Несмотря на все перемены и нововведения, однако в основе своей система жизни и общественных взаимоотношений оставалась такой же косной и нерушимой, заложенной раз и навсегда, как и раньше.
В годы правления Хрущёва, а потом и Брежнева, дабы продемонстрировать демократический фасад страны, несколько раз объявлялось о прекращении глушения т.н. "вражеских голосов" на коротких волнах, но не успевало пройти и года, как после очередного политического скандала "заглушки" снова включали на всю мощь. И снова приходилось прибегать к разным ухищрениям, чтобы расслышать за грохотом и завыванием музыкальные обзоры Севы Новгородцева или воспоминания Светланы Аллилуевой.
Всё менялось вокруг, но только не коричневые платья и белые фартуки школьной формы. Длина стрижки чуть больше ортодоксального "полубокса" воспринималась как идеологическая диверсия. Наша первая практика в городе Сталино (ныне - Донецк) пришлась как раз на время всесоюзной кампании борьбы с т.н. "плесенью" - стилягами. Нас, студентов - москвичей, несколько раз на улицах областного центра останавливала "лёгкая кавалерия" дружинников, с места в карьер начинавших замерять ширину концов штанин наших брюк. Если она составляла меньше трёх спичечных коробков, обе штанины немедленно распарывались по шву от кармана до самого низа, и их обладатель вынужден был спешить домой, чтоб сменить одежду. Самое смешное, что через пятнадцать лет, когда с Запада пришла мода на расклешённые брюки, бывая в командировках, опять наблюдал таких же провинциальных дружинников всё с тем же измерительным инструментом, строго отслеживающих, чтобы ширина штанины не превышала четыре спичечных коробка. Вот оно, наше тогдашнее прокрустово ложе: не меньше трёх, не больше четырёх.
Ещё в начале коллективизации на селе, в далёком 1929 году, владение лошадью вменялось партийной директивой, как отличительная черта кулака. Проходили годы и пятилетки, но ничего не менялось, лошадь на личном подворье оставалась вне закона. Появились уже во дворах "Жигули" и "Нивы", хозяева прицепляли к ним самодельные телеги и таратайки, пыля потом по бездорожью, чтобы привезти домой охапку древесного сушняка или ворох скошенной травы. Получалось, с семьюдесятью лошадиными силами ты - не кулак, а с одной лошадиной силой должен быть ликвидирован, как класс. Многие, как мой отчим, а вернее - второй отец, Василий Иванович, так и умерли не дождавшись осуществления этой мечты всей жизни - иметь лошадь. Сколько раз приходилось слышать его мечтательные вздохи: "Эх, если бы мне сейчас лошадь...". Он даже работать устраивался только в те районные конторы, где лошадь всегда была под рукой.
Не менее поразительна живучесть и ещё одной директивы всё тех же сталинских времён. Перед каждым государственным праздником положено было обязательно все пишущие машинки со всего огромного здания нашего конструкторского бюро снести в одно помещение 1 отдела, где они и должны были находиться опломбированными все эти праздничные дни. На вопрос "зачем?" следовал ответ: чтоб никто не воспользовался ими для печатания листовок и прочей антисоветчины. От такого ответа у нормальных людей мозги сразу сваливались набекрень: зачем это делать именно в выходные, когда твой приход на предприятие будет отслежен вохрами на проходной - не лучше ли заняться этим в своё рабочее время? Или антисоветчиками являются сами вахтёры, которые только и ждут, чтобы добраться до средств печати, когда в здании никого не будет?
Шли годы - пишущие машинки уже появились в свободной продаже, вслед за ними - и компьютеры с принтерами, распустили компартию, Ельцин пошёл уже на второй срок, но, прежде, чем сесть за предпраздничный стол, мужики должны были всё так же доставлять на руках тяжеленные печатные агрегаты всё в тот же вечно первый отдел.