http://moscowbooks.ru/ebooks/author.asp?id=138556&p=1

http://www.amazon.com/dp/B014IVDUQC

https://ridero.ru/books/tyoshhiny_rasskazy/

Вот, издал.

Нуачо, приятно.

https://ridero.ru/books/dvadcat_pyatyj_stish.html

1.

Василий Блаженный восстал из могилы,
Идёт к Мавзолею, заходит вовнутрь...
Москва всколебалась... Врубились мобилы...
Выходит... Выводит под ручку его...
Идут. 
Владимир Ильич осматривается, говорит:
- Кагету мне! 

Василий: "Ты в Москве, Володя."

Их окружает толпа.

В.И.: "Тгупная площадь."

Из толпы:"Трубная - рядом, Ильич."

В.И.(выговаривая "эр"):
- Дурррак! Трррупная, тррупная, трупная...

Василий: "Не ругайся. Полиция."

В.И.(не обращая внимания на замечание):
- Идиоты! Просгали Великую Октябгрьскую геволюцию! Где идеалы? Где
пламенные революционегы?

Из толпы: "Веди нас, Ильич!"

В.И.: "Я утоплю вас, как котят, а тот, кто придёт после меня, вас зажарит."

Колокольцев (по телефону): "Владимир Владимирович! Чудо! Ей-богу! Что
делать?"

Путин: "Звонить в вашингтонский обком. Шутка. Просто охраняйте воскресших."

Василий (поёт): "Последование-е-е мертвеннное-е-е. Помяни, Господи, как
Благой, рабов Твоих и всё, в чем они в жизни согрешили, прости: ибо никто
не безгрешен, кроме Тебя. Ты можешь и преставившимся дать покой".

2.

Зюганов: "Не верю, не верю, не верю... И не поверю, пока не вложу персты...
перста... Да. Пока сам не проверю, не поверю."

Патриарх Кирилл: "Поторопитесь, Геннадий Андреевич. Колонна уже выходит на
Васильевский спуск."

Зюганов: "В таких делах не спешат, товарищ..."

3.

Ильич повёл людей топиться. Короче нету в Ад пути,
чем утопиться, удавиться (как ни верти, как ни крути).
Народ повёлся. 
Речка близко. Москва-река. Ильич поёт:
- Вперёд, дгузья! Вперёд, вперёд, вперёд!

Толпа подхватывает слова полузабытой песни:
"Иссякнет кровь в его груди златой, 
Железа ржавый стон замрёт. 
Но в недрах глубоко земля поёт: 
Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд."

Колокольцев:
- Куда? Озвучите маршрут.

В.И:
- В Ад, батенька. Во Ад!

Колокольцев:
- Я, конечно, не в курсе, кто, где, что планирует,
но по факту выходит, Вседержитель лавирует.
Вот посередине реки, как по улице,
Патриарх с Блаженным прогуливается.
Народ и про песню забыл и про всё, замер,
один только снимает на айфон, - амер.
Чудесная картина. Так бы и смотрел, не отрываясь,
Не ел бы даже и не пил.
Но течение сносит наших святых... Каюсь.
Течение никто не отменил.

Мама

"Все человечество пребывает в тотальном заблуждении, когда говорит, что причины в прошлом. Это странно, потому что каждый знает, что даже волк, гонясь за зайцем, руководствуется не прошлым, а будущим положением зайца и потому бежит с упреждением. Так и мы, люди. Наше поведение определяется целями. А цель – это образ потребного бу-ду-ще-го." - Николай Вашкевич.

АПОЛОГИЯ СКОТИНЫ

"Народ уже готов был остервениться, Но Державин строго на них прикрикнул
И велел своим казакам вешать обоих зачинщиков.
Приказ его был тотчас исполнен,
И сборище разбежалось."
А.С.Пушкин. История Пугачёва

"За 11 месяцев 1987 г в области пало более 69 тысяч крупного рогатого скота, более 125 тыс. свиней, более 143 тыс. овец."
Из отчёта Курганского областного комитета народного контроля. 1989 г

Азъ на ферме Агропрома
Подрядился поработать -
Вывозить говно и трупы
Околевших там животных.
С каждым днём говна всё меньше,
Каждый день скотина дохнет,
Азъ готов остервениться,
Но Державин тут как тут.
Он велит своим казакам
Стервеца вмомент повесить.
Завопил Азъ благим матом…
Тот и ухом не повёл…
И тогда сказал Азъ: "Братцы!
Вижу, что конец мой близок,
Думал денег заработать,
Вот, позарился дурак!
Вы меня уж так повесьте,
Чтоб верёвка не порвалась,
Ибо Азъ тяжёлый нынче…"
Усмехнулися казаки:
«Чует, жареным запахло…»
Ё-моё! Пожар на ферме!
Вервие – перегорело, -
Пых! - и крякнул Агропром.
Казачков уж след простыл.

Карты не врут. Черепашья карма Соликамска резко проявилась, когда «Соликамскбумпром» решил разобрать узкоколейную железную дорогу, несмотря на резкий протест жителей Верхнего Будыма и Мысов (помните, я упоминал Мыс-Лес).
В качестве пассажирского транспорта от Кебрат до Верхего Будыма несколько раз в неделю стала курсировать вахтовка - автомобиль повышенной проходимости :-) В весеннюю распутицу поездка на нём занимает 4-5 часов, тогда как на трамвае-мотовозе — менее часа.

 

Сарычев Иван Семёнович. Новый дом.

Семья Сарычевых

Федір Іванович, брат.
- Хведю.
- Що, Манечка.
- Що ти за детями погано дивишся.
Вона йому все казала; як надумає, так і назве
Шура, доросла дівчина: Що, мамочка?
Така Шурко працівниця. Така сім'я, господарство, і вона агрономом, весь час на ріллі. Батько був агрономом, і вона побажала.
Петя, Міша, Митя, Марія, там не згадаєш всіх. Привезе повну віз. Які розумні діти були. Вообче, вони тримали дітей як годиться, щоб діти не плуталися під ногами у інших людей. Йому нічо не коштувало і Шурку в кут поставити.
- Що так ложку тримаєш, дивися, пролила.
Чи не насмішили своїми дітьми. Всі "ви". У них так на Україні: старше їх, вже "ви". А в дурнів ще кричать "мамка".

 

 

Юрий Власенко ДВА МИСТИКА: ШАНКАРА И ХАРМС

 

В разговоре с человеком, вроде бы не вовсе чуждым мистике, я как-то назвал в качестве одного из самых чистых русских мистиков Даниила Хармса. Это вызвало у моего собеседника искреннее недоумение. Я, в свою очередь, удивился этому удивлению, но, поговорив с другими, убедился, что оно достаточно распространено. Главная причина этого, как мне кажется, та, что при всей искренней восторженности и, главное, по тем же причинам, которые эту восторженность вызывают, Хармс воспринимается как бы и не совсем литературой. / А. Битов в «Повторении непройденного» пишет, как при жизни Пруткова А.К.Толстой воспринимался где-то в третьем ряду, Жемчужников – значительно дальше, а сам Козьма, хотя и был, конечно, знаменитее всех, вообще не считался литературой, был вне , хотя именно он – «чистый гений». К сегодняшнему дню ситуация несколько улучшилась, но остатки «серьёзного» отношения к литературе ещё имеют место. Бог мой! Говорят, когда Булгаков устраивал чтения «Мастера и Маргариты», многие, конечно, восторгались, что, впрочем, не мешало и восторгающимся недоумевать: на что себя человек тратит? – вон, Гладков – «Цемент» написал! Разницу между «Цементом» и «Мастером» мы теперь улавливаем, но на следующий шаг, чтобы понять, что Хармс и есть самая что ни на есть Высокая литература, ещё многих не хватает/. Они думают, что это шутка. Что так шутят. Впрочем, почти все, с кем я беседовал, замечали мне в пику, что де какой же он мистик, когда он логик, рационалист. Это, увы, очень, устойчивый миф, что будто бы мистическое и рациональное противоречат друг другу, между тем, как одно без другого просто не существует. Но в данном случае, с Хармсом, указанием на единство мистического и рационального не отделаешься. Это единство общее и единство творчества /процесса/, а есть ещё рациональные результаты. Так каковы же результаты, выводы рационалиста Хармса? А – никакие. Всё рациональное и логическое в процессе использования напрочь развалилось. А это уже – Путь.

 

Путь, быть может, и рациональный, но туда, где всякая логика заканчивается, точнее, как учит диалектика, в своём развитии доходит до полного самоотрицания. Нечто похожее есть в жнанийоге. Но здесь я воспользуюсь статьёй Д.Зильбермана «Откровение в адвайта-веданте как опыт деструкции языка» - «Вопросы философии», 19  , №  . Ну, прежде всего, «отличие веданты от буддизма в том, что здесь состояние освобождения не достигается, а разъясняется: так что путь вполне логичный, только вот само освобождение не имеет с логикой ничего общего, точнее – лежит за ней, после неё.» Достижение освобождения обеспечивается здесь семантическими средствами: все состояния психики, представляемые как субъективные переживания, последовательно описываются при помощи семантических правил действия. В этом случае картины психики уже не могут служить знаками состояний сознания: объективированные, они оказываются внешними ему и чуждыми. Вводя различие демонстрации и описания, Шанкара /основатель адвайта-веданта. – Ю.В./ рассчитывет получить /Внимание! – Ю.В./ критерий освобождения сознания. В самом деле, последовательно описывая феноменологию сознания, мы будем осведомлены о достижении мокши по признаку неописуемости».

 

Конечно, разрушение рацио носит у Хармса «частный» характер, «внутри его интересов», хотя нельзя исключить, что это привело лично его к вполне Абсолютным результатам. Можно сказать и так: на «частном» примере Хармс демонстрировал некий всеобщий процесс, который происходил /который они наблюдали/ не только у Чинарей и Обэриутов. Вот что пишет, например, Бьерн Поульсен: «Уильям Блей говорил, что «дорога излишеств приводит к дворцу мудрости», и эта мысль служит утешением подвергаемому нападкам носителю европейской культуры. В своей последней фазе культура осуждена на то, чтобы стать избыточной и тем самым преодолеть самоё себя, а по другую сторону культуры ждёт мудрость.» Не трудно увидеть здесь ещё одно описание мокши-освобождения. С художественным творчеством Поульсена я не знаком и не могу судить насколько в нём он «освободился», но в своём манифесте, - а предложенный текст взят из сборника литературных манифестов ХХ века, - он формулирует «освобождение» так же широко, как и Шанкара, вовсе не замыкаясь литературным творчеством: «Для нас это значит, что в сохранении верности своим культурным традициям есть определённый смысл, хотя и кажется, что они заводят нас в тупик. Это значит, что преодоление господства разума, видимо, является задачей прежде всего интеллектуальной. Традиция интеллекта – становой хребет нашей культуры, и в самой явной форме эта традиция живёт в естественных науках. Возможно, именно здесь ярче всего и проявляется кризис. Естественные науки живут верой в метод и поэтому не имеют особых возможностей скрыть последствия его применения. Научная мысль полагала себя чистой, не имеющей предпосылок и, когда обнаружила их, стала метафизической. Это открылось в спекулятивных системах, таких как теория относительности и теория атомного ядра. Сомнения в абсолютной пригодности метода, подобно песчинке, проникает в науку, которая облекает сомнение в метафизические теории, чтобы ничто не мешало её развитию. Но хотя наука продолжает развиваться, словно ничего не случилось, в её моральном климате произошла заметная перемена. Вполне естественно, что в первую очередь и с наибольшей силой этот перелом происходит в сознание пионеров науки, воодушевлённых, по всей вероятности, новой трезвостью, благоговением и уважение, но теперь уже по отношению не к разуму, а к самой жизни» /В книге «Называть вещи своими именами», М., 1986/.

 

Даниил Хармс соорудил плацдарм, на котором продемонстрировал разрешимость задачи по преодолению разума, или, в положительной формулировке, по достижению Освобождения. Но шаги к Освобождению /и на том же Пути/ предпринимаются повсеместно.

Задолго до того, как я впервые познакомился с произведениями Хармса и, таким образом, задолго до того, как мне пришло в голову сопоставить его с Шанкарой, я носился с мыслью написать статью «Западный Путь как свёрнутый вариант Восточного». Эти заметки всего лишь попытка хоть что-нибудь сказать по тематике этой, так и ненаписанной, статьи.

То, что здесь, может быть, сказано, относится /должно быть отнесено/ к «содержательной» стороне творчества Хармса. Когда всё вышеизложенное уже вполне определилось, обнаружились и прямые высказывания Хармса и других чинарей-обэриутов о природе своего творчества, где она и аттестуется вполне в духе Высокой Мистики. В одном из своих писем к Клавдии Пугачёвой Хармс пишет: «Когда я пишу стихи, то самым главным кажется мне не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие «качество», а нечто ещё более туманное и непонятное рационалистическому уму, но понятное мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия Васильевна. Это – чистота порядка.»

 

Они /чинари/ были настолько серьёзны, что записывали свои разговоры, «трёп». В одном из таких «трёпов» Липавский заявляет: «Под гениальностью подразумевают очень разное: особую живучесть, производительность или работоспособность. Она, например, эта сила хватки, ощущение жизни и неугомонность, была, судя по «Разговорам» Гёте, у Наполеона. Затем особые способности, своеобразие, дающие человеку новый угол отношения к миру, как бы расцвет его с неожиданной стороны. И, наконец, особое проникновение. Здесь, наоборот, получается удивительное однообразие и совпадение для людей разных времён и народов. Если бы таких людей собрать вдруг вместе, они бы почувствовали сродство и знали бы, о чём говорить». /Аврора, 1989, №6/.

Чинари, разумеется, относили себя к последней категории «особого проникновения». Их изобретательность была направлена не на «умножение сущностей», а на их сведение. Поэтому их «оригинальность» следует понимать осторожно, ибо, вообще говоря, «оригинальность» увеличивает мир – вот не было, а я придумал! – а они – Хармс наиболее последовательно и чисто – уменьшали. Это борьба с Майей. Как говорит другой автор, подошедший к этому с другой стороны: «Глубина – это то, что продолжается /тебе предлагают углубиться ещё/, то есть нечто такое, что не может быть оригинальным: тебе не предлагают чего-нибудь другого, тебе предлагают увидеть полнее то, что ты уже знаешь /уже начал, уже познаёшь/. Новизна – пафос эклектики». Или в другом месте: «Для тех, кто хочет убедиться, что вещей на свете гораздо меньше, чем кажется…» /Ю.Конслаев «Комментарии к «Точке Бытия» Дмитрия Ракитина»/.

 

Те, кто уже читал эту заметку, почти в один голос заявляли, что всё это очень мило, но где же анализ текстов Хармса? Если бы сказанное подтвердилось подобным анализом – всё было бы на месте, а так… А так этим может заняться каждый для собственного удовольствия и Освобождения.