Артист оригинального жанра, режиссёр, поэт
Лауреат многих международных конкурсов и фестивалей




Борис Амарантов родился 19 сентября 1940 года.

Амарантов рос романтичным и восторженным мальчиком, с детства обладавшим незаурядными творческими способностями. Поворотным в его биографии стал вечер на елке в Кремле, где он увидел выступление жонглера. После этого Борис решил, что цирк - его настоящее призвание.

Одним из его качеств всегда было трудолюбие, доходившее порой до фанатизма. Самостоятельно отточив технику жонгляжа, Борис Амарантов стал устраивать представления для одноклассников, участвовать в самодеятельности.

В 1957 году он выдержал конкурс исполнителей самодеятельности и был избран для выступления в ЦПКиО имени Горького на Московском фестивале молодежи и студентов.

Позже Амарантов сделал шесть попыток поступить в Государственное эстрадно-цирковое училище. И лишь на шестой раз поступление удалось, благодаря случаю. Входивший в комиссию Енгибаров предложил Борису пять минут продержать на носу ложечку. Упрямый молодой человек держал ее двадцать минут и его приняли. 

Через год, на втором курсе педагогом Бориса Амарантова стал известный эстрадный режиссер Сергей Каштелян. Каштелян увидел в Амарантове способность к редкому в то время жанру – эксцентрике. На выпускном показе комиссия была потрясена номером «Ке-ля-ля», поставленным Каштеляном под музыку известного итальянского шлягера 1950-х годов «Ке-ля-ля» («Мне весело»). С этого момента образ странного человечка в черном костюме с белым воротничком стал неотделим от Амарантова.



Таким он вышел из стен Циркового училища. В его репертуаре было всего три дипломных этюда: «Клоун в итальянском цирке» (на фото), «Рассеянный жонглёр» и «Атомщик доигрался» - его знаковая политическая миниатюра.



Еще не получив диплом об окончании училища, Борис Амарантов поехал в Хельсинки на VIII Всемирный фестиваль молодежи и студентов и завоевал там первое место и золотую медаль.

На этом фестивале никому не известный мим-жонглёр Борис Амарантов произвел настоящий фурор, показав миниатюру «Атомщик доигрался», посвященную стратегам затянувшейся холодной войны, грозившей, в любой момент, перейти в ядерную. Этюд длился три минуты и получил десять минут несмолкаемых оваций. Пресса, как западная, так и Советская, восторженно писала о сенсационном выступлении Амарантова.

Молодого артиста ожидал успех и на родине. Амарантова стали посылать за границу на конкурсы и фестивали как главное достояние советского эстрадного искусства. И Борис неизменно возвращался лауреатом и всеобщим любимцем.
 



 


Борис Амарантов гастролировал в Японии, Швеции, Болгарии, ГДР, на Кубе, и везде публика устраивала ему овацию.

Он появляется на сцене под звуки популярной мелодии «Подмосковных вечеров». Стройный, в черном три­ко, с зонтиком и коричневым саквояжем, артист в такт музы­ке движется из глубины к аван­сцене. Проходит несколько мгновений, и зал, завороженный чудесной мелодией и слитыми с ней движениями мима, апло­дирует в такт музыке.

Вот, к примеру, одна из луч­ших сцен спектакля, названная «К свободе». Полураздетый, в рваном рубище, актер имитировал тяжелейший труд бурлака. Зритель видел как от нечеловече­ских усилий напрягались его мускулы, как резала ему плечо невидимая лямка, как она обры­валась, и бурлак едва не валился с ног. Иллюзия была настолько ве­лика, что зрителю хотелось привстать и посмотреть, нет ли там, за сце­ной, если не баржи, то хотя бы какой-то другой тяжести, кото­рую, надрываясь, волочет мим?



В цирке он проработал недолго – с 1962 по 1964 год, но успел выступить со своими яркими этюдами, поставленными Каштеляном, в грандиозной пантомиме «Карнавал на Кубе». С середины 1960-х годов Амарантов работал на эстраде в объединении «Росконцерт». Без его участия не проходил ни один правительственный концерт, ни один «Голубой огонек» 1960-70 годов.


 


Амарантов с успехом снялся в кино, где сыграл одну из главных ролей – итальянского актера-контрабандиста Лоримура – в фильме «Попутного ветра, «Синяя птица». 




 


Позже последовали годы исканий, которые привели артиста к идее создания собственного театра. И Амарантов создал собственный театр пантомимы, заручившись поддержкой двух крупных кинорежиссеров - Григория Чухрая и Марка Донского.

Поставленный Чухраем и Амарантовым спектакль «Чудеса в саквояже» имел большой успех и шел в знаменитом московском клубе «Каучук». Для этого спектакля написала цикл стихов Белла Ахмадуллина. Но потом появились желающие прибрать к рукам этот театр. Театр несколько раз закрывали, и Амарантов вступил в изматывающую переписку с председателем Верховного Совета СССР Никитой Подгорным. По сути это были письма в никуда.

От безысходности Амарантов решил эмигрировать. В ноябре 1977 года он остался во время гастролей в США, позже переехал во Францию, где прошел обучение в известной на весь мир школе пантомимы Марселя Марсо, куда он страстно хотел попасть, еще работая в СССР.

Помимо эстрадно-цирковой работы Борис на протяжении всей жизни писал стихи.

Уехав из СССР, Борис Амарантов гастролировал в разных странах мира, но жил преимущественно во Франции. Однако не все складывалось так, как хотелось бы. На Западе пантомима и цирковое искусство носили коммерческий характер. А в это время в СССР началась перестройка.

Получив российское гражданство, и надеясь сразу же по возвращении приняться за режиссерскую работу, Борис вернулся в Россию, где его ждал очень холодный прием.

Сергей Каштелян, к которому Амарантов пришёл за помощью, встретил Бориса как ярого изменника родины, и едва не спустив с лестницы, захлопнул перед ним дверь. И даже родная сестра Амарантова, занимавшая его законную квартиру, резко и неуважительно общалась с братом. Под влиянием столь такого приёма близких, артист впал в состояние аффекта.

Через несколько дней после возвращения в Россию Борис Амарантов трагически погиб 3 марта 1987 года.



Похоронен Борис Амарантов в Москве на Востряковском кладбище на 129 участке.

Текст подготовил Андрей Гончаров

Использованные материалы:

Материалы сайта www.poets-necropol.narod.ru
Материалы сайта www.sergei-kashtelyan.narod.ru


Фильмография:



1965 — На завтрашней улице — мим Борис Амарантов
1967 — Попутного ветра, «Синяя птица»! (СССР, Югославия) — Лоримур
1970 — Любовь к трем апельсинам (СССР, Болгария) — Тартальо
1974 — Большой аттракцион — мим


Стихи Бориса Амарантова




РУБЕЖ

Сорокалетье градом кануло,
Великолепье разом рухнуло.
И что-то возле грозно ухнуло,
И что-то рядом сразу ахнуло.

Мои года так скоро минули,
И я подумал неуверенно –
А не хотел ли кто намеренно,
Чтоб из меня вдруг сердце вынули?

Так просто вынули и кинули,
И вот уж я на чьем-то вертеле.
И кто-то меня держит – черти ли?
Иль ангелы планету сдвинули?

Сорокалетье не событие,
Но дверь уже навек закроется,
А сердце мигом успокоится.
Когда мое напишут житие.

* * *

Ах, сколько ж мне навешано ошибок!
И сколько мне отмеряно грехов!
Как мир мой ненадежен и как зыбок,
Из прошлого состряпан ворохов.

Провалы неизбежны и потери.
На это мне вообще-то наплевать.
Но есть такие в этом мире двери,
Которые не стоит открывать.

За ними змей неведомый колдует,
За ними ветры терпкие погонь.
И дьявол свечку утлую раздует,
А душу бросит запросто в огонь.

И коль уж решено, то мне не страшно,
Однажды тот нарушивши запрет,
Вернуться на мгновенье в день вчерашний
И там за все и всех держать ответ.

Когда моя душа совсем истлеет,
Открою настежь проклятую дверь.
Быть может, я об этом пожалею.
Но только уж конечно не теперь. 


ЛЮБОВЬ

Любовь – такая тонкая игра,
И жизнь такая сложная матерья.
Мне кажется порою, что пора
Всю веру просто превратить в предверье.
Мне хочется порою, чтобы дни
Почаще превращались в крошки хлеба
И чтобы стали видимы они
Для стаи птиц, несущейся по небу.

Мне думалось порою, что и я
Вдруг стану плотью для чужой обедни.
И этот миг продленья бытия 
Ей-богу, не сочту я за последний.


ПРИЗНАНИЕ

Огня так мало в мире суетливом,
И всполохов не хватит для венца.
Я в этот век почти что был счастливым,
Но все ж не получилось до конца…

Так мало мне для счастья не хватило:
Услышать просто добрые слова, 
Немного храбрости, немного больше силы,
И чтобы мать еще была жива…

Наверно, многого я требую от бога,
И у него есть собственный лимит –
Для каждого из нас совсем немного
Сюрпризов он за пазухой хранит…

Наверно, мы и сами виноваты,
Растратчики дарений и призов,
Таланты закопавшие когда-то
И сердца не услышавшие зов…

Нам по судьбе разбросанные знаки
Читать мы не умеем впопыхах.
Бредем, куда ни попадя во мраке
И правду обретаем лишь в стихах…

Мы жить спешим всегда нетерпеливо –
Лицом к лицу не увидать лица.
Наверно, я и был почти счастливым,
Но все ж не получилось до конца…


ИЗБРАННИКИ

Дрожала гор кремнистых грудь,
Уже Синай оделся в пламя.
Меня, Россия, позабудь,
Ведь все окончено меж нами.

Мой путь к закату обречен.
И перечеркнуто былое.
Я был родиться наречен,
Да время что-то больно злое.

Дрожала пламенем в окне
Гладь бесконечная Синая.
И что от жизни нужно мне
Я в тридцать семь еще не знаю.

Мы – род избранный? Может быть…
Но больше этому не верю.
Россию мне не позабыть,
Хоть, уходя, я хлопнул дверью.

Мы – племя избранных сирот,
Скитались днями и ночами.
А Бог заждался у ворот
И молча нам гремел ключами.


РАНО

Кому-то жизнь покажется ошибкой,
Но сожалеть не следует о ней.
Здесь все туманно, холодно и зыбко,
И слишком много страхов и теней.

И я о ней не слишком сожалею,
Пусть сам я бесконечно одинок.
Забудусь и как будто захмелею,
Но в спину вдруг почувствую пинок.

Меня здесь помнят, как это ни странно.
И сгинуть не дадут во мраке тьмы. 
Быть может, я родился слишком рано
И выжить не сумел среди зимы.

Бессмертником я вырос из-под снега,
Подснежником явился изо льда,
И – в счастье, не подумавши, с разбега,
Ведь счастье нам не сделает вреда.

Быть может, ночь изрядно поспешила
Собою день сменить, когда не след.
И то, что здесь дышало, пело, жило
Пропало не за грош в рутине лет.

И незачем искать мне виноватых,
В моей судьбе никто не виноват.
И жизнь пройдет, а ведь была когда-то!
И мне светила в сотни тысяч ватт.

Я улыбнусь когда-нибудь с экрана –
Меня уж не ударить, не обнять.
Быть может, я родился слишком рано,
И роды было некому принять.


СКУДОСТЬ

Художник как-то написал картину.
Работал очень долго. И на ней
Изобразил святую Палестину –
Пустыню, вечно полную теней.

Должно быть, он и ждал чего-то свыше.
Во мраке этом светлое пятно.
Уж полотно давно живет и дышит.
Художник не доволен все равно.

Потом еще изобразил отару –
Овец, неслышно блеющих вдали.
Пастух усталый, пастырь очень старый,
Их стадо гнал на самый край земли.

Художник все искал чего-то боле.
Но ничего тому не обрести,
Кто по своей – не высшей воле
Овец в пустыне вздумает пасти.

Еще решил художник контур лика
Запечатлеть на бедном полотне,
Но не нашел ни проблеска, ни блика.
Одна пустыня в гордой тишине.

Покроется творенье паутиной,
Но лика мы здесь так и не нашли.
Нарисовал художник Палестину –
Десяток метров выжженной земли. 

http://chtoby-pomnili.com/page.php?id=213