От автора: Это реальная история. Когда я только собирался рассказать про этот случай, у меня возникли сомнения. Правильно ли батюшка поступил, имел ли он право на такую странную Исповедь? Вдруг это нарушение какое-то, и о нем не стоит рассказывать. Ответа не искал, даже не знал, как вопрос сформулировать. Включаю видео православное. А там священнику в прямом эфире зрительница задает вопрос: «Можно ли причастить больного, который уже не может исповедаться?» Батюшка отвечает: «Священник должен попробовать установить контакт, например, через глаза. Возможно, задавать вопросы, на которые больной сможет ответить посредством глаз: ‟да” или ‟нет”. Из ситуации нужно исходить конкретной». У меня мышление слишком рациональное, чтобы во всем видеть предзнаменования и указания. Но в случайность такую поверить еще труднее.

Давно слышал, что дядя Петя заболел сильно, но не было повода попасть в село, где он жил. А для того, чтобы специально ехать проведать, я его слишком мало знал. Он нам родственник по жене, тете Насте, с которой мы тоже виделись крайне редко. Сын тети Насти и дяди Пети – мой ровесник, дочь – намного старше, она уехала в город давно: встречу – не узнаю. Когда-то, в былые времена, еще ребенком, бывал в их доме. Наша семья – папа, мама и мы с братом – жила тогда в одной комнате ветхого деревянного здания, и тети Настин трехкомнатный дом с туалетом и ванной внутри казался нам сказочными хоромами.                           

У него были одни достоинства, а недостатков, кажется, не было совсем

Дядя Петя был худощавым, шустрым, доброжелательным человеком, очень практичным, деловитым, мастеровым. Он вечно что-то строил на участке, сажал на огороде – все сам, был заядлым грибником, ягодником, рыбаком. Винцом не увлекался, насколько помню. В общем, у него были одни достоинства, а недостатков, кажется, не было совсем. Что не мешало тете Насте обращаться с ним не то что грубо, а прямо свирепо. Она не разговаривала с мужем, а отдавала ему приказания и распоряжения не терпящим возражения тоном, орала на него в присутствии и своих, и чужих. Любимым ее выражением было: «У всех мужья – как люди, только у меня одной – не как человек!» У нас в семье не царил безусловный патриархат, но в страшном сне мне не могло бы присниться, чтобы мама позволила себе так говорить с папой, тем более при посторонних. Справедливости ради надо сказать, что тетя Настя относилась нелюбезно ко всем, наверно, людям, что и было причиной ее натянутых отношений с родней.

В этот приезд, теплым ясным деньком бабьего лета, выяснилось, что моя память резко преувеличивала размеры и комфорт скромной избы. Да и постаревшую, поседевшую тетю Настю я никогда не видел такой мирной, кроткой, подавленной. Открыв дверь, она несколько секунд вглядывалась в мое лицо и, узнав, всплеснула руками:

– Сынонька! Ты откуда? Проходи, проходи, не разувайся – я полы не мыла сегодня…

Мы прошли в комнату, где на кровати лежал дядя Петя. То, что от него осталось: скелет, обтянутый кожей, с открытыми невидящими глазами. Тетя Настя залепетала:

– Петенька, вот Валера приехал тебя навестить. Нина со Славой привет передают…

Дядя Петя не реагировал никак. Только редкие, чуть заметные вздохи показывали, что в бессознательном теле еще теплилась искра жизни.

Только редкие вздохи показывали, что в бессознательном теле еще теплилась искра жизни

На лавочке перед домом мы посидели с тетей Настей. Она рассказывала:

– Рак у Пети обнаружили пару лет назад. Вырезали весь желудок почти. А болезнь вернулась потом. Он за полгода сгорел…

Я спросил:

– Тетя Настя, ты священника не вызывала – исповедать, причастить, соборовать?

– Ой, сынуля, и ты туда же! Меня Глаша, сестра, с этим уже добила, каждый день звонит: пригласи попа, пригласи попа… Я ж не против! Петя крещеный, в храме по праздникам бывал иногда. Муж сам хотел в церковь пойти, как чуть полегче станет, да ему все хуже становилось. Потом слег, а я все оттягивала визит к батюшке: страшно было, что он Петю пособорует – и тот умрет сразу. А потом Петя перестал двигаться, говорить. Водичку иногда ложечкой даю – сглатывает. Как к нему священника вести, если он без сознания? И четвертую неделю вот так лежит, не умирает. Измучилась я на это смотреть.

* * *

В следующий раз я приехал уже через неделю, проводить дядю Петю в последний путь. Батюшка был, отпевал. Народу на похоронах и поминках по сельским меркам собралось много. За столы садились в несколько заходов. Дядю Петю вспоминали очень тепло. На деревенских поминках не произносят, вставая, речей. Просто между собой люди разговаривали. Всем он помогал, всем добро делал. Даже сноха то и дело вытирала слезы.

Окончились поминки. Поминавшие разошлись. Невестка помогла свекрови убрать со стола, вымыть посуду – и ушла. Остались мы с тетушкой Настей в осиротевшем доме одни, разговаривали на кухне за столом. До вечернего автобуса была еще уйма времени.

Дядю Петю вспоминали очень тепло. Всем он помогал, всем добро делал

Тетя жаловалась:

– Как я буду теперь без него жить, не знаю. Никому не нужна. Сын приходит только когда запьет, жена его выпроваживает из дома, пока не протрезвеет... Сынонька, а ведь Петю батюшка перед смертью исповедал, причастил, соборовал.

– Как так?

– Чудом… Позвала я все-таки священника. Пришел отец Василий. Посмотрел на Петю, покачал головой. Отозвал меня на улицу. Отругал! Он молодой, горячий: «Да как же можно было дотянуть до этого! Жена называется. Он уже в таком состоянии, что ни исповедать, ни причастить… Эх, ты!..»

Вернулись в дом. Батюшка подошел к Пете и спрашивает:

– Петр, ты меня слышишь, понимаешь? Если да – можешь моргнуть глазами?

Тот моргнул!

Отец Василий:

– А два раза можешь моргнуть?

Петя моргнул два раза.

Священник спрашивает:

– Во Христа веруешь?

«Да», – Петя моргнул.

– Причастие сможешь проглотить?

«Да».

– Сейчас я тебя начну исповедовать. Буду задавать вопросы. Если хочешь ответить «Да» – моргаешь один раз, если «Нет» – два раза. Договорились?

«Да».

Батюшка мне говорит:

– Выйди. Если что – позову.

Долго-долго я в соседней комнате сидела. Вышел батюшка со слезами на глазах:

– Ну, все, что можно было человекам сделать, сделали. Причастил его, соборовал. Теперь он только в Божьей воле.

Спрашиваю:

– Сколько с меня?

Он говорит:

– Да сгинь с глаз моих! Церковь вам не бюро платных услуг…

А вечером сын заявился. С похмелья. Пришел с меня выпивку требовать. Я ору:

– Уйди, ирод! Ничего не получишь, хватит кровь мою пить!

Он на меня кричит, я на него. Плачу:

– Что ж ты делаешь! Ведь отец еще живой, он слышит все…

И в этот момент поглядела на Петю. А он смотрит на нас, и губы у него шевелятся. Я подбежала, наклонилась:

– Петя, Петя, ты что-то сказать хочешь???

А он тихо-тихо прошептал, будто ветерок прошелестел:

– Я вас всех прощаю. Я вас всех люблю.

И закрыл глаза насовсем…