы Великой Отечественной войны, чем более крупнее даты Юбилея Победы, тем реже колонны ветеранов этой войны, идущих на парадах Победителей. Но с ними уходят и воспоминания, людей смотревших смерти в глаза и победивших смерть. Ни с чем несравнимые повествования о той страшной войне, еще более страшной в своей обыденности повествования, без налета героизма. Не зачищенные и отлакированные редакторами и корректорами СМИ.
Мой отец, Михайлов Николай Иванович, семнадцатилетним деревенским пареньком из Воронежской области был призван летом 1942 года в армию, когда фашисты прорвались к Сталинграду и закончил войну в Берлине на площади Штеттинского вокзала. Важного узла обороны Берлина, так как от него шло железнодорожное сообщение со всеми вокзалами Берлина.

Как и всякого фронтовика, моего отца, трудно было разговорить на тему войны. Бывало, я выбирал момент, когда отец выпивал. После третьей рюмки, я начинал приставать к отцу: - Пап, расскажи про войну. Сколько ты фашистов убил?
Отец только тяжко вздыхал, наливал очередную рюмку и чаще всего был один ответ:
- Эх, сынок, ни дай Бог тебе пережить это. Война по кино все брехня. Война это кровь, боль, грязь и страх.
Когда под Секешвехерваром (место контрнаступление двух танковых дивизий СС под о. Балатон) отец увидел грохочущею армаду танков, идущих на позицию его орудия (он был наводчиком противотанковой пушки ЗИС-3), как он выразился, «Я понял выражение волосы встали дыбом. У меня шапка приподнялась.» Он подбил два танка, но и сам получил контузию. За тот бой его наградили орденом Славы третьей степени. Он уже был опытным воином. А тогда летом 1942, дали на сборном пункте семнадцатилетнему пацану винтовку Мосина, которая была выше моего отца. Неделю погоняли в штыковую, научили окапываться и стрелять из винтовки (хотя чему можно научить за неделю сельского паренька) и в составе маршевой роты погнали на фронт. Они тогда совершили 50 километровый марш. Рядом с ним в шеренге шагал дед. Я у отца спросил, и сколько деду было лет? Да лет 45. Это такое впечатление было у мальчишки о человеке, воевавшем с первого дня войны. На одном из привалов этот «дед» научил отца большему, чем в учебке. Ты сынок запомни, наставлял «дед», никогда перед боем не пей водку. Человек после нее дуреет и не может реально оценить обстановку. За всю войну перед боем отец отказывался от положенных «наркомовских», если и выпивал, то только, когда часть находилась в тылу.
Во-вторых, когда привал, что ты сынок должен сделать? Разуться, отвечал отец, что бы ноги отдохнули, перекусить. Нет, говорил дед, ты должен первым делом выкопать окопчик, что бы спрятаться во время налета. А если самолеты налетят, то не бегай в поисках укрытия, так тебя скорее убьют. Или осколком, или взрывной волной, или из пулемета. А ложись на матушку землю и жди окончания налета, на панику фашисты и рассчитывают.
Много раз вспоминал отец добрым словом наставления деда. Особенно про окопчик. Когда его полк вышел к Днепру для его форсирования, все после тяжелого марша повалились отдыхать, а отец стал рыть окопчик. Многие надсмехались над отцом, ведь у Советской Армии было полное господство в воздухе. Но стоило нашим истребителям уйти на дозаправку, как тут же из облаков вывались Юнкерсы и стали бомбить переправу и скопление войск. Отец в свой окопчик. Когда кончилась бомбежка, на нем в окопчике лежало еще три бойца.
И вот маршевая рота прибыла на фронт. Как только объявили привал, все повалились на землю и уснули. Благо лето было жарким. Рано утром их растолкали и повели в траншею переднего края. Вышел комбат, сказал враг вон там и вы, мать вашу, в атаку вперед на врага. Без артподготовки, толпой на пулеметы. Только в Красной Армии на начальном этапе войны применялась тактика «массированного удара пехотой». Не артиллерией, не авиацией, как это делалось другими армиями, а живыми людьми подавлялись огневые точки.
Офицеры стали выталкивать нас из траншеи. Пинками, за шиворот и толкать вперед. Отец бежал, ничего не видя только мат, пулеметные очереди и тут удар, как бревном по ноге. Он упал и не мог двигаться, штанина сразу намокла от крови. Отец перетянул рану из индивидуального пакета. Лежа осмотрелся, кругом трупы и стоны. Видит, красноармеец на карачках ползет и шарахается из стороны в сторону.
- Браток, ты чего шарахаешься?
- Да мне землей от взрыва глаза засыпало. Ничего не вижу.
- Меня в ногу ранило, не могу двигаться. Ползи на мой голос.
Отец взобрался ему на спину и стал подсказывать, куда ползти. Так они и вышли с поля боя.
Это было первое ранение отца пулей в бедро левой ноги. За время войны отец был трижды ранен и дважды тяжело контужен. После первого ранения, отца направили учиться на наводчика 45 мм противотанковой пушки. Известной, как сорокопятка, а среди солдат – страх врагу, смерть расчету. Они располагались на передовой вместе с пехотой и первыми принимали танковый удар немцев. Поэтому противотанкистам начисляли тройное денежное довольствие. Но вскоре прошло перевооружение и отец получил противотанковую пушку ЗИС-3, 76-мм пушка. Даже спустя много лет после войны, он с любовью вспоминал о ней. Легкая, мощный снаряд, а еще поступили подкалиберные и кумулятивные снаряды. С такой пушкой и снарядами почти на равных можно было воевать с «Тиграми». «Почти», потому что, чтобы пробить лобовую броню «Тигра» его надо подпустить на дистанцию 200 метров. Какую же нужно было иметь вдержку и смелость, что бы 60 тонн железа, изрыгающую огонь из пушек и пулеметов подпустить почти вплотную. А дрогнешь, промажешь с первого выстрела, времени сделать второй не будет. Железная махина раздавит и тебя и пушку.
Как-то спросил отца:
-Пап, а чего ты больше всего боялся на войне. Быть убитым, искалеченным?
-Да об этом в горячке боя как-то и не думалось, но когда фашисты очень прижимали, боялся попасть в плен или пропасть безвести.
-Так безвести, это же не убит, просто командир не имел сведений о тебе после боя. А ты может уже в госпитале.
- Так в том то и дело. Накроет твое орудие снарядом. После боя командир дивизиона спрашивает, кто видел мертвого Михайлова. Мертвое тело никто не видел, а тебя уже из соседнего санбата вытащили с поля боя. А после санбата в тыл, а после выздоровления могут направить и в другую часть. Или вот, когда началась операция по освобождению Белоруссии, нашу батарею и танки с пехотой бросили в прорыв по гати, проложенной саперами по болоту. И был один приказ – вперед и ни в коем случае не останавливаться. Потому что при остановке техника могла провалиться в болото. И если солдат поскользнулся и упал, то через пять минут от него остается розовое пятно в болотной жиже и клочья шинели. А через час бой и об этом солдате забыли. И домой к нему полетело извещение, что пропал безвести. А это приравнивалось к сдаче в плен и родственники лишались прав гражданина СССР. То есть, не выплачивалась пенсия по потере кормильца, дети не могли поступать в учебные заведения и т. д.
Отцу повезло с командирами. Два раза на него приходили «похоронки». Два раза его мать, а моя бабушка Феня, оплакивала сыночка, а сыночек уже строчил из госпиталя письмо, что жив и здоров.
Вот такая она война глазами простого солдата, совершившего Великий Подвиг, победившего в Великой войне. Это малая часть воспоминаний моего отца и мы дети и внуки Победителей должны сохранять память об их Подвиге, быть Хранителями Памяти.