Ещё одна словесная формула вождя пролетариата и памятные штрихи её реализации в сельской действительности.
Учитывалось буквально всё, и не только на колхозных подворьях, но и во дворах колхозников и служащих: каждая курица на насесте, каждая яблоня или куст крыжовника в саду, и всё облагалось непременным налогом. Зная, что денег у народа нет, собиралось всё натурой.
Молоко летом довезти до города свежим никак не представлялось возможным, поэтому в райцентре был построен Маслопром, куда и я два раза в день, утром и вечером, таскал по ведру только что надоенного от коровы молока. Если лактометр показывл жирность молока ниже требуемой, количество зачтённых литров в журнале регистрации тут же уменьшалось. Потом моё молоко пропускали через сепаратор, и домой возвращался уже с т.н. обратом, обезжиренным молоком, которым и питалась семья.
Большую часть куриных яиц тоже забирало государство. Даже когда забивали к зиме выращенного поросёнка, шкуру его тоже обязаны были сдать заготовителям, не имея возможности опалить тушку и засолить на зиму нормальный шпиг.
А уж всё колхозное достояние, тем более, постоянно находилось под неусыпным контролем череды проверяющих. Едва успевали распахать и засеять яровой или озимый клин, как тут же появлялись "уполномоченные" из района с треугольной саженью и обмеряли всё вдоль и поперёк.
Недели за две до начала сбора урожая наступала и наша пора. Прогноз и тестирование предполагаемого урожая - довольно трудоёмкое дело, на которое даже многочисленных проверяющих из района не хватало, на должности "метровальщиков" приходилось набирать школьников, дожидавшихся уже этой возможности подработать на каникулах. Другой и единственный шанс найти рубли и копейки на свои мальчишечьи нужды - сдавать шкурки выливаемых из нор на полях сусликов нельзя было даже и рядом ставить для сравнения с этой престижной работой.
Районный уполномоченный отвозил счастливчика на место "метрования" и показывал конкретные места трудовой деятельности, а потом выдавал раскладной квадратный метр, мешочки для зерна, и назначал дату очередной встречи с уже подготовленным для него отчётом. Методика учёта была проста. На каждом поле с дозревающими колосьями надо быдо "квадратно гнездовым методом", по четырём углам и посредине поля, уложить рамку квадратного метра, собрать все попавшие в этот квадрат колосья, растереть их в руках и, усилием лёгких отделив зерна от плевел, сложить их потом в отдельный мешочек с кодом места сбора, не обронив при этом ни одного зерна.
Этот квадратно-гнездовой метод - один из знаков тогдашнего времени. Точно так же, следуя этой методике, закапывали мы всей школой по пять желудей за один приём, претворяя в жизнь "Сталинский план преобразования природы", когда нас вывозили в степь для посадки защитных лесополос.
Возвращаясь к мешочкам с зерном, скажу лишь, что сдать по акту таких вещдоков надо было очень много, а каждый - это часы и километры в июльскую жару и вдали от воды.
В районной конторе затем зерно взвешивалось, результат умножался на квадратные метры площади, и, в соответствии с этим, точно подсчитанным, размером урожая, назначался потом план колхозных хлебозаготовок, лишая колхоз даже минимальной возможности что-то заначить для собственных нужд и раздачи крестьянам на трудодни. Ведь до самой глубокой осени колхозники за свой труд ничего не получали, кроме "палочки" - одного трудодня в ведомости. Окончательный расчёт, как правило, зерном и овощами, проводился лишь по завершении всех уборочных работ, в соответствии с количеством заработанных "палочек". Конечно же, это были крохи, и жили все лишь за счёт приусадебных участков и живности во дворе.
Рвение на работе поэтому было соответствующим, работали из-под палки, но на безденежном селе нельзя было применить тогдашний закон "3 по 25", державший в дисциплинарной узде горожан, по которому за опоздание на работу приговаривали в суде к трёхмесячному вычету из зарплаты 25%, а при повторном опоздании - уже к реальным лагерным срокам. Зато здесь вовсю правил "закон о колосках", по которому за любое хищение колхозной и социалистической собственности, включая даже и собирание колосков, оставшихся на уже убранном и уходящим под снег колхозном поле, давали всем без разбора стандартные 25 лет лагерей.
Самым главным событием года, конечно же, было то самое общее колхозное собрание, на котором подводились итоги трудовой деятельности и делилось заработанное. Лучше всего иллюстрирует это событие анекдот той поры.

Идёт то самое собрание.
"Как распорядимся заработанными средствами?", - спрашивает председатель.
"Разделить на трудодни!", - гремит мощный хор сзади.
Слово берёт заведущая МТФ: "У меня коров кормить нечем, съели уже всю солому с крыши. А зима на носу - все помёрзнут. Нужны средства, чтоб утеплить коровник".
"Это когда ещё зима-то, - возражает зоотехник колхоза, - а у меня уже сейчас свиньи под дождём, барахтаются в навозной жиже и тонут".
Тут слышится сзади голос местного деда Щукаря: "А давайте лучше купим на все средства фанеру и построим большой ераплан".
"Какой ераплан? Зачем ераплан?", - всполошился председатель.
"А чтобы сесть в него всем кагалом и улететь отсюда к ***не Фене".