Даниель Трейсман в своем интервью Slon.Ru рассказал о своем новом исследовании, посвященному изучению влияния «ресурсного проклятья» на российскую политику. Его вывод был довольно интересен: «ресурсное проклятье» – в смысле негативного влияния зависимости от экспорта нефти на политическое развитие – присутствует, но не надо ни в коем случае преувеличивать его значение. Более того, главный аргумент Трейсмана состоял в том, что «большая нефть» не виновата в скатывании России к авторитаризму; это случилось бы и без роста цен на углеводороды.

Сразу выскажусь, что Трейсман, с моей точки зрения, – один из наиболее авторитетных американских политологов-специалистов по России. Его статьи и книги всегда показывают высокий уровень анализа политических процессов в России. Не ставя под сомнение ни методы Трейсмана, ни его право делать собственные выводы, хотелось бы, тем не менее, высказать несколько соображений по существу. Мое мнение заключается в том, что «ресурсное проклятье» воздействует на российскую политику (и экономику) в большей степени, чем это получается из анализа Даниеля Трейсмана.

ЧТО ТАКОЕ «РЕСУРСНОЕ ПРОКЛЯТЬЕ» И КАК ОНО ДЕЙСТВУЕТ НА РОССИЮ?

Основные аргументы, выдвигаемые в поддержку тезиса о негативном влиянии «ресурсного проклятья» (часто измеряемого как доля экспорта ресурсов в ВВП) на становление демократии примерно следующие.

Во-первых, экономическая зависимость режима от экспорта природных ресурсов снижает стимулы государства по сбору налогов с граждан. Зачем собирать налоги, если получать доходы от продажи ресурсов проще и выгоднее? Вопрос же уплаты налогов является одним из важнейших стимулов участия граждан в политической жизни страны; таким образом, в ресурсной экономике снижается заинтересованность граждан во влиянии на политический процесс. Можно вспомнить девиз войны за независимость в США «No taxation without representation», то есть «нет налогов без представительства».

Во-вторых, сверхдоходы от продажи ресурсов позволяют режиму увеличивать социальные выплаты и тем самым покупать политическую лояльность граждан и демонстрировать видимость экономической эффективности и процветания.

В-третьих, доходы от экспорта природных ресурсов поощряют ослабление политических демократических институтов – институтов контроля. Режим стремится максимизировать свой контроль над получением ренты, ее распределением, в его интересах сделать этот процесс наименее прозрачным.

В-четвертых, режим склонен тратить большие средства на репрессивный аппарат. Это обусловлено двумя причинами: 1) необходимостью усиления своего политического контроля над ситуацией в стране из-за опасений утратить контроль над природной рентой, 2) необходимостью обеспечения занятости населения из-за слабого развития других секторов экономики, чтобы предотвратить социальное напряжение.

В-пятых, режим расширяет госаппарат (не только силовой блок), чтобы включить в себя потенциальные автономные группы и препятствовать попаданию недовольных в публичную сферу. Режим старается не допустить образования независимых социальных групп, способных в дальнейшем бросить ему вызов.

В-шестых, экономический рост на основе экспорта природных ресурсов может не приводить к модернизации, понимаемой как качественная смена в социальной, культурной сфере. В отсутствие масштабных социокультурных сдвигов в обществе модернизация оказывается отложенным проектом.

Ряд исследователей тестировали данные предположения и приходили к выводу о влиянии «ресурсного проклятья» на политическое развитие, объясняя это и «подкупом» граждан со стороны государства путем социальных программ, и репрессивностью режимов, и коррупцией, и госвмешательством.

ДОПОЛНЯЯ ТРЕЙСМАНА

Согласно моим расчетам, «ресурсное проклятье» имеет силу и на постсоветском пространстве, в том числе и в отношении России. Причем причинная связь основывается на следующих тезисах.

Во-первых, действие так называемого репрессивного аргумента: власть увеличивает число сотрудников силовых структур, не увеличивая, однако, расходы на их содержание. Грубо говоря, в итоге, мы получаем множество дешевых «солдат», охраняющих как скважины, так и покой владельцев скважин. Невысокое финансирование силового блока будет означать невысокую профессиональную подготовку «солдат» и – как следствие – многочисленные нарушения и злоупотребления со стороны силовиков. Нарушения прав граждан инициируют конфликт, в котором режим становится (и вынужден становиться) на сторону своих стражников, для чего оказывает давление на существующие политические институты: суды, СМИ, органы защиты прав человека. Помимо этого, высокую численность можно объяснить необходимостью решить проблему занятости. Сырьевая экономика не обеспечивает всех желающих достаточным количеством высокооплачиваемых рабочих мест в легальном секторе.

Во-вторых, упоминавшееся отсутствие контроля над распределением доходов от экспорта нефти приводит к тому, что эти деньги распределяются крайне неравномерно. В итоге, растет неравенство, которое становится стимулом для сдерживания политической конкуренции в жестких рамках: на первых же свободных выборах главным требованием может стать перераспределение нефтяных доходов от очень богатых в пользу бедных.

Сразу отмечу, что я говорю о ситуации «условного проклятья». Если бы в России были бы такие же развитые политические институты, как в Норвегии, то страна смогла бы по-другому использовать нефтяные сверхдоходы. Иными словами, при развитых институтах ресурсы превращаются в «благодать», при слабых – в «проклятье».

РОССИЙСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Примеров проявления в России «нефтяного проклятья», к сожалению, хоть отбавляй.

Рост нефтяных доходов с 2003 года сделал владельцев нефтяных компаний слишком влиятельными, с точки зрения Кремля. В преддверии парламентских выборов Кремль инициировал «борьбу с олигархами», которая вылилась в «дело «Юкоса». Кремль испугался, что бизнес попытается конвертировать свои прибыли от нефти в политическое влияние. В конце концов, «Юкос» был уничтожен. После этого стала отчетливо видна тенденция на постепенную национализацию нефтяной отрасли. Сюда же стоит отнести покупку «Газпромом» «Сибнефти» за 13 млрд долларов, скандал с проектом «Сахалин-2». Судьба такого важного института, как защита прав собственности, оказалась в России под угрозой.

Еще в начале путинского правления были инициированы налоговая и федеративная реформы, ставившие своей целью, в частности, централизацию налоговых поступлений из регионов. Контроль над налоговыми потоками позволил Кремлю усилить и политический контроль над многими регионами. Централизация власти одной из своих целей ставит ограждение регионов от нефтяной ренты, в ущерб региональному развитию.

Контролируя доходы от нефтяной ренты, Кремль использует их для упрочения своего политического влияния. Отчасти этим можно объяснить итоги парламентских выборов с 2003 года. Одной из важных составляющих победы «Единой России» еще в 2003 году стала зависимость региональных властей от федеральной финансовой помощи. Источником же такой финансовой помощи являются сверхдоходы от нефти. Кроме того, из-за того, что нормы прибыли в нефтяном секторе выше, чем в других секторах, существует препятствие для укрепления национального среднего бизнеса, который является основой для буржуазных правых партий; некоторое увеличение социальных расходов за счет нефтяной ренты позволяет Кремлю уменьшать влияние левых партий. Все это препятствует нормальной политической конкуренции.

Еще в начале 1990-х обилие природных ресурсов оказало негативное влияние на российскую региональную политику. Одной из важнейших проблем был сепаратизм ряда национальных республик. Во многих случаях экономическим основанием для этой тенденции были запасы природных ресурсов в этих республиках, в основном – нефти, как в Татарстане и Башкирии. В обмен на признание верховенства Москвы эти регионы получили право оставить местные нефтяные компании в региональной собственности – «Татнефть» и «Башнефть». Нефть в Чечне также оказалась одним из факторов конфликта, уже на современном этапе одним из поводов напряженности между Москвой и пророссийским Грозным является постоянное требование руководства республики (сначала Ахмада Кадырова, а потом Рамзана Кадырова) отдать нефтяную отрасль в Чечне – компанию «Грознефтегаз» – под полный республиканский контроль.

Кстати, все «цветные революции» 2003–2005 гг. прошли в странах, бедных природными ресурсами. В тех странах, где правящим элитам было что терять, они провалились…

Подводя итог, я бы отметил, что «ресурсное проклятье» все-таки, к сожалению, в России существует. Однако его проявления сложнее, чем мы можем себе представить. Трейсман прав в том, что не надо все сваливать только на запасы нефти – и без этого источников роста авторитаризма немало. Когда же цены на нефть резко упали, российский ВВП упал на 8%; октябрьские выборы 2009 года показали, что гайки в политической системе стали закручиваться еще сильнее.

Пока не будут созданы сильные институты, помогающие осуществлять контроль и справедливое распределение нефтяных доходов, Россия будет испытывать на себе эффекты «ресурсного проклятья». И у российской политики будут оставаться лишь два союзника – нефть и газ.