Проф. Эугениуш Дурачиньский (Eugeniusz Duraczyński), "Przegląd", Польша.



Польское «нет» Гитлеру лежало в основании антигитлеровской коалиции.

- Господин профессор, начнем с самого общего вопроса: был ли сентябрь 1939 г. неизбежностью?

- Вопрос краткий, но принципиальный. Иными словами, была ли реальная альтернатива – ведь мы говорим о реалиях, а не гипотезах – тому, что происходило до сентября и в сентябре 1939 г.? И что предвидело множество наблюдателей политической жизни не только в Европе, но и в мире. У них были разные подходы, но общим знаменателем была крепнущая убежденность в том, что война уже на пороге. Так что теоретически такая альтернатива была, но она оказалась совершенно нереальной. Ведь если бы весной 1939 г. осуществилась идея конференции с участием Великобритании, Франции, Советского Союза, Польши, Румынии и Турции, и если бы результатом этой конференции был некий четко выраженный политический, если не военно-политический, блок, то, возможно, Гитлер бы заколебался. Но эта идея умерла, не успев стать предметом серьезных размышлений. Решающую роль здесь сыграли расхождения во взглядах и интересах, пожалуй, большинства – а, может быть, и всех – этих государств. Читать далее...

Шеймас Милн (Seumas Milne), "The Guardian", Великобритания.


Возлагать на СССР вину за Вторую мировую войну не просто абсурдно – это усиливает наследников нацистских коллаборантов.

За десятилетия британских торжеств и репортажей, посвященных событиям Второй мировой войны, – от Дюнкерка до высадки в Нормандии — ни у кого не возникало сомнений в том, кто ее начал. Да, историей 1939 г. не раз злоупотребляли для оправдания войн против совсем других врагов, но ответственность за величайший конфликт в человеческой истории всегда возлагалась на Гитлера и его человеконенавистнический нацистский режим.

Так дело обстояло до недавних пор. На волне возрождения правых националистов в Восточной Европе и ползучего исторического ревизионизма, который пытается приравнять коммунизм к нацизму, некоторые западные историки и комментаторы воспользовались 70-й годовщиной вторжения Гитлера в Польшу, чтобы заявить, что Советский Союз в равной мере виновен в развязывании войны. Сталин был «сообщником Гитлера», сообщал Economist после того, как российские и польские политики обменялись обвинениями в связи с событиями конца 1930-х годов.

В своем предисловии к истории войны, опубликованной на этой неделе в Guardian, неоконсервативный историк Найалл Фергюсон (Niall Ferguson) заявил, что Сталин был «таким же агрессором, как и Гитлер». В прошлом месяце Орландо Файгс (Orlando Figes) — казалось бы, более либеральный историк — зашел еще дальше, подчеркнув, что пакт Молотова-Риббентропа о ненападении стал «лицензией на Холокост». Читать далее...

Эндрю Александер (Andrew Alexander), "The Daily Mail", Великобритания.



Поток воспоминаний и комментариев в связи с событиями сентября 1939 г. по идее должен помочь нам усвоить ценные уроки истории — нравственные, политические и военные. Однако у этого процесса есть и обратная сторона: возводить уроки прошлого в абсолют порой бывает не менее опасно, чем пренебрегать ими.

Так, в канун Второй мировой войны британские и французские лидеры хорошо помнили, как 20 лет назад одно второстепенное событие обернулось вселенской катастрофой. Первая мировая началась из-за абсурдного предположения Австрии о том, что за убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево стоит правительство Сербии. И в конце тридцатых во многих умах гвоздем засела мысль: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы очередная восточноевропейская свара, на сей раз с участием Чехословакии – еще одной страны, о которой мы почти ничего не знали и не хотели знать – переросла в новую большую войну. Мы настолько хорошо помнили об ошибках Австрии, что не учли «фактор Гитлера».

Уроки прошлого сыграли злую шутку и с нашими генералами. В 1914 г. они не учли в своих расчетах, какую роль в боевых действиях сыграют пулеметы, проволочные заграждения и траншеи. К 1939 г. Британия и Франция были на сто процентов готовы к новой позиционной войне, но столкнуться им пришлось с тактикой «блицкрига». Читать далее...

Найэлл Фергюсон, "The Guardian", Великобритания.



В сентябре 1939 г. начался самый кровавый конфликт в истории человечества. Но чтобы понять причины этой войны, нужно преодолеть рамки общепринятой версии, связанной с приходом Гитлера к власти, считает Найэлл Фергюсон.

Почему 1 сентября 1939 г. – всего через двадцать лет после заключения мира, положившего конец Первой мировой войне, в Европе разразился новый конфликт такого же масштаба? Этим вопросом мы задаемся уже семь десятилетий, и ответам на него несть числа. Однако сам он сформулирован неверно – такая постановка вопроса чересчур европоцентрична и англоцентрична, чтобы найти ключ для понимания событий, приведших к самой кровопролитной войне в истории человечества. В отличие от Первой мировой, которая по сути была европейской войной – она велась в первую очередь европейскими державами и на территории Европы – Вторая мировая стала конфликтом поистине глобального масштаба. А потому лишь всемирно-исторический подход позволяет осознать подлинный характер этих событий.

Во-первых, необходимо пояснить, что эта война началась не в Европе и не в 1939 г. Ее «точкой отсчета» стала эскалация японо-китайского конфликта двумя годами ранее, в результате инцидента у Лугоуцяо, который на Западе называют «мостом Марко Поло». Кроме того, если мы проанализируем ситуацию в мировом масштабе, ни о каком «мирном двадцатилетии» в двадцатых и тридцатых речи быть не может. После 1918 г. чуть ли не каждый год в том или ином регионе мира вспыхивали вооруженные конфликты. В результате ряд историков предлагает рассматривать период с 1914 по 1945 г. «единым блоком», называя его «Второй тридцатилетней войной» или затяжной «гражданской войной в Европе». С точки зрения всемирной истории, однако, целесообразнее было бы говорить даже о «пятидесятилетней войне» 1904-1953 г. При этом важнейшую роль в указанный период играли не англо-германские или франко-германские отношения, на которых традиционно сосредоточивает внимание европейская историография. «Вопрос номер один» касался сохранения имперской гегемонии Европы над остальным миром, и прежде всего в Азии. Читать далее...