Все знают и, не побоюсь этого слова, любят басню И. Крылова «Стрекоза и муравей», которую наш замечательный литератор создал в 1808 году. Не секрет, что он перевел басню Лафонтена, который, в свою очередь, обратился к произведению Эзопа.

Эзоп – фигура полумифическая. Как остроумно заметил филолог В.И. Жельвис: «…часть басен была создана задолго до предполагаемой жизни Эзопа и, вероятно, была им просто пересказана, а другая часть басен появилась столетия спустя и была Эзопу приписана».

Как бы то ни было, до нас дошли две басни Эзопа со схожим сюжетом. В басне «Муравей и жук», как вы уже поняли, прекрасной и легкой стрекозы нет, второй персонаж – жук, и не просто жук, а скарабей, то есть навозный жук. Симпатий к нему это не добавляет. Басня очень проста: Муравей - труженик, работяга. Он постоянно чем-то занят: то кусочек зернышка для муравейника раздобудет, то былинку тащит, прям как Ленин бревно на субботнике. А жук ему посочувствовал - ведь бедный муравей работает, когда все прочие насекомые отдыхают. Но пришла зима, навоз размыло, и жук остался голодным. А мораль басни – кто не работает, тот не ест, которую мы ошибочно признавали исключительно социалистической – выражена в последних словах басни: «Эх, жук, кабы ты тогда работал, не пришлось бы тебе теперь сидеть без корма». Однако и Эзоп не избежал исторической неточности. Дело в том, что скарабей - это жук- работник, он без конца, не отдыхая, катает свои навозные шарики - и слова муравья явно не по адресу. Кстати, скарабей в Египте - священное насекомое.

Вторая басня, «Муравей и цикада», более сложная, в ней звучат дополнительные мотивы, связанные с искусством.

Муравей в этой басне работящий, но прижимистый, поэтому отказал в помощи голодной Цикаде. Однако Цикада не считает себя бездельницей: она не праздно проводила время, а пела. Но Муравей уверен, что летом надо думать только о том, как обеспечить себя продовольствием на зиму.

И все-таки нельзя утверждать, что Эзоп четко, как в первой басне, расставил акценты: Муравей безоговорочно хороший, а Цикада столь же безоговорочно плохая. Можно сказать, он оставил поле для размышлений внимательному читателю.

Заканчивается басня моралью: «Самое главное — заботиться о насущной пище, а не тратить время на забавы и гулянья».

Здесь же впервые появляется противопоставление пляски и пения (выражение петь и плясать как обозначение веселой, праздной жизни) – труду: пахать, так не плясать. Конец басни построен на игре слов – пела, так попляши, которая использована во всех последующих переложениях басни.

В баснях Эзопа Муравей трудолюбивый, предусмотрительный, с чувством юмора, правда несколько черным, любит читать мораль, но, к сожалению, лишен сострадания к другим. А Цикада – артистичная, но легкомысленная и непрактичная.

Вспомним символику цикады – этого «древесного сверчка» Средиземноморья. У греков цикада означала бессмертие, а посвящена была Аполлону, это его жертвенное животное. Образ цикады возникает позже в трактате Платона "Федр", в котором древнегреческий философ пишет следующее:

По преданию, цикады некогда были людьми, еще до рождения Муз. А когда родились Музы и появилось пение, некоторые из тогдашних людей пришли в такой восторг от этого удовольствия, что среди песен они забыли о пище и питье и в самозабвении умирали. От них пошла порода цикад: те получили такой дар от Муз, что, родившись, не нуждаются в пище, но сразу же начинают петь, пока не умрут, а затем идут к Музам известить их, кто из земных людей, какую из них почитает.

Цикада служила символом неутомимого поэта, его помощницей или атрибутом муз. Такова была её возвышенная роль в античной вселенной.

Итак, жук - священное насекомое, воплощение солнца и символ бессмертия (хоть и в Египте), цикада - жертвенное животное Аполлона и тоже символ бессмертия. Глубоко закопан еще один смысл, связанный с философией. Как известно, именно греки заложили основы философии.

Шло время, все менялось в мире, и сам мир менялся. А вот сюжет «Стрекозы» оставался все тем же. Но детали… Они несли новые смыслы нового времени. Детали решали все.

Пришло время Лафонтена и его басен. Сюжет тот же, но приведу отрывок, который поможет понять веяния времени и французский менталитет:

«Я вам заплачу, - сказал он,

До августа, (вот вам) слово насекомого,

(Верну вам) капитал с процентами».

Муравей в долг не давал:

Это был самый маленький его недостаток.

«Что вы делали в теплое время года?»

Спросил он заемщика.

- Ночь и день напролет

Я, с вашего разрешения, пел.

Вы пели? Вот это да!

Ну, хорошо! Продолжайте (в том же духе), пляшите».

Во французском языке оба действующие лица Муравей и Кузнечик (cigale
- в переводе с французского: цикада или кузнечик) обозначаются существительными женского рода и, естественно, воспринимаются, прежде всего, как существа женского пола.

Но, о ужас! Муравей вовсе не честный труженик – это жестокий ростовщик, пьющий кровь своих жертв. «Верну капитал с процентами», – обещает ему несчастный Кузнечик. Обратите внимание – Кузнечик не просит подаяния, он собирается заплатить Муравью: вот вам и новые взаимоотношения между персонажами. Муравей, учитывая пол персонажа во французской литературе, - это ростовщица, этакая злая старуха-процентщица, а Кузнечик – воспитанное и нежное существо: он употребляет такие речевые обороты, как «слово насекомого», «с вашего разрешения». В них явно ощущается дворянская вежливость. Но кузнечик не в силах бороться со временем, не в силах себя защитить – пришли новые хозяева жизни: буржуазия и капиталы.

И вот он – западный менталитет этого времени во всей красе! Жестокие идолы – прагматизм и индивидуализм - диктуют свои условия. Беспечность Кузнечика стала ощущаться как восьмой смертный грех. И отныне не было ему (и Кузнечику, и греху) прощения!

В соответствии с новыми нравственными принципами Муравей прижимист и безучастен к судьбе ближнего. Кузнечик безоговорочно осужден, и всем ясно, что его ждет голодная и холодная смерть.

В англо-американском исполнении возможны два варианта: 1) Стрекоза должна понять, что никто за неё работу делать не будет и 2) Муравьи приглашают к себе Стрекозу, и она поет им и развлекает их за еду.

Не подумайте чего-нибудь неприличного. Второй вариант придумал Уолт Дисней, который не хотел травмировать нежную детскую душу.

Стрекозу можно и даже нужно накормить – этого требует христианская мораль, но и стрекоза пусть поработает. Ибо: хорошо известно всем – не работаю – не ем.

Ну, наконец, добрались и до русских басен. Прозаические переводы басни Эзопа на русский язык известны с начала XVII века. В XVIII веке в России вышел целый ряд переводов басни Лафонтена. В них не было места ни навозным жукам (помнится, ещё Пушкина за жука осуждали, а жук был простым, а тут навозный – как это далеко от изысканной поэзии), ни цикадам, ни даже кузнечикам. Вторым персонажем басни стала стрекоза. Почему именно стрекоза – об этом в отдельной статье.

Начнем с басни А.П. Сумарокова «Стрекоза». Начинает басню Сумароков с плача стрекозы, причем бедствия несчастного создания описаны с таким размахом, которому позавидует любой сценарист индийского кино:

Въ зимнѣ время, подаянья

Проситъ жалко стреказа,

И заплаканны глаза,

Тяжкова ея страданья,

Представляютъ видъ.

Муравейникъ посѣщаетъ,

Люту горесть извѣщаетъ,

Говоритъ:

Стражду;

Сжалься, сжалься муравѣй,

Ты надъ бѣдностью моей,

Утоли мой алчъ и жажду!

Разны муки я терплю:

Голодъ,

Холодъ;

День таскаюсь, ночь не сплю.

Это основная часть басни. Сердце разрывается при виде страданий бедной стрекозы, но жестокосердный муравей посоветовал ей лететь подальше... от его скромного жилища.

К сюжету обращались также Ю. А Нелединский-Мелецкий («Стрекоза») и В. А. Озеров («Кузнечик»), в баснях которых муравей осуждается. Так, у Озерова Муравей – великий скопидом и жадный капиталист, а Кузнечик хоть и ветреный, но хитрый: отправляется к Муравью во время обеда: видимо, надеется, что и его пригласят к столу, что сытый Муравей будет подобрее и сжалится над страдальцем. Кузнечик отличается велеречивой манерой общения и льстивостью – к Муравью он обращается так:

Почтенный Муравей, премудрый сын земли,

Запаса твоего частичку удели!

У Ю.А. Нелединского-Мелецкого Муравей назван скупым от рождения, а скупость автор считает пороком. Герой предстает в басне жадным и бессердечным.

Без сомнения, по своим художественным качествам крыловский перевод многократно выше двух других. Русский язык Крылова настолько национально совершенен, что, при всей схожести с текстом Лафонтена, называть его только переводом невозможно.

Гибкий, свободный, выразительный и емкий язык басни, в котором гармонично сочетаются народные выражения и литературные обороты, музыкальный, афористичный, заставляет понять, какой вклад внес Крылов в преобразование русского языка.

И, тем не менее, приходится признать, что в блестящем тексте великого русского баснописца сквозит западный рационализм, у него расставлены очень четкие акценты: положительный труженик Муравей и бездельница Стрекоза, никакого сочувствия не вызывающая. Нет у Крылова обвинения Муравья в пороке скупости, нет даже попытки оправдать легкомыслие Стрекозы, и уж подавно нет у Муравья желания подать что-нибудь несчастной просительнице.

В.И. Жельвис

А в каком русском доме пришедшего во время обеда не пригласят к столу? Надо признать, что на все эти три произведения огромное влияние оказал источник – басня Лафонтена, поэтому ощущается, что русский менталитет в них искажён в угоду французскому.

Но где же все-таки стихотворение, которое выражает русский менталитет? Это басня И.И. Хемницера – старины Хема - «Стрекоза». У неё счастливый конец:

Пропела? Хорошо! поди же теперь свищи».

Но это только в поученье

Ей муравей сказал,

А сам на прокормленье

Из жалости ей хлеба дал.

И вот тут Муравей категорически отмежевывается от своего лафонтеновского прототипа: муравей из педагогических соображений сперва стрекозу журит, но затем из сострадания помогает ей хлебом, не дает умереть от голода.

Перед нами поведение, отличающееся от жестко прагматичного западноевропейского. Стрекозу не признают равной труженику, не сажают рядом за пиршественный стол, но и не гонят безжалостно прочь, как пишет В.И. Жельвис: