Ооо господа, никогда не пейте бальзам Старый Таллин больше одной рюмки. Иначе вы раскуете поиметь этот Таллин в своей голове. Петя данному наставлению не внял. Давно Лукин так не напивался. Но сейчас повод был. Вон он на столе лежит в двух экземплярах. Свидетельство о смерти Лукиной Марии Ивановны и свидетельство о смерти Лукина Александра Петровича. Вот по этому вчера Пётр Алексеевич Лукин бессовестно напился.

Утро заиграло новыми красками от того что кто-то барабанил в дверь.
И барабанил весьма настойчиво.
- Да кого там принесло то?
То что никого хорошего, Петька понимал отчётливо. Если первые два дня эпидемии в городе сохранялся порядок, то сейчас народ тихо стал срываться с резьбы. Милиции на всех не хватало. Да и погибала та милиция даже быстрее чем обычный люд. А значит социальная ответсвенность граждан падала пропорционально ослаблению дамоклова меча правосудия.
Потому лукин встал, влил в себя литр воды и две таблетки обезболивающего, после чего в одних трусах направился к сейфу.
Из соседней комнаты появился мрачный Енот и не менее мрачная Лида. У каждого были свои причины, но вот они там оказались. С кухни вышел голый по пояс Лунь.
- Пришёл в себя, эстет хренов?
- Пришел нах - беззлобно буркнул Лукин и стал открывать дверь сейфа.
- Кто это? – спросила Лида
- Кажись соседи.
Лукин натянул разгрузочный жилет и стрелковые наушники, вынул из сейфа карабин Вепрь и два бакелитовых магазина на 30 патрон.
В дверь начинают молотить со всей дури чем-то тяжелым, громко озвучивая Петькину фамилию, имя и неожиданно приобретенные достоинства.
- Коленька объявился! – мрачно бурчал Петя - Решил, бедняжка с корешами пощипать богатенького фраера.
Коленька, если кто не понял, наш подъездный гопник. Живёт он на этаж выше меня, но наводит шорох на весь дом. Сначала пытался приструнить и семью Лукиных, но был уложен мордой в кафель и бит ногами по почкам. Теперь вот решил свести счёты.
Ну что же. Каждый человек - сам творит себе проблемы на ровном месте. Жаждали с Петей общения трое. В руках у молодчиков были бейсбольные и ножи.
Как не странно, дверь открывать не хотелось. Петя прекрасно понимал что стоит ему щёлкнуть замком и всё, обратного пути небудет. Либо он уничтожит эту гадину, либо гадина пожрёт его.
То, что сейчас должно было произойти, рождало внутри организма противную мелкую дрожь, пронзало все существо предчувствием и предвкушением чего-то темного, запретного, атавистично тянущегося с далеких первобытных времен. Как будто в Кшатрии сразу два человека. Один оставшийся ещё с той жизни бился и кричал «нельзя, нельзя, беги отсюда, спрячься». Но был и другой. Он был как ледяная волна, и одновременно как раскалённая магма, что медленно с рокотом поднималась из глубин планеты. Это была та первобытная ярость. То желание вцепиться врагу в глотку ради собственного выживания. Кшатрии помнил, как буквально вечером Коленька с подельниками разложил на детской площадке какую-то девчонку и долго, сладострастно её насиловал. Помнил свой страх. Тогда несколько раз он ловил в перекрестие своего, а когда голову этого ублюдка, и несколько раз опускал оружие. Не мог он тогда перешагнуть через себя, через все ценности, что пытались в него вложить родители, через все их воспитание, через самую суть того, что составляло его душу, а заодно через человеческий, а может быть и божеский закон.
И тогда он не смог. Опустил оружие и наблюдал за страшной сценой. На крики девочки прибежал какой-то мужик интелегентного вида. Отморозки ударили его битой по голове. А потом долго били ножами. И человек кричал и булькал. Страшно кричал.
А потом они убили девочку. Походя, как свечку затушили.
А Петя ничего не сделал. И это его злило. Злило до зубовного скрежета. Злило до боли в пальцах, сжимающих карабин. Он ненавидел, когда бьют детей. А сейчас – о, сейчас он в бешенстве. И он будет их убивать. Всех. Если кончатся патрон, он будет рубить их топором. Если сломается топор то он будет рвать их зубами. Ибо всё его естество ненавидело этих людей. Нет нелюдей. Люди не способны изнасиловать маленькую девочку. Люди не могут потом сотворить то что Петя и в самом страшном сне не увидел.
Эта мысль его немного успокоила. О почувствовал, как несколько унялась колотившая его внутренняя дрожь, а к налившимся противной ватной тяжестью мышцам возвращается привычная пружинистая гибкость. Это не люди. Это злые существа что ведут войну против людей. А потому он уничтожит их. Да ему страшно. Страх перед боем дело вполне естественное. Ничего не пугаются только дураки и покойники, так что его минутная слабость вовсе не зазорна.
И кшатрии почувствовал, что исчезает тот старый человек. А есть этот, новый. Что порвёт и раскромсает.
Петька громко открыл замок и тут же отступил назад. Металлическую дверь рвут на себя так, что чуть не срывают с петель.
- Урод! Конец тебе пришел! Да я тебя… - два хлёстких выстрела тут же отрезвили его пыл. Кшатрии не думал. Руки делали всё автоматически. Две пули в правого, доворот корпуса и две пули в грудь левому.
Как свечку потушить.
Все три тела как марионетки, у которых разом перерезали все ниточки, рухнули на пол.
Петя делает шаг вперёд, хватает дверь за ручку и закрывает.
Два раза лязгает замок.
- Капец – выдохнул Енот.
- И не гори – выдохнул Кшатрии и сполз на пол. Ноги его уже не держали.