Хотел ли я в детстве того, что имею сейчас? Я завидую тем, кто отвечает «да».
Потому что моя взрослость это нечто другое. Это вечер с бокалом вина и оглушающей музыкой. Это смех над самим же собой и слёзы одновременно. Эта не та взрослость, какой я её себе представлял. Это то же детство, с тем лишь различием, что теперь я совершенно один.

Все мы смотрим на людей, и редко заглядываем им внутрь. Мы видим глаза, видим наморщенный от улыбки нос или грустные неподвижные губы, и кажется, они нам понятны. Но люди тысячами проходят вблизи, мелькают друг за другом, и лишь изредка оставляют о себе какие бы то ни было мысли, крохотные следы в нашей памяти. И что же может скрываться за этими следами? За тем лицом, пронёсшимся мимо, чей взгляд, на мгновение, показался, тебе близким? Неизвестно. Как мало мы знаем их, как быстро они проходят. А ведь на самом деле, люди куда интереснее тех галактик, которые мы так увлечённо пытаемся открывать, они заслуживают куда большего, нежели, как предполагается, мы можем им дать. Мы не заслуженно забыли о них. Видя лишь тело, каждый из нас, близоруко пропускает их неповторимые целые вселенные, которые, может быть, куда как ближе, нежели нам кажется.

Не бояться нужно, не смотреть смиренным взглядом, не жаждать встречи, но идти к нему, взяв его за идеал свой. Хорошо же вы устроились люди, грешите и ждёте милости, зная, что он всегда простит. Он простит, да вот только отвращение вы заслужите и не только его, но и всех вокруг.

У каждого есть своё горе. В глазах каждого можно увидеть отпечаток бессонных ночей.
И когда плачет кто-то, вытирая при тебе слёзы, как угадать сможешь ли ты ему помочь.
В большинстве случаев не сможешь, ни помочь, ни сказать лечебного слова. Ты просто не знаешь мысли этого человека, ты просто не знаешь его проблем. Но стоит ли равнодушно на него смотреть? Стоит ли уходить, оставив его наедине с собой? Все мы одной расы, все мы одной национальности, национальности – человек. Не стоит проходить мимо чьей-либо беды. Жизнь обретает смысл в добрых поступках.

Глупые люди как дети. Заговоришь с ними о серьёзном - а они засмеются, захихикают, и не знаешь потом, как быть?

Сомнения во всём, что бы я не делал. Уж чересчур сильные, чересчур частые. А я живу, живу лишь раз - и может быть всё, что бы я не делал - всё правильно? И что не правильно - то тоже правильно, потому что нет ничего неправильного. Нет ничего истинно правильного, каждое действие субъективно и оценивается по большей части самим собой. Неправильным может быть лишь только бездействие. Упорное, бессмысленное бездействие. И только его стоит бояться.

За окном проносились пасмурные пейзажи несущегося города. Конец августа и вечера наступали теперь слишком рано. Девять. Автобус был молчалив, лишь, где то, в самом конце, были слышны редкие, словно произносимы шёпотом предложения. Несмотря на надвигающуюся темноту, когда лица всё больше и больше приобретали серый оттенок, освещение в машине не было включено, что делало дорогу ещё более одинокой. Мне подумалось: « С самого детства мы беседуем с собственным Я. Кто-то это делает молча и про себя, а кто-то вслух, бормочет что-то неудовлетворительное, обвинительное и ворчливое или же, может быть, наоборот, одобряющее, с чем-то соглашающеюся, нечто поощряющее. Каждый говорит с собой, и, чёрт возьми, эти диалоги, наверное, куда интересней того, что они говорят вслух!»
Автобус не был пуст, тут и там, словно чёрные клеточки шахмат, тёмно-коричневые кресла были оседланы, чаще, одиноко сидящими пассажирами. Позади меня устало вздохнул мужчина. Мне показалось, сейчас он себе говорит нечто вроде того, что говорят себе многие:
- Ничего, скоро уже приеду. Вот ещё парочку остановок, несколько сотен метров до квартиры, и…диван, чашечка горячего чая, телевизор…но нет, завтра же снова, ах…завтра снова идти на эту чёртову работу…работа, работа, работа. Ну ничего, да! Ни-Че-Го, справимся. Всего один день – а после два великолепных, выходных…- он понуро опустил голову.
Успокаивал ли он себя этими словами, усмирял ли свои догорающие юношеские мечты? Кто знает…но факт остаётся фактом, жизнь заменялось зловещим словечком «существование».
Ветер шевелил по-летнему зелёные кудри берёзы, врывался порывами своих пальцев в копну листвы, вальсировал, нежно ласкал, взъерошивал их и уходил дальше, перескакивая то на высокий и серьёзный клён, то на прямоугольники тщательно остриженных кустов, но на людей, бросая их лёгкие зонты, то влево, то вправо, будто пытаясь отнять, обезоружить, плюнуть дождём в их сердитые, каменные лица.
Я ехал уже целую вечность. Словно экскурсовод, водитель медленно вёл нас по скучным, порой чудовищно неинтересным местам. Но не было во мне того раздражения, которое бывает когда куда либо торопишься или опаздываешь, я ехал домой, ехал также с работы, удобно расположив туловище я отдыхал. Как и моё тело, обессиленное и почти неощущаемое, мой занемевший мозг был наиболее всего замученным участком моего организма. Он почти не функционировал и лишь как-то необычайно тщательно всматривался, записывал, запоминал происходящее. Медленно подъехав к остановке, мы остановились. Человек пять или шесть, стояли уставившись в дверь. Они быстро разбавили пустое пространство салона, но как-то бесшумно и не заметно вклинились в наш тихий и задумчивый коллектив. Зажёгся свет. Каждый что-то говорил себе, что-то обсуждал, вспоминал или же строил планы, но никто не произносил этого вслух.
Рядом присела девушка. Ни чем не примечательная, с подчёркнуто вытянутым лицом, заострённым в кончике носа, с круглыми, не много вытаращенными глазами. Её ногти, немного отращённые, были местами грязны. Теперь я сидел в компании двух, ни как не заинтересовавших меня женщин. Вторая из них была напротив, лицо её было обращено на меня, и не выражало ничего, что могло было бы вызвать хоть кротчайшую любопытствующую мысль об этом человеке. Я подумал, что если бы она вдруг вышла на этой остановке, я бы, наверное, едва ли заметил это. Её вид был абсолютно невзрачен, и очень спорно – содержал ли он в себе хоть какое ни будь подобие необыденной, яркой мысли. Спроси я у неё хоть что-нибудь, к примеру, который теперь час, она бы наморщила свой коротенький смуглый лобик, буркнула бы какие-то цифры, и всё дорогу, наверное, косилась бы на меня, как на пришельца. А я же, забыв уже о своём вопросе, о её существовании, отвернувшись, смотрел бы в окно, на пасмурное и такое не весёлое небо.
Устало вздыхающему человеку кто-то позвонил. Нарушивший тишину, его замаскированный, но всё же раздражённый голос, заговорил:
- Алло. Заворачиваю на Брестскую, скоро буду. Сейчас на Родимцева…да…да, конечно (пауза)…давай. – Разговор закончился, раздражение спало, он снова обратился к себе.
Мне оставалась всего несколько улиц, точнее - две. Две маленьких остановки.
Свой взгляд на меня направила пожилая дама. Как и у многих пожилых люди, взгляд её был слегка насмешлив, где-то даже высокомерен, словно она говорила мне: «Молодёжь. Эх , молодёжь…» Ох уж эта их фраза. Заезженная донельзя, но не лишённая мысли. Я и сам замечал, что молодёжь другая, их эволюция неправильна и посредственна. Видимо, никого и ничему не научила детская сказка о Золотом ключике, будто каждый из них останавливался лишь на середине, прочитав, как озорник Буратино продал азбуку за несколько золотых монет. Вот и выходит теперь, что они продали свою возможность развиваться, самосовершенствоваться, жить, наконец, за возможность получить несколько никчёмных железок, несколько никчёмных впечатлений и место на каком-нибудь всеми забытом клочке земли, с крестом, да с оградкой по всему периметру.
Было необычайно тяжело. Пустота внешняя, плавно переходила во внутреннюю, я уже слышал, как сквозило в моём животе. Мне предстояло выходить через две коротеньких остановки, я уже мысленно рылся у себя в кармане. На мгновение стало тише, чем прежде, гул мотора мычал заблудившимся в поле телком. Все словно впитывали в себя тишину и одновременно излучали её, всматриваясь в серое, пожелтевшее небо. Ветер гнул и держал головы деревьев, будто ввёл их куда-то на казнь, казнил ли он разыгравшиеся лето, или же что-то другое заставляло его это делать, домыслить этого я не успел…
Прогремел взрыв. Сверкнуло чем-то знакомым, увиденном фильме, прочитанным в книге, рассказанным кем-то, раем ли?

Взрослеешь, и так получается, что начинаешь всё реже видеться с родственниками, которые чуть дальше чем мать и отец, которые чуть дальше чем твоя квартира, может быть, всего на каких-то три-четыре улицы. Яркие детские воспоминания держат их лица в твоей голове, но каждый следующий год оттеняет их, размывая очертания всё ещё тёплых красок.
Отложив встречу сегодня, замешкавшись в собственных делах, мы забываем, что время не терпит остановок, оно убегает от нас, находясь всегда на шаг впереди.
Смерть редко предупреждает о своём приходе. Не поторопившись - мы можем навсегда остаться с горсткой детских воспоминаний, последний страницей которых, будет бледное и безразличное, когда-то родное лицо покойника.

У каждого, наверное, есть такой дом, который бы, при других обстоятельствах, когда ты принимал совершенно иные решения, мог бы принадлежать тебе; на месте детей, которые там живут, за силуэтами которых ты сейчас наблюдаешь, могли быть твои; на месте пустого кресла в кинотеатре, мог бы, кто-то сидеть. И пусть это лишь мечты влюблённого сердца, пусть при любой ситуации им никогда и не возможно было бы сбыться, пусть, но как же заманчива эта «бы», когда она ещё не нашла своих путей реализации. Но вот что, мне кажется, важно: загораживать своё будущее этой частицей совершенно не та дорога, которой следовало бы идти, ведь всё уже произошло и не заметить этого, вернуть время назад до какого-либо события, может быть даже богу было бы не под силу. Но как же трудно, порой, найти дорогу, когда позади тебя тупик, собранный из событий прошлого, а впереди - пугающий обрыв, головокружительная высота и туман, загадочный, стелящийся над землёй. Прошлое, оно как лабиринт, и нахождение выхода в нём, занятие заведомо проигрышное, тем более, что каждый кажущийся выход - это всё новый и новый вход, открытая дверь в мир сожалений, обмана и иллюзий. Что уж говорить о будущем, маленький пятачок земли ограждает тебя от него, но далеко не каждому под силу этот риск. Прыгнуть и перейти метафоричную грань этих двух миров просто лишь на словах; желание забыть и распутать мысли от нитей прошлого разбивается потоками воспоминаний. И ведь страх более чем оправдан – потому что, если всё выше сказанное и было, в какой-то степени, метафорично, то шанс не выдержать и разбиться - реален как никогда.

И всё то мы как дети давно улетевших от нас родителей. Как птенцы кукушки, поселились в многоэтажных, высоких гнёздах, с маленьким окошечком в чуждый для нас мир. Лишь изредка выходим мы на балконы, выкуриваем сигарету, мечтательно смотрим в небо и снова прячемся, прожорливые, эгоистичные, одинокие кукушата, покинутые не только нашими матерями, но и всем человечеством. И летать то мы не умеем, уж слишком тяжелы наши души для этого .

Если, несмотря на противоположные мнения других, ты будешь говорить то, что действительно думаешь - найдутся те, кто будет разделять твои мысли, и каждый из них, лучше сотни тебя оспаривающих.

Вот и первая развилка. Налево пойдёшь - работа с претензией на не плохой доход. На право - второе высшее, с потенциалом помочь мне разобраться в себе. И решение только сейчас. И неизвестно есть ли другой путь, напрямик, где обитают те самые два зайца, за которыми, говорят, не угнаться.

Сегодня больной, со сломанным ногтем на ноге, после безумно тяжёлого рабочего дня, с телом которое подавало признаки жизни лишь болью каждой напряжённой мышцы и обжигающим жаром прогрессирующей болезни, я выглядел как пёс, ожидавший покинувшего его хозяина, безногий никому не нужный забытый пёс.
Две девушки, сидевшие напротив, мне кажется, именно эту картину и рисовали у себя в голове. Каким же жалостливым был их взгляд.
Я невольно улыбнулся.

Потрясающе по-доброму прошёл этот вечер.
На несколько часов я выкинул из головы текущую сессию, все эти кошмарные списки шестидесятизначных вопросов и отправился на концерт замечательной группы Louna.
Светлый и добрый концерт, светлая и добрая Лу, и, наверное, светлый и добрый я - вот, что, в вперемешку, делало меня счастливым.
Её песни, их внутренняя сила, сделали и меня немножко сильнее. Желание бороться обострилось, правильные мысли вытеснили всё лишнее, и сердце, неугасаемо, продолжает гореть.

Если что-то не произошло, не получилось, так как хочется, и виной этому, как кажется, ты, чего-то не сделавший, сделавший, но не так, виной этому твоя не идеальность, и не соответствие чьим-либо представлениям - не нужно взваливать всю тяжесть ответственности лишь на себя. Скорее, этого просто не могло случится, по причинам от тебя не зависящим.

Любовь - не избирательна, любовь всеобъемлюща и всепрощающа.

Как хорошо уметь читать, не надо к маме приставать
Не надо умолять сестрицу - ну прочитай ещё страницу...(c)

Не случайно мне вспомнились строчки этого детского стихотворения. Сегодня я вёз (а можно сказать, что мы обоюдно везли друг друга), зимовавший на даче велосипед. А ведь я впервые сел на него, только лишь в позапрошлое лето, неуклюжим, не умеющим держать равновесие, никогда не имевшим дело с таким видом транспорта, человеком. Мне было очень приятно учиться, а более приятно - всего лишь через несколько часов, уже самостоятельно, вилять по аллеям парка.
Так вот, что мне подумалось...Никогда не поздно чему - либо научиться. Тому, о чём мечтал когда-то ребёнком, или же захотелось уже сейчас, в более зрелом возрасте. И возраст - не может быть этому помехой, ничто не должно мешать. Не существует таких причин, которые закрывали бы все пути, до одного, к той цели, которая горит, или же неожиданно зажглась в твоей голове. Всё реализуемо, и учиться действительно - никогда не поздно. Нужно лишь не переставать желать, ведь желание, как мне кажется, и есть неотъемлемая составляющая жизни.

В детстве нам говорили: "Это взрослые проблемы, тебе не понять".
Смотришь сейчас на этих "взрослых" - какая ерунда эти их проблемы.

К чёрту эти апрельские +28!
Где вкусно пахнущие дожди? Где страшные сверкающие грозы? Где ветреные прогулки с зонтом? Где серое дождливое небо и приятные домашние вечера?
Я требую наконец, любимую мною весну!

Сегодняшний мой вечер – это путешествие в прошлое. В моё прошлое. Считается, что некоторые плохие моменты, стрессовые ситуации и неприятные переживания, протекаемые в жизни - с целью защиты, прячутся в подсознательное. Такое свойство человеческого мозга, некоторое время ограничивает его от болезненных воспоминаний, чувства вины и опасных психологических конфликтов с самим собой. Но зачастую это скрывание лишь временный трюк, который впоследствии всплывает в виде "беспричинных" тревог и страхов. И как узнать, почему ты боишься встреч с новыми, незнакомыми тебе людьми, прежде чем вспомнишь, как в детстве, незнакомый мужчина, пытался завлечь тебя погулять по дорогам своих явно не доброжелательных намерений, под невинным предлогом, купить подарок для якобы своей дочери. Всё обошлось, и ты никуда не пошёл, но не пережитый до конца детский страх, спрятанный и забытый, иногда проявляет себя уже задолго до самого произошедшего.
К чему это всё? Да в принципе лишь к тому, чтобы задаться целью вспомнить давно забытое прошлое, понять почему же оно забыто, дабы помочь себе в решении некоторых проблем настоящего.
И вот, что я в себе заметил. Детство, даже очень далёкое, вспоминается и можно сказать, что не плохо. Страх перед одиночеством, когда меня ведут и оставляют в детском саду, чувство вины, когда впервые ударил человека и он не смог мне ответить, первые стыдливые открытия различия полов, разбитое колено после прыжка со второго этажа не достроенного дома, первая драка и начальная школа - всё это вспоминается и в довольно чётких не размытых подробностях. Но сколько не пытайся я практически не в силах вспомнить восьмой, девятый, десятый классы своей школы - скудны и туманны эти воспоминания. А самое странное, это то - что одиннадцатый класс, казалось бы, ещё недавно мною оконченный, практически напрочь вычеркнут из моей головы. Я абсолютно не помню себя в этот год, события, собственные мысли, неужели он полностью стёрт или же так глубоко зарыт, что откапать его не хватило бы никаких сил. Но вот вопрос – какова же этому причина? Задумавшись, я понял, что помню лишь то, что год этот был очень серым, пиком моей депрессии, сгустком внутренних переживаний, замкнутым кругом без шансов, как мне казалось, на какой бы то ни было прорыв. И я давно заметил в себе одну особенность - как быстро я забываю что-либо плохое, что, казалось бы, могло моментально меня раздавить ; с каким громадным трудом после произошедшего, я пытаюсь вспомнить эти же самые события. Кажется, и тот год, был попросту вычеркнут, как нечто вредное, ненужное и тёмное, некое вредоносное существо в лабиринтах моей памяти. Но подумать только, ведь прошёл целый год, а воспоминаний не хватит и на неделю!
Очень неприятно осознавать, что и все последующие годы, (в которых, несмотря на всё продолжающийся непролазный пессимизм и депрессию, всё-таки было довольно много приятного и близкого) могут тем же стремительным движением унестись, чтобы раствориться. Ведь теперь, даже события двухлетний давности, уже не столь прочны и очерчены, как было когда-то. И всё-таки, пусть порой не приятно перебирать даже самые счастливые моменты минувшего, потому что каждое прошлое счастье, к сожалению, омрачено и запачкано событиями настоящего, но, мне кажется, это стоит делать, хотя бы просто ради того, чтобы не остаться один на один с «сегодня», без во многом нужного и иногда приятного «вчера». Нужно вспомнить всё, чтобы понять недопонятое, пережить недопережитое , помогая, тем самым, избавлению от сегодняшних тревог.

Интересный и показательный факт был довольно-таки оживлённо разобран СМИ и не равнодушными единицами общества. Казалось бы, человек наивысшей морали и нравственности оказался всего на всего представителем обывательски настроенной, и потребительски направленной людской массы. Я, конечно же, не имел иллюзий на счёт этого человека и большинства представителей церковного аппарата, не считаю и не считал никогда этих людей особенными и якобы приближенными к богу, но всё-таки верил в их порядочность, и хотя бы в то, что слова довольно-таки часто проецируемые с экрана телевизора, и произносимые ,главой этой самой церкви, патриархом, т.е. средоточием мысли всего церковного аппарата – искренни и правдивы.
Но рухнули мои надежды. А всё благодаря лицемерию и открытому жульничеству этого человека. Потрясает с каким невинным видом, он отрицает неопровержимое наличие дорогостоящих часов на своей руки, так непрофессионально и на скорую руку замазанными в фотошопе, считая нас, видимо, идиотами. Удивляет, что тех, кто посмел открыть эту маленькую оплошность он называет врагами страны, видимо не понимая простого, что выглядит это довольно-таки нелепо. И ведь понятно, зачем их замывали. Уже давно никого не удивляет тот факт, что каждый чиновник, питаемый нашими с вами налогами, имеет подобные, а то и значительно лучшие аксессуары, машины, квартиры, дачи – это приводит к шуткам, сарказму, домашним дискуссиям, но с этим смирились и люди готовы и дальше гнуть спину на благо этим товарищам. Но церковь – дело другое. Это единственный, как нам преподносили, остров добра и света, жертвенности и любви, и вдруг он оказывается, лишь отростком власти, той щедрой кормящей коровы, грудью которой питаются высшие слои общества, а она, хлопает своими наивными глазами, не подозревая, а вернее просто стараясь не думать о тех крестьянах, которые её кормят.
Так вот, что касается добра и света: мне противно и неприятно теперь слушать нравственные посылы, наказы и прочие виды учений от этого лжесвятого патриарха. Как он может что-либо говорить о добре, когда в России не перевелись и не скоро ещё переведутся люди, нуждающиеся в помощи и заботе, когда в больницах продолжают лежать дети, с тяжелейшими болезнями, денег на излечение которых, никогда не имели. Как он может смотреть на свои золотые швейцарские часы и при этом цитировать библию с её прекрасными, порой, историями. Патриарх, что значит для него это слово? Не то ли, что человек обладающим этим званием должен иметь громадные запасы благих намерений в душе, высокие чистые идеалы, желание помогать всему и всем, кто нуждается. Допустим даже, что эти часы, это подарок, но даже я, человек обычный и не причисляющий себя к церкви, имея такой подарок, продал бы его, перечислив деньги действительно тем, для кого они бы являлись спасением. Уж на простые, не дорогие, не швейцарские часы, если в них имеется большая нужда, я думаю, патриарх зарабатывает. Или же что, может быть сан не позволяет владыке носить на святейшей руке китайский аналог? Если даже у меня, а я уверен не только, и есть множество людей, ценности которых совпадают с моими, хватило бы души на это, то кто тогда этот человек, и что тогда есть церковь? Всем нам хочется, хорошо выглядеть, иметь какой-то определённый набор вещей, и пожертвование чего-то своего, другому, чужому человеку – не столь популярная вещь в наше время. Но на то мы и простые люди, не главы церквей, не произносим пафосных и человеколюбивых речей на телевидении, нам, казалось бы, простительна эта скупость, пусть я с этим и не очень то согласен. А что же касается патриарха? Так это просто, если выражаться мирским языком - проф. непригодность, не соответствие тому образу, что он на себя налепил, откровенная ложь и цинизм. Стыдно должно быть, после этого верить словам этого человека, верить в ту церковь, что он возглавляет, верить тому богу, что этой церковью придуман. Вот он то и есть враг России, который в очередной раз, подтверждает ту мысль, что врагов России ищут лишь сами враги.

Весенние ночи самые приятные.
Безмолвный ветер говорит со мной не останавливаясь ни на секунду. Он убедительнее любых людских слов, успокаивающе охлаждает мои мысли.
Я живу, ощущая себя - и всё становится проще.

Зачем я здесь? Около одиннадцати утра, снег так и норовит выколоть мои глаза. Скользкая дорога, скользкие сапоги, неприятная большая куртка на лёгкой рубашке. Холодное сидение, снимаю шапку, надеваю наушники, рядом садиться кто-то робкий, тесно – но тепло. Сидение наполовину опустело, она не отодвигается, по-прежнему тепло, теснота стала комфортной. Вышел, ветер торопит, что очень опасно на очищенной от снега корке льда. Мелкие, но быстрые шаги, всюду светофоры, смотришь сквозь снег – зелёный, идёшь. Торопишься, надежды на то, что успею - рухнули ещё по дороге, надежды на то, что выйду пораньше, рухнули ещё в постели. Заходишь. Вокруг люди, которых быстро забываешь. С которыми говоришь, но не помнишь о чём. Ожидание, волнение, истерика внутри себя, улыбающиеся молчание снаружи. Отыграл. Неважно. Дебют не удался, плюнул, не расстроился. Выходишь, ещё больше озлоблен, достаёшь наушники, забываешься. Никогда не помогал пьяным, сжалился, поднял, поблагодарили – самый приятный момент за весь день. Приходишь, забываешь про собственные обещания сесть за учёбу, засыпаешь. Просыпаешься, ходишь туда-сюда, пьёшь чай, ненавидишь себя, но продолжаешь пить чай. Очередной вечер, очередная депрессия. Полгода не куришь, выкуриваешь за неделю 2 пачки, рак лёгких обеспечен. Смотришь какое-то видео, слова как щебетание птиц – сначала прислушиваешься, потом забываешь. Просыпаешься, выключаешь надоевший экран, смотришь в окно. Зачем я здесь?

Ужасно мёрзнут ноги. Надеюсь в следующую то зиму у меня будут новые герметичные окна, потому что в старые щели, хоть руку просовывай.

Сегодня, всё-таки, решился взяться за написание небольшого рассказа, хотя кто знает, может он и выльется в итоге, в что-то более крупное, нежели задумывалось. Нашёл старые начинания, соединил их, приукрасил, даже обложку уже придумал xD ну да чего, не помешает же...Ну и вот, кое-чего получилось. Надеюсь, что у меня хватит желания это продолжить. Если наикратчайше описать мой замысел, то получится примерно так: Детско-подростковый рассказ(хотя, эти рамки не столь существенны), повествующий о преодолении неким мальчиком, своих детских фобий и страхов, мешающих ему обрести свободу и порой, даже, угрожающих его возможности дальнейшего существования. Но в принципе, всё может, пусть не кардинально, но изменится. Название не придумано, но кое-какие очертания действий уже имеются. За работу :)



Леденящее утро января. Грустное словосочетание, пробуждающие неприятные мурашки по всему телу и желание ещё глубже зарыться в тёплое ватное одеяло. Что может быть хуже? Честно сказать, я и не знал тогда. Вот уже как несколько месяцев я лежал, проглоченный своей мягкой детской постелью. Я был чем-то болен и странно себя чувствовал, и хотя мама говорила, что ничего серьёзного, сожалеющий взгляд доктора, который приходил ко мне в течении всех этих дней, меня немного настораживал. Я не ходил в школу, что, конечно же, меня безумно радовало, но иногда бывали минуты, когда я всё-таки очень скучал и завидовал моим друзьям. Бывало, они приходили, и тогда, рассказывали мне много нового, чего я не видел, в чём я не участвовал. Мы долго беседовали, весело шутили, и мне казалось, что я снова не один, снова могу радоваться всему тому, чему когда-то радовались вместе. Но когда им, всё-таки, приходилось уходить, то я, задумавшись, наблюдал в окно, как они, оставляя следы в свежевыпавшем снегу, весело бегут по улице, и мне становилось грустно.


Случилось же всё в таком далёком, как мне теперь кажется, октябре. Осенние деньки нашего серого, небольшого города всегда вводили людей в вялое, сонное состояние. Даже дедушка Пимен, мучающийся бессонницей и подолгу сидящий в своём старом, скрипучим кресле, в такие дни не выходил после обеда из своего одноэтажного, со светло-голубой крышей, дома, а засыпал прямо в гостиной, издавая громкие рычащие звуки. Его небольшая, но обычно очень резвая, шумливая собака – так же, старалась забраться в тёмный, удалённый угол, и грустно смотреть оттуда, зевая, и лишь изредка небрежно и лениво потягиваясь. Мне нечем было занять себя, да и не хотелось этого делать, и я проводил большую часть времени дома, с книгой или же просто лёжа на краю кровати, уставившись в тускло-жёлтое, зачастую по-осеннему мокрое, окно. Погода ухудшалась, отец уже несколько раз ездил в лес, и приезжал оттуда уставший с полным пикапом дров. Значит наша гостиная, в скором времени, заполнится лёгким приятным запахом смол, и трескучий огонь будет хорошей заменой для всей семьи вечернему просмотру телевизора. Я всё больше спал. Мне не хотелось заниматься уроками, не хотелось выходить на улицу, и когда звонили друзья, я всё чаще говорил им, что болен. Наверное, я не врал.
Случалось, когда я открывал глаза, то не помнил, когда последний раз просыпался, ходил ли куда-то, какой сегодня день? Я ничего этого не знал, как и не понимал того, сплю ли я сейчас, или же бодрствую. Я помню лишь то, что каждый день мне жутко хотелось спать, это чувство не уходило почти никогда, во сне ли оно было или наяву? Я не мог чётко осознавать этого, как не мог и избавиться от этого чувства. Когда мне казалось что я не сплю, я ощущал слабость, чувствовал порабощающую резь в глазах, которую не прекратить, не заглушить, как многие советуют, горячим кофе или же холодным душем. Она затуманивает разум, и ты, прекращая ощущать реальность, засыпаешь. Сначала сны приносили некое счастье, некую радость, которая втягивала понемногу в свои сети, принося удовольствие. Утром же, не было и намёка на бодрость. Во сколько ты лёг, чем занимался весь день – не имело значения, утро казалось продолжением прошлого дня, с маленьким перерывом, с крошечным отдыхом, который заканчивался, как казалось, сразу же после того как открывались глаза.
Дальше становилось хуже. Сон превратился в жизнь, или же жизнь превратилась в сон, как не скажи, итог не меняется. Находясь в таком полусонном состоянии, ты не помнишь, что было с тобой перед тем, как ты попал в эту комнату, вообще, что ты делал до этого? Новый день перестал отличаться от предыдущего, я просто не помнил прошлого, оно не имело ничего того, что могло бы запомниться. Я просыпался, и мне не хотелось вставать. Я с трудом поднимался, и не смотря на то, что мне ужасающе хотелось спать, я пытался хоть как-то себя разбудить. И тут, появлялась уже совсем другая проблема - нежелание ложиться, чтобы хоть как-то продлить остаток этого впустую потраченного дня. Это был замкнутый, непобедимый круг, так как рано или поздно сон побеждал, и меня ожидало очередное незваное утро, очередной сонный, потерянный день.

Вот она зима, какой я её люблю. Она почти идеальна, её почти не хочется отпускать. Каково это, когда ещё несколько недель назад – грязная простыня снега, ещё немного смущаясь, но уже почти смирившись своей безобразной наготе, лишь едва-едва прикрывала землю. Когда, необоснованно рано и непривычно для меня, асфальт, более чем на три четверти был чист и веял иллюзиями наступающей лжевесны. Наконец, когда возбуждение весеннего свежего воздуха вскружила головы и первые набухающие почки выделились на фоне деревянной безжизненности, всё это вновь скрылось от только что проснувшихся, заспанных зимних глаз. Да ещё как скрылось! Снежные пустыни буквально за одни сутки, обняв в свои пышные оковы, маленькие, засыпанные тропинки, обволокли пространство.
Преодолевая метель, создавая собственные извилистые тропы, слушая ласкающие уши песочно-сыпучие звуки, я радостно пробираюсь, чувствуя себя пятилетним ребёнком, сквозь не проходимые в детстве, а теперь с лёгкостью преодолеваемые белоснежные сугробы. На голубом табло высветилось -3, ветер, бесспорно не северный, тёплый и нежный, такой, как будто кто-то любимый тихонечко дует тебе на ресницы, ночь, кругом фонари – в этом попросту хочется раствориться. Я понял, что за эту зиму я ещё не разу не трогал снег, как странно, понимать это только в марте. Наклонившись, я провожу рукой по холодной, мокрой субстанции, делая первый снежок. Жаль, что я так и не решился провалиться по-детски в эти пушистые снежные подушки, поводить руками, вспомнить эту детскую маленькую радость.
Пустота улиц, делает эту картину ещё прекрасней, замедляя шаги, почти останавливаясь на месте, я всё никак не могу насытить живущих красотой, глаз. Мою неодиночность выдают лишь редкие, зачастую вдвоём с резвящимися хвостатыми существами, прохожие; да и многочисленные освещённые квартирки, гирляндой светлых окошечек мигающие на лоне кирпичных исполинов. Я люблю смотреть в окна этих квартир. В каждом из них, есть своя собственная жизнь, порой бурлящая, с эмоциональностью и чувственностью жестикуляций, порой спокойная, сидящая, лениво-расслабленная. Я люблю смотреть на закрытые шторы, на силуэты, наверное, счастливых семей, бредя своей дорогой, к своему собственному свету своего окна.

В колонках играет - Nuteki – Не молчи (Piano Version)
Пока я разглядывал твою фотографию, луна спряталась за тусклые серые шторы. Я отодвинул их, принимая на себе свет яркого светло-жёлтого круга: он был так близко, что были видны все тёмные пятна океанов, светил так ярко, что отражение люстры в окне, едва ли могло быть ярче, а мелкий снег, иногда, очень быстро пересекал его таинственный и нежный образ. Я не мог оторваться, не одна посторонняя мысль не могла проникнуть в моё статичное, замороженное сознание; где-то играли прелестные звуки, где-то внутри черепной коробке виделся твой портрет. Музыка играла всё громче, пронзительный голос звал за собой, и не давал думать, не давал оторвать взгляд от заледеневшего стекла оконной рамы. Луна, чудесная весенняя луна, росла; её размеры становились всё более необычными, но я не обращал на это внимание и верил, что сегодня это и должно было случится. В один момент она вплотную приблизилась к моему окну. Её свет не слепил, не осветил всего квадрата пустой, одинокой комнаты, а наполнил её, холодным туманным светом, какой бывает утром, после ночного, безудержно стучащего по крыше дождя, делавшего моё тёплое шерстяное одеяло вдвое теплей. Мне показалось, я заглянул внутрь себя: твой портрет был всё ещё там, на маленьком письменном столике, в белой, средних размеров рамке. Я подошёл и взял его. Он очень холодный, твой взгляд на нём очень холодный, такой, как прежде, в минуты, когда я заставал тебя плачущей, укутанный в мои простыни, с красными, блёклыми глазами. Думаю, он мне непременно понадобится, там, на луне.
Я не нащупал стекла, оно, как будто бы растворилось в этом туманном, пронизывающим пространство, свете. Я переступил через раму. Новый мир охватил меня: волосы были наполнены новым ветром, ветром свободы, тело ощущало большую близость солнца, чем я когда-либо мог ощутить на Земле, мои босые ноги стояли на сухом и бесцветном грунте. Я побежал, раскинув руки, откинув голову, вбирая в себя этот воздух. Как неправдивы, оказались слова говорящих, что здесь нечем дышать, я дышал, и этот запах щекотал живот, волнующее место, ниже диафрагмы, наполняя лёгкие, которые я напрягал из-за всех сил, чтобы как можно дольше держать в себе этот запах. Горизонт был очень тёмным, не одна из звёзд не показывалась среди темноты. Я трогал эту темноту, которая была материальна и наощупь напоминала волны твоих мягких волос, распространяя тот самый запах, от которого дрожь проступала в руках, не останавливаясь, переходя дальше, по всему телу. Меня несло сильным порывом, я смотрел на бесконечные лунные пустыни, пролетая, трогал их руками, обратной стороной кисти – чтобы нежнее чувствовать их бархат. Глаза закрывались, разум проваливался, когда неожиданно показались звёзды. Твоих бесценных глаз, таящих в себе безумное количество галактик, было лишь два - звёзд было миллионы. Я не знал, на какие из них смотреть, так быстро они переливались, смешивались в единый, прекрасный свет и уносились куда-то далеко-далеко. Но среди них не было твоих глаз, и я закрывал свои.
Маленькая вазочка на столе, приютила у себя тюльпаны, которые своими последними мгновениями недолгой жизни, очаровывают так бесцельно, порой, живущих людей. Их запах не дурманит разум, его не ощутить за несколько десятков метров, он не таит в себе безумной страсти, но я люблю его неуловимые, чувственные оттенки, и я один ценю их аромат, зарываясь носом в каждый нежный, открытый мне навстречу бутон. Ласковый, неповторимый, едва заметный вкус говорит мне о большим, нежели все духи мира, единично и в совокупности.
Я проснулся. Луна уходила всё дальше, моё путешествие было похоже на его тусклый, рассеянный свет. Через минуту я забуду о нём, так же как и луну я потеряю из виду. Но что-то тревожило меня до сих пор, будет тревожить утром, и каждый следующий день. И завтра я снова буду сидеть за этим столом, может быть, я вспомню тебя, свободный и леденящий кожу воздух, бархат которого не достоин не один человек мира - моё чёрное небо с запахом любви.

Думал, прошлый "новый год" побил все рекорды унылости, и конкуренты, пускай когда-нибудь, может быть, его и догонят... но чтобы вот так сразу, на следующим же витке планеты Земля, не ожидал...И как тут не верить народной мудрости: как встретишь НГ, так его и проведёшь? Стоит лишь добавить: Так встретишь и следующий!
Очень вовремя потерял паспорт, очень мудро поступил, когда в его обложку втиснул все свои сбережения...в общем удача повернулась не тем местом, каким стоило бы.

Да и год, признаться - с самого начала не радовал приятностями. Отсюда очевидно моё внутреннее возмущение, когда при пожеланиях типа: "Пусть следующий новый год, будет лучше предыдущего" - мне отвечают: "нуу...хотя бы не хуже.."
Ну уж нет, именно лучше! второго такого же я не перенесу.

P.S.
"Нет, не тебя я люблю, дорогая."

Что хотел сказать то, завтра выступление, первое выступление в качестве ( до сих пор язык не поворачивается так себя называть) вокалиста. Собственно, я практически не переживал до сегодняшнего дня, и смотрел на это как на очередной урок, только со зрителями, но теперь...теперь как-то не комфортно себя ощущаю, мысли о завтрашнем дне глубоко засели в сознании и до конца не понятно, что же будет...

Главное справиться с волнением, справиться с сердцем которому, наверное, по силам заглушить не только мой голос но и музыку, что будет играть, справиться с собой.