Всюду нас окружают лица. Мы научились их видеть насквозь. По неприметным пропорциям носов и подбородков мы без труда отличаем женское лицо от мужского, а брата Васю от брата Пети. Даже характер можно угадать по физиономическим признакам. А уж настроение – так легче лёгкого.
В детстве, в очертаниях чашки или часов мы тоже различаем лица. Ножницы удивлённо смотрят на нас своими ушками, и самоуверенная буква А спорит с насупленной Б. Вещь имеет осанку, позу, словно дающую ещё лучше понять её неподвижную жизнь. В узорах ковра предстают важные процессии и демонические пляски, поединки многолапых чудовищ с разверстыми пастями. Сосны за окном, как застывшие в судороге женщины, тянутся руками к небу над понурым и задумчивым обрывом. Природа полна лиц, характеров, настроений, и диалог облаков с речной водой не кажется менее реальным, чем диалог соседок у калитки.
Наша система распознавания образов настроена на такую чувствительность, что видит искомое всюду, чтобы не пропустить его там, где оно действительно есть. Ведь нет ничего важнее, чем угадать, что за птица твой новый друг или враг, предсказать его поступки, вовремя подчиниться или взять инициативу. Для этого черты лица, мимика, манера двигаться и говорить дают нашей интуиции поистине бесценную информацию. Потому и отношения между людьми столь тонкая и многоплановая материя, где автоматика нашего подсознания подчас значит неизмеримо больше, чем самый изощрённый расчёт. Милая, твоя улыбка натянута, я вижу, что ты недовольна!
Как всегда в технике, плата за чувствительность – ложные сигналы. Потому циферблат часов как глазами смотрит на нас числом 12, трёхфазная розетка скривилась, словно ест лимон, а в урчании холодильника слышится поучительная интонация. Даже в зрелые годы, если расслабиться (и немного сойти с ума=)) всё это чувствуется определённо. Поэты соврать не дадут – у них деревья кормят грудью, а кораблям снятся сны. Всё живое и неживое умеет плакать и смеяться, реке можно поведать свою боль, а утёсу – тайну. Впрочем, и вполне нормальные люди по душам общаются со своими компьютерами и автомобилями, когда что-то идёт не так.
Что же удивительного в том, что с древнейших времён люди наделяли предметы чувствами и желаниями, заклинали их словами? Как в сказке: "Огонь нейдет камень палить, камень нейдет топор тупить, топор нейдет дубье рубить, дубье нейдет людей бить..." Вот и нет козы с орехами. Кстати о дубье и прочей военной технике – согласно финской "Калевале" у железа попросту скверный характер, отчего и случается кровопролитие.
В сказах Бажова камень и золото не просто ищутся горняком в недрах земли, а даются или не даются ему волей подземных демонов. Так мы везде ищем вокруг себя чужую волю – будь это духи рек и лесов, единый бог-творец, соседки-ведуньи, масонский заговор или происки вездесущих спецслужб. На этом от самых корней складывалось наше мышление, наша культура, и долго ещё не переведутся маги и экстрасенсы, снимающие порчу и приворот с доверчивых домохозяек. Призраки наполняют наше сознание, и нет для нас ничего интереснее, чем вскрывать на кухне заговоры и враждебные козни мировой закулисы.
А камень в горе лежит миллионы лет, бесстрастно и неподвижно. Он ждёт трезвой мысли и верной руки горняка, а не приказа от каменной девки. Так и фундаментальные законы жизни ждут исследователя и инженера, а не жреца и конспиролога. Это они, мёртвые и безразличные, повелевают всем живым, от последней бактерии и амёбы до серых кардиналов глобального бизнеса.
На христианских иконах бог-отец имеет типичный человеческий облик. Даже это бесконечное обобщение, этот иллюзорный абсолют обрёл человеческое лицо в глазах тех, кто ему поклонялся. Он, содержащий в себе целый мир, униследовал от создавших его людей человеческие чувства и человеческий характер, примитивный, противоречивый и скверный.
Но гуманист знает, что из всего что есть вокруг нас только человек чувствует по-человечески, только к человеку и подобным ему существам применимы понятия цели, смысла, правды, добра. Их не было и не могло быть в природе до того как наши предки впервые испытали боль и радость на этой Земле. И он не верит лицам, глядящим невидящими глазами из чащ и облаков, фантазий и абстракций. Всё это лишь мёртвый камень, из которого люди строят себе дом.
В этом доме не переведутся красивые песни. Ведь и поэт-гуманист работает с олицетворениями. Быть хозяином своих олицетворений, а не давать им хозяйничать над собой – вот граница, отделяющая поэта от мистика. Надо ли говорить, что быть хозяином собственной головы лучше, чем повелителем целого мира.

Можно ли всерьёз воспринимать мир, в котором, чтобы жить, надо ежедневно растерзать другого? В котором каждое поколение поставляет в жизнь слабых и больных – заведомо обречённых "уродцев", рождённых только на муки? Мир, в котором твои дети должны загнать в могилу чужих, или будут загнаны туда ими? В котором неизбежная смерть для тебя обставлена безотчётным ужасом и бессмысленными муками? Таков "план творения", реализованный природой – может ли кто-то из нас с чистой совестью подписаться под ним?

Можно ли всерьёз воспринимать человека таким, каким мы знаем его всю историю? Тех, кто живьём варил семьи врагов в котлах с нечистотами? Тех, кто резал ремни из кожи за последний медяк? Тех, кто под словеса о Боге и Отчизне миллионами посылал одних людей убивать и калечить других, вырезал и сжигал целые народы, оплёвывал и стирал память о них? Мачеху из сказки, привязывающую ребёнка в лесу к дереву? Бандита из новостей, спалившего товарища в бочке с мазутом? Это – не исключения. Лишь одна снежинка с невиданного айсберга человеческой злобы, горя и равнодушия.

"Что естественно, то не безобразно",- учил Аристотель. Но почему тогда нас воротит от картин изначально уготованной нам природой естественной, животной жизни – с её дикой, беспощадной борьбой за место в иерархии, за материальные ресурсы, за противоположный пол, за будущее своих детей? Всю свою сознательную историю люди стремились ограничить эту борьбу, создавали и совершенствовали нравственные, религиозные и юридические правила, вводящие её в искусственные, чисто человеческие рамки. Издревле люди видели тщету своей суеты, безысходность страдания на Земле. Крупнейшие мировоззренческие системы были призваны отвлечь людей от удовлетворения своих естественных вожделений, разоблачить естественные, животные ценности, преодолеть конфликты, обуздать жадность и злобу, тем самым уменьшая страдание. Но ни одной из мировоззренческих и идеологических систем, от буддизма и христианства до марксизма и либерализма, не удалось научить человека, как перестать быть животным. До тех пор, пока животным инстинктам будет позволено бесконтрольно врываться в психику человека, по своему усмотрению распоряжаться его разумом и его волей, мотивировать его действия сообразуясь исключительно с биологической целесообразностью, мир будет оставаться адом, а человек – мучеником и собственным палачом.

Необузданная жадность к ресурсам и страсть к бесконечному размножению приводят в действие жестокий закон ограниченности ресурсов – извечный корень страдания человечества, инфернальный фундамент биологического бытия. Он гласит: "Ресурсы ограничены, а размножение – нет, и нас всегда больше, чем может достойно прожить". Вот причина и естественное "оправдание" ненависти и злодейства, алчности и нищеты, всю историю терзавших человеческий род. Найдись возможность "отменить" этот закон, устранить его закреплённые эволюцией последствия в наших генах и нашей психике, как самые смелые утопии о мирной и безбедной жизни, о счастье и достатке для всех, без труда стали бы реальностью. Но, не изменив основ своей психики, человек не выйдет из-под действия этого закона, сколько бы он не наращивал производство, сколько бы ни совершенствовал технологии. Люди всегда будут обделять друг друга, и даже среди изобилия совершать преступления – из алчности, похоти, честолюбия. Закон джунглей записан эволюцией в ядре каждой нашей клетки, и изменить мир в нашу пользу можно одним единственным способом – решительно изменив нас самих – наши гены, мозг, нравственные возможности.

"Зверь рыкающий" из нашего подсознания не прочь бы и достижения генетики поставить на службу ницшеанской воли к власти, создав на основе биологических технологий новых кшатриев – солдат и тиранов. Пещерные ценности национализма и расизма помогут обосновать такой шаг и оправдать его чудовищные последствия. И, пожалуй, только общественное мнение в глобальном масштабе может повлиять на то, каким через считанные десятки лет будут человек и человечество. Нам в любом случае уже не быть такими, как десятки тысяч лет до того – истощение ресурсов Земли и вырождение человеческих популяций не оставляют нам и тени такой возможности. Но от нас зависит, какими будут наши потомки – беспощадными прагматиками, сцепившимися в схватке за мировое господство, или же великодушными гуманистами, счастливыми в своей воздержанности, в соответствии с христианским, буддистским и социалистическим идеалом свободного человека.

Не кажется ли Вам, что вся предыдущая история жизни на Земле, как и история многострадального человечества, будет иметь смысл лишь в том случае, если станет этапом на пути к новой истории, истории создавшего себя заново, просветлённого и преобразившегося Человека?

Можно сколько угодно клеймить человека за безволие, слабость, нестойкость, склонность к пагубным страстям, трусости и лжи. Но человек не берётся сам из себя, его склонности, хорошие или плохие, определяют генотип и условия развития личности, он сам получает себя таким, каким его породила природа и воспитала окружающая реальность. И уже от них зависит то, насколько много будет зависеть от него самого, под силу ли ему будет изменить себя к лучшему, и если по силам, то до какого предела. Человек не выбирает, есть ли у него задатки для того, чтобы быть сильным. Человек не выбирает, чего ему хочется.

Психологи, философы, религиозные проповедники произнесли немало заклинаний о том, что будто бы исключительно от человека зависит его судьба, его жизненный путь. Мы привыкли повторять эти слова, мы любим искать в них силу. Но это лишь аутотренинг, лишь благотворный самообман. От нас не зависят наши гены, от нас не зависит история тех душевных травм и воспринятых в детстве глубинных мировоззренческих установок, которые живут в нас и всю оставшуюся жизнь направляют ход наших мыслей и действий. Человек не всесилен в управлении собой, и это мягко сказано – не всесилен.

Базовые программы нашего самоощущения и поведения генетически заложены в нас эволюцией. Это они, вступая в конфликт с моралью и разумом, толкают нас на путь зла и страдания. Нам трудно анализировать наши инстинкты, оспаривать их правоту. Средневековые палачи иногда приковывали сжигаемого на длинную цепь, и он умирал ещё медленнее, стараясь держаться дальше от жара, не в силах преодолеть ставший уже бессмысленным инстинкт самосохранения, волевым усилием погрузиться в огонь. Христианские богословы считали, что вечные муки людей в аду лучше, чем их полное уничтожение, возвращение в изначальное небытие. Если считать корчи и вопли обезумевшей жертвы проявлением её доброй воли, они будут правы – любая мука лучше смерти, вечная казнь лучше небытия. Так же считаем мы по сей день, отказываясь от эвтаназии и заставляя наших больных в неслыханных муках умирать месяцами. Впрочем – кто сказал "заставляем?" Что мешает им, скажем, усилием воли перестать дышать, и задушить себя до смерти? Попробуйте сделать так на досуге – это совершенно безопасно, и ещё раз наглядно показывает ограниченность самоконтроля. И если кто-нибудь помянёт будто бы остановившего своё сердце йогина, стоит его спросить, почему он до сих пор не умеет этого сам.

Человек не привык воспринимать себя как нечто составное и противоречивое. "Я", "экзистенция" кажется нам неделимой. В лучшем случае конфликт побуждений изображается в виде двух духов, нашёптывающих человеку советы. Один из них, разумеется, демон-губитель, другой – спасительный ангел. Ещё бы, всё гораздо сложнее. Разделить "я хочу" и "мне хочется", как проявления разных частей своего "Я", разных структур своего мозга – не такая простая задача. Ведь не будь "мне хочется", никогда не возникло бы "я хочу". Первое древнее, сильнее и фундаментальнее. Часто это инстинкты, восходящие к тем временам, когда наши далёкие предки дышали жабрами и собирали пищу с морского дна ртами без челюстей. Без всякого разума они управляли жизнью мириад поколений организмов до нас, и оказались достаточно хороши для того, чтобы разум вообще имел шанс появиться. Инстинктивный страх перед смертью – одно из проявлений инстинкта самосохранения – явление как раз такого порядка. Это то фундаментальное "хочется", которое и приводит в движение тело и разум человека, заодно с пищевым, половым и родительским инстинктами. Все вместе они без нас знают, что нам делать, и не преминут если что заявить об этом бурей ощущений и эмоций. Запущенный с их помощью разум в своём "я хочу" с трудом может вступать с ними в конфликт, и то лишь с их сиюминутными требованиями для их же долгосрочного удовольствия. Впрочем, их удовольствие – это как раз наше, не разумом же человек страдает и довольствуется! Но и думает он – о том, как довольствоваться, а не страдать – не инстинктами. В общем, никакого "неделимого Я".

Что, порой, выходит из взаимодействия разум-инстинкт, мы уже видели на печальном примере с костром. Инстинкту не объяснишь, что жизнь всё равно уже кончилась, и продлевать собственные муки нет ни малейшего смысла. Он сделает всё для того, чтоб палачи могли гордиться своим мастерством. Способов "выключить" инстинкт у разума нет – он вообще занимает подчинённое положение. Охота пуще неволи.

Не разум человека отвергает небытие до последней возможности, не воля в муках оттягивает неизбежный конец, нет, лишь инстинкт до последнего сопротивляется неизбежному. Творцу инстинктов, естественному отбору, плевать, в каких муках умирает живое, для него интересны выживание и размножение, но не смерть организма. Нет механизма для естественного отбора на признак "скончался мирно". И это не говоря о том, что выживают не те, кто защищён от страдания, а те, кто защищён от бездетности и преждевременной смерти. Страдание – стимул для выживания и размножения. В эволюции шёл и идёт отбор на способность страдать. Страдание угодно природе, но нет такого организма, взятого отдельно, которому было бы угодно собственное страдание.

Небытию страдание чуждо. Но страх смерти затмевает собой знание об этом. Небытие как "смерть вечная" для отвергших христианского бога – есть в христианстве и такой взгляд на загробные перспективы – пу'гало, созданное из ничего. Смерть – заключительная часть жизни, процесс ухода из неё. Небытие – такое же отрицание смерти, как и отрицание жизни вообще. Тот, кого нет, не может умирать. Для небытия неприменимо даже словосочетание "быть мёртвым" – только просто "не быть". Немало написано о "страхе перед ничто" – но это лишь страх ухода в ничто, а не конечного пункта. "Страшно умирать" – это не "страшно не быть". Там, где тебя нет, бояться нечего. Небытие не хуже буддистской Нирваны и лучше христианского Рая – лишь страх умирания, пленяя разум, мешает это понять.

Мы все одинаково невиновны – праведники и маньяки, монахини и завоеватели, спасители жизней и уличные бандиты. Если у нас хватит смелости научиться смотреть в глаза горькой правде о нашей судьбе, у нас всех ещё есть шанс изменить к лучшему себя и окружающий мир. Но, начиная с самовоспитания, нельзя остановиться на нём. Чтобы стать лучше, человечество должно вмешаться в бесчеловечное творчество естественных законов и создать себя заново – с другими генами, другими инстинктами, другой организацией жизни. О том же, что после жизни, есть потрясающее в своей простоте благое известие – НИЧЕГО, и пусть завидуют адепты всех проповедующих посмертье религий. Небытие перечёркивает звериную мстительность "воздаяния", даруя нам поистине надмирную справедливость – для всех одинаковый блаженный покой.

Люди всегда барахтались среди собственного зла и страдания, и вряд ли когда-либо были этим довольны. Тысячи лет назад они уже искали того, кто во всём виноват – боги? рок? они сами? Библейская книга "Бытие" вынесла обвинительный приговор родоначальникам человечества, Адаму и Еве, непослушание которых стало "первородным грехом", нарушившим первоначальный благой замысел Бога о мироустройстве, бросило бессчётные поколения в скорбную земную юдоль.

В те времена, когда писалась эта злополучная книга, люди не знали о самих себе ещё очень многого. За причину всех поступков человека вполне могла сойти необъяснимая "свободная воля", по умолчанию считалось, что человек действует спонтанно, сам из себя. А значит и ответственность за свои дела ему делить не с кем. Оставалось только каяться и тяжело искупать свою врождённую невольную вину, свою неискоренимую греховность.

Многие века спустя, механизмы, приводящие в действие психику человека, заставляющие его поступать тем или иным образом, были выставлены наукой на всеобщее обозрение, получили свои названия – инстинкты, комплексы, аффекты. Черты характера, личностные качества, само направление мыслей оказались обусловленными, а самостоятельность человека в их проявлении – очень и очень относительной. Таинственная "свободная воля" исподволь распалась на необходимые следствия генотипа, условий развития, воспитания, опыта, текущей ситуации. Понятия ответственности и вины приобрели совсем другой смысл, в свою очередь оказались лишь механизмами, регулирующими поведение человека в обществе.

Да, человек всё так же ощущает себя свободным и ответственным перед собой за свои поступки. Следствия сформировавших его причин стали им, он – и есть эти следствия, и в каждый конкретный момент действительно именно от него зависит его поведение, последствия его деятельности. Это и есть его "свободная воля" – действительно свободная здесь и сейчас, но всегда обусловленная не зависящим от человека прошлым. Мы чувствуем себя свободными, спонтанными, когда смотрим каждый на себя изнутри. Но глядя на себя со стороны, глядя на других людей, легко можем понять, что целиком находимся в мире причинности, являемся его частью. Можно сказать ещё по-другому – как субъект человек свободен, но как объект – обусловлен... если не предопределён. Как субъект он может нести ответственность перед самим собой, но как объект, перед другими в той же мере – не может.

Можно и нужно регулировать поведение человека и общества законами. Можно и нужно бывает пресечь преступную деятельность человека, наказать его в пример другим. Но обвинить его, обвинить в полном смысле слова – нельзя. Причины сделанного им зла не упираются в него – они уходят в непознаваемую бесконечность. Если считать наказание злодея справедливым, то тут можно говорить о справедливости только как об адекватности самозащиты общества и эффективности предупреждения нового зла, но не как о "воздаянии" строго по заслугам. Идея справедливости как "воздаяния" – отрыжка дикарской мстительности, примитивного неумения прощать. Между тем, похоже именно "воздаяние" многочисленные авторы Библии считали "высшей" справедливостью. Вообще, на скромный взгляд автора этих строк, в нашем заведомо заражённом злом мире единственная действительно высшая справедливость, какую можно было бы себе представить – это одинаковая максимальная награда для всех, абсолютно независимо от "заслуг".

Злоба и жестокость, жадность и лживость, горечь потерь и ужас смерти, оказались начертаны на молекулах ДНК, созданных на долгом пути эволюции законами и условиями внешнего, дочеловеческого мира. "План творения", реализованный бесстрастной природой, задолго до первых людей содержал чудовищные законы животной, а потом и человеческой жизни. Теперь-то ясно, что в своей основе человек был и остался животным, что его иерархическое, половое, территориальное поведение продолжает направляться всё теми же инстинктами зверя. Ясно, что все слои культуры, все знания и навыки мышления, на практике обычно остаются орудиями в руках этих инстинктов. Стоит ли вспоминать, что наивные попытки коммунистов "перевоспитать" человека, пробудить в нём сознательность, убедить его разумно действовать для общего блага, потерпели скорый бесславный крах. Построить разумное общество, ориентированное на счастье каждого, оказалось не так-то просто – в природе испокон веков было востребовано не счастье, а адаптивность.

Так кто же виноват в неизбывной горечи жизни под солнцем? Природа? Но природа, если её не обожествлять, не может быть ни в чём виновата. Она просто есть. Несмотря на всю непознаваемость её начал, ей самой не может быть присуща "свободная воля". И нам остаётся сделать единственный возможный, и, на мой взгляд, правильный и замечательный вывод, вывод, который, уверен, мог бы лечь в основу самой лучшей морали – в этом мире раз и навсегда никто ни в чём не виноват. Не правда ли, хороший повод лишний раз попытаться простить и возлюбить ближнего?

Надо сказать, что проблемы тех, кто ведёт свой род от обезьяны, меркнут перед горем потомков Адама. Человек, сотканный из обыкновенных причин и следствий, в принципе может быть изменён и облагорожен искусственно, через те же причины и следствия. Человек же, подконтрольный таинственным потусторонним силам и принципам, может надеяться только на потустороннее... А вот об этом ниже.

Как известно, создав на шестой день человека, Бог сделал широкий жест, предоставив ему свободу, с этого и началось. Кому, скажите, нужна свобода в Раю, где и так всё хорошо? Кому вообще понадобилась бы свобода от Бога, будь Бог действительно так добр и совершенен, как принято думать? Зачем людям свобода свернуть с пути, если этот путь и вправду единственно верный, а кругом – страдание и смерть? Она нужна только теперь, после грехопадения – свобода друг от друга, от агрессивных, жадных, испорченных людей. Да и при чём тут свобода – почему уже первые люди, которых Бог лично слепил из глины и в которых лично вдохнул душу, оказались устроены так, что при первой возможности потянулись к греху?

Если верить Библии, пророк Ездра спросил у Бога, откуда взялось "лукавое сердце" Адама, заставившее его согрешить, откуда "корень зла" в сердце народа, перед которым отступает всё доброе? Но посланный к нему Богом ангел Уриил лишь посмеялся над его ничтожеством: "обитающие на земле могут разуметь только то, что на земле; а обитающие на небесах могут разуметь, что на высоте небес". Божественного разума недостаточно, чтобы растолковать человеку, за что он страдает. Что прикрывает уклончивость ответа Творца – преступную халатность? злонамеренность? пофигизм? И это – всесильный единый Бог, единственная причина всего, причина самого себя, единственный, кто несёт безраздельную ответственность за всё происходящее в созданном им мире!

В беседе с Ездрой всеблагой Бог радуется о немногих – о тех, кто спасётся, и признаётся, что ему наплевать, что большинство людей напрасно промучится на Земле, и после отправится в Ад на вечные муки. Он знает это, он говорит об этом заранее – о смерти Христа, о наказании грешникам, но не шевельнёт всемогущим пальцем, чтобы что-либо изменить, словно мир не в его власти и никакой он не бог. И тогда, сокрушаясь о поступке Адама и злых путях человечества, боголюбивый и богобоязненный пророк Ездра в отчаянии произносит своё обвинение Богу.

"Я отвечал и сказал: вот мое слово первое и последнее: лучше было не давать земли Адаму, или, когда уже дана, удержать его, чтобы не согрешил. Что пользы людям – в настоящем веке жить в печали, а по смерти ожидать наказания?" [3Езд.7,46]

Это неотразимое обвинение известно теологам как вопрос о теодицее. И не только сам Ездра, но и вся религиозная мысль человечества вот уже больше двух тысяч лет не может ничего с ним поделать.

Древним думать и переживать было некогда. Тяжёлый труд, напряжённая борьба за выживание, занимали все их силы и помыслы. У нас время есть, есть возможность отложить всё, на всё плюнуть, и посмотреть на свою жизнь, на себя, на то, что вокруг нас. Посмотреть – и ужаснуться.

У древних людей был миф. Над ним не нужно было думать, сопоставлять, сомневаться. Были боги, которых можно просить. Были сказки, страшные, но со счастливым концом. Был круг времён, замкнутый, в котором одно поколение повторяло судьбу другого, без перемен, без страха, что всё оборвётся, и без надежды, что всё изменится к лучшему.

Но было страдание, очень много страдания. А раз так, со временем появились и вопросы – откуда оно, зачем, и неужели – навсегда? И тогда приходили волхвы, приходили пророки, и учили, как не гневить богов, как заколдовать этот непослушный мир, приманить удачу и счастье. Обещали, грозили, искали виновных, снимали напряжение ума и души. Конечно, им верили, потому что некому больше было верить.

Теперь мы видим столько пророков, слышим столько красивых мифов, что ни во что уже не верится всерьёз. Кто прав, и где правда, если каждый говорит и пишет своё, и все – разное? Да может и нет никакой правды, а всё, что нам дано – слепота, растерянность и отчаяние? На свою беду, мы знаем не круговорот поколений, где внукам отпущено столько же горя и радости, сколько дедам и прадедам, нет, мы знаем историю ста поколений, трудный, тревожный путь – куда? Зачем? Взлёты и падения, надежды и перемены, всегда – разочарования, тёмный, неизвестный финал в конце – через миллиард лет? Через тысячу? Через какой-нибудь десяток?

С тех пор, как страдание и разум научили людей задавать себе и своим богам большие неудобные вопросы, написано бессчётное количество книг, проведены бессчётные диспуты, отгремели жестокие войны, бунты, революции, и казни, казни, казни... Каждый раз перо и меч освящала святая вера, чистые помыслы, благие намерения. А страдания меньше не стало. И всё больше и больше вопросов. Для чего мы живём? Почему умираем? Почему многие тысячи лет обделяем, мучим и убиваем друг друга? Как научиться жить по-другому? Когда и чем всё это закончится?

В разное время на эти вопросы отвечали по-разному. А как можем ответить мы?

У каждого времени есть свой дух. Таинственные языческие века сплетены из магических связей и олицетворений. Фанатичное средневековье пропитано божьим страхом и горячей надеждой. Решимость нового времени взрывается неудержимым бунтарским кличем. А наше время идёт следом, на поле затихшей битвы, ступает по осколкам растоптанной веры, по крови погибших идей. В статьях и книгах, в стихах и песнях, на форумах и в дружеских беседах, чем больше хотим от него спрятаться, тем яснее чувствуем его истинный дух – дух скорби, отчаяния и растерянности. Умные дяди назвали этот дух постмодерном.

Депрессия теперь – не хандра бездельников, а смертоносный мор. Мы убиваем себя уже чаще, чем убиваем друг друга. Среди груд умных книг и полных холодильников, мы подчас несчастнее голодного дикаря. Эра разума стала эрой отчаяния. Эра свободы – эрой одиночества. Человек так и не нашёл тех ответов, которые смогли бы его изменить, и безвольно опустил руки.

Но назад пути нет. И все попытки вернуться назад – за ширму веры, в лоно природы – заканчиваются одним только фарсом. В 20 лет вырядившись в школьную форму и взяв в руки букварь, уже не станешь первоклассником. Никакая тайга, никакой Тибет не научит нас другому образу мыслей, не даст нам другую культуру, вместо той, в которой мы выросли, и только её плоды, выросшие в нас, мы сможем передать нашим детям. Быть настоящим, быть собой для нашего поколения – это быть человеком XXI века... и даже, если получится, XXII. И надо быть собой, чтобы идти по своему пути, давать ответы, создавать идеи, в которые самому действительно верится, утверждать их в жизни так, как это самому действительно нужно. Только настоящее, невиданное, новое, сможет выжить и дать плоды, наплевав на все мертвящие разочарования истории. Но мы не дошли ещё до новых идей, не вдохнули в них жизнь, не преобразили дух времени на границе следующей, новой эпохи. Пока мы лишь успели пропитаться этой эпохой... Но как уже от неё воротит!

Всё новое – в чём-то забытое старое, но не возвращение назад, а новый виток длинной спирали. В глазах "пропащей" субкультурной молодёжи новой силой, новой жизнью наливаются отчаянный цинизм и метафизический бунт, вызывающая обречённая покорность и всепрощающая вселенская любовь. И всё это вроде знакомо, и всё это было когда-то давно... А может быть, лишь дежа вю заставляет меня думать о прошлом, глядя на чахлые пока всходы будущего? Может, вот так, на постмодернистской помойке истории, среди зловонного мусора, в неизъяснённых чувствах и туманных догадках, рождается новый, нежданный виток, первый шаг по новому пути человечества?

Этот блог я создал с тремя основными целями:

1) Поумничать

2) Поблевать от "философской интоксикации"

3) Покритиканствовать

В чём сам себе желаю успехов!

Самое дорогое, что есть у человека - это тараканы в его голове. И непросто бывает разобраться - то ли древо познания свалилось тебе на голову, то ли ты сам с треском рухнул с него? О деревьях, тараканах, головах...