*Уважаемый автор! Уберите текст под кат.
*Куда убрать?
*В нашем сообществе длинные тексты убираются под кат. Как это сделать – читайте верхний пост.
*Простите великодушно, я ничего не понял: чем вам не понравился мой текст? Он - о кошках.
* Хоть о сусликах. Часть текста нужно спрятать под кат,чтобы его не было видно.
*Зачем?!


*Чтобы не было видно! Читайте внимательно.
*Извините ещё раз. Или вы меня не понимаете, или – я вас. Зачем вы предлагаете мне сделать текст невидимым? Он ведь просто о кошках!
*Он не весь будет невидим. Только большая часть.Для удобства читателей.
*Молодой человек, вы издеваетесь?!
*Это вы, по-моему, издеваетесь. И я не молодой человек, а женщина… и даже не женщина, а модератор.
*Давайте начнем сначала. Я написал о сиамских кошках. Это понятно? О кош-ках. За мой текст уже проголосовало 12 человек.Две-над-цать. И вы, тринадцатая, предлагаете мне отправить его коту под кат…тьфу…под хвост?!
* Вы всё понимаете буквально? «Невидимый» - не значит,что его никто не увидит. Под первым абзацем будет стоять надпись «читать дальше». Нажимаете на неё, и появляется ваш текст полностью.
* А другие тексты куда деваются?
* Исчезают.
* Послушайте, я не хочу, чтобы чьи-то тексты исчезали.Это будет нечестно по отношению к другим. Я вообще не понимаю,чего вы к моей статье привязались. Она – о кошках.То вы хотите, чтобы от неё только начало осталось, то, наоборот,чтобы ничего, кроме неё. Оставьте меня в покое!
*Я устала вам объяснять. Жду полчаса,если не уберете текст под кат, я вас порежу.
* Вы в своем уме так разговаривать?! Я вам в отцы гожусь!
* Не годитесь. Осталось двадцать пять минут.
* Ну и порядочки у вас… Ладно, что мне делать нужно?
* Давно бы так. Зайдите в редактирование поста.
* Куда?
* Уффф…. На «карандаш» нажмите.
* Сейчас, секунду…. Нажал.
* Вошли в редактор?
* Я, наверное, сильно нажал…
* И?
* Что «и»? Сломал его.
*Кого?!!
* Карандаш.
* Вы натурально издеваетесь. Уфф… Над вашим текстом,на экране компьютера вы видите изображение карандаша?
* Ну, вижу.
* Кликните.
* Что?
* Что «что?»
* Что крикнуть-то?
* Вы действительно такой? Правда-правда?И ни капельки не придуриваетесь?
* Послушайте, мордовератор, хватит меня оскорблять!Я уже сказал, что в отцы вам гожусь!
*Значит так, папаша… Наведите курсор мышки на изображение карандаша и щёлкните левой клавишей.Понятно?
* Чего тут непонятного? Любой идиот поймет.И не называйте меня папашей, терпеть не могу фамильярности.
* Вот и славненько! Открылось окошко?
* Да оно у меня с утра открыто!
* А чего же вы мне мозги тут целый час пудрите!! Уфф… Материться с вами хочется.
* Нервная вы какая-то. То вам не так, это не эдак. Чего дальше-то? Закрыть, чтоб не дуло?
* Ещё раз и помедленнее.
* Я говорю: окно закрыть в комнате?
* Так… Приехали. Я говорю про окно, которое вы в компьютере открыли.
* Теперь вы помедленнее, девушка… Что я открыл в компьютере?
* Окно!!
* Окно в компьютере? Вы когда-нибудь видели в компьютерах окна?
* Просто замечательно. Мне это уже начинает нравиться.Что у вас сейчас на экране видно? Не окно разве?
* Нет, сундучок с крышечкой. На крышечке заголовок написан, а в сундучке – текст о кошках.
* О, Господи! Так… между крышечкой и сундучком…нет, я не могу… между ними есть какие-нибудь знаки?
* Есть, да. Стрелка налево, стрелка направо, изображение оборванного листка… ну и так дальше.
*Вот! Вот оно!!! Поставьте курсор после первого абзаца, затем нажмите на изображение оборванного листка. Нажали?
* Пятнадцать человек проголосовало. Может не нужно, а?
* Нажал я, нажал…
*И что?
* Всё потемнело. А поверх кошек моих квадрат выскочил.
*Нажмите на слово «ок».
* Теперь какие-то значки в тексте появились… А посередине два слова -«читать дальше». Эти закорючки так и останутся?

* Нет, их ваши кошки сожрут. Сотрите шесть последних знаков. Вот этих: < /cut >. А после нажимайте «сохранить»
* Ну, нажал. И что?
*И всё! Как я рада, что вы присоединились к нашему сообществу!Просто словами не передать… Постойте… Вы что, ещё один пост написали?!
* Да. Он – о собаках.
* А под кат??????????????
*Куда, простите?..

 

 

Я ветреная, вздорная, немного непокорная, 
Отчаянно-небрежная, сумбурная до слез… 
Смешная, злая, нежная… Пушисто-белоснежная… 
Игриво-ироничная… И верная – всерьёз. 
Злопамятно-обидчива, ужасно неусидчива, 
Обманчиво-спокойная, умеющая лгать… 
Наивная, достойная, и гармонично-стройная… 
Святая и циничная, рожденная летать… 
Люби меня закатово, заснежено-крылатово, 
Полынно, больно, истово - и телом, и душой… 
Под звон дождя лучистого, светло и аметистово, 
Рассветными туманами, небесной бирюзой… 
Доверчиво и радостно, солено, пряно, сладостно, 
Изюмно-мармеладово , со вкусом коньяка… 
Опасно-леопардово, безудержно-смарагдово, 
Люби меня. Храни меня. Не убивай…пока

Ирина Корнетова (Дракулита)

 



— Ура, еду! Еду, ура, ж-ж-ж! Уай, как быстро, мамочки! Би-би! А чё би-би-то?! Подумаешь, поворот не показала! Если ты такой умный, сам должен понимать, куда мне надо. Тут вариантов-то — лево, право и прямо. Прямо я не поеду, я не такая дура прямо в дом ехать. Направо — библиотека, а я не такая дура, чтоб в библиотеку. А налево спа-салон. Там, за углом, в подвале. Что, догадаться трудно?

Ой, ты чего поворотник так резко включаешь перед самым носом?! Я испугалась!

Ну и чего ты встал? Ну, у мужиков и логика! Зачем он показывает поворот направо, когда тут можно ехать прямо?!

Такое чувство, что я что-то забыла… Пристегнуться? Пристегнулась. С ручного тормоза снять? Сняла… Ой, я же завестись забыла, так и поехала, растяпа. Хорошо, что под горку, может и не заметят, что я незаведенная еду. Вот я смешная, не вспомнила бы — так целый день бы и проездила.

Это кошмар какой-то с головой у меня. Может магнитные звёзды влияют? Утром весь дом перерыла, искала ключи от машины, а они в дверях были! Я же ими вчера дверь закрыла.

Так, куда же ключ поворачивать? Ой, завелась! Едем с первой передачи. Ой! Заглохла! Что это она? Может, бензин кончился? Нет, опять завелась! А! Я тормоз не убрала и сцепление не нажала. Или нажала? А, всё равно — еду уже. Куда ехать только? Ой! На красный проехала! Что ты кричишь, дядя! На зелёный я ехала! Страшный дядька какой. Я, когда кричу, тоже, наверное, некрасивая.

Ой, растяжка! «Скидка пятьдесят процентов на…» Надо вернуться прочитать. Чего дудишь?! Надо и встала! Посреди дороги? Ой… А дудишь-то чего?! Дудит! Прочитать-то дай… «Скидка на запчасти». Тьфу ты! Развесили что попало! Да не дуди ты, еду уже! И не делай такие глаза. Да, мне надо было накрасить губы! Эта помада больше, чем твоя «восьмерка» драная стоит. Ха! Когда Нинка кому-то в зад заехала, она своей помадой так подушку безопасности испачкала! Вечно какую-нибудь гадость дешёвую купит, а потом самой дороже получается.

Надо повернуть. Ой! Фары включила… Чего встал? Я тебе мигаю, борода! Ой! Забыла повернуть…

Так, кажется, застучал 4-й клапан. Или 3-й? Алё, Нин? Послушай, у меня где стучит? В окно стучат? А, точно, мужик. Четвертый уже или третий. Ладно, Нин, заболталась я тут с тобой и зелёный пропустила. И давно, наверное.

Эй! Куда прёшь? В шапке! Хонда в красной шапке! И зачем бабам в таких шапках машины продают? Куда прёшь? В таких шапках сто лет назад пёрли! А она нацепила и думает, что всё можно! В таких шапках прут прямиком на кладбище!

Неправильно я себя за рулем веду. По телефону разговариваю, губы крашу, а ведь, по большому счету, надо сначала брови выщипать, глазки нарисовать, да и волосы не уложены…

Ой, чё ты орёшь на меня?! Чё вы все на меня орёте сегодня, как сговорились?! Все равно я в этом ничего не понимаю. Щас мужу позвоню, он придет, разберется. Саша! Ты где? А ты поел?... А во сколько сегодня закончишь?... Чего звоню? Да у меня с машиной что-то… не едет… Да, уперлась в железку какую-то и не едет…. Какую железку? Ну, какие у вас там из машины сзади торчат? Буфер? Да, точно, бампер! Какой ты у меня умница. Какой бампер? Ой, мужик тут один встал на перекрестке, бампер свой дурацкий высунул, ну я в него и уперлась, и машина не едет дальше. И он ещё стоит тут и орет на меня… Саш! Приезжай, а? Я соскучилась уже. На чём тебе ехать? А, я же забыла совсем. Саш, я у тебя машину взяла, можно?..

Ладно, поехали! А что этот впереди вдруг остановился? А, ему красный свет.

Ой, как надоели эти затяжки на дорогах. Или как их там? Задержки. Нет не так, кажется. А, вспомнила, пробки! Вот язык дурацкий…

Интересно, а почему бардачок называется «бардачок»? Нет, в моей машине он будет называться «порядочек». Надо цветы еще на передний подоконник…

Поехали-поехали! Зелёный давно! Ехай-ехай! Ой! Красный! Чего на красный едешь? Я еду?! Заткнись! А не то рёбра этим как его звать… нет, не мужем… ну, который в багажнике!.. да не мужем, а этим!..

Ой, гаишник чего-то машет. Надо, наверное, помахать ему тоже….

Ой, я обожаю эту песню! Блин, да не бибикай ты! Почему, когда я останавливаюсь эту песню послушать, все ряды бибикают?

Такие нервные! Один нахал вчера тоже так возмущался! И всего лишь из-за того, что я его машину перекрыла и ненадолго в кино сбегала.

О-оп! Щас должна быть ямка. Ага, вот она, опять поддоном проскребла, значит скоро направо. Интересно, а куда я еду? Я помню, я на работу еду.

Ага, стоянка. Интересно, между этими машинами я помещусь? Та-а-ак. Поместилась! Ура! Ну и как же теперь я должна выходить по-вашему? Понаставили тут вплотную! Главно, тут места мало, дверь не откроешь, а с той стороны — вон сколько! Ну и ладно, не пойду на работу! Скажу — весь день за рулём в пробке просидела.

Алё, Нина? Я сегодня такого мужика подрезала…

 

 

НЕВЕЗУЧИЙ!
Вы, конечно, можете смеяться, но я уже привык: поскальзываться
на арбузных корках и падать на глазах у всей трамвайной остановки,
держа в руках люстру, купленную на именины жены, с размаху биться
о прозрачную дверь, а потом полгода выплачивать ее стоимость,
заступаться на улице за женщину, которую обижает один-
единственный хулиган, не зная, что в подворотне стоят еще четверо...
Ну, словом, невезучий я. А тут вообще такой конфуз произошёл, что
даже уже самому смешно. Короче, я в мусорном ведре застрял.

В кои веки решил отгул отгулять. Проснулся рано, дома никого нет.
Красота! Выхожу на кухню, глядь - мусорное ведро переполнено. Три
дня им повторяю: вынесите мусор, вынесите мусор. Хоть бы кто
почесался. Плюнул, вынес сам. Пошел в ванную сполоснуть,сполоснул,
поставил.Потом думаю, раз уж сюда пришел, заодно и сам сполоснусь.
Ну, скажите, стал бы нормальный человек после помойного ведра
мыться? Но это же нормальный...

Короче, помылся, стал вылезать из ванны и хрясь - нога в ведре.
Ну, посмеялся сначала, потом попытался стряхнуть - не стряхивается.
Да и неудобно - вторая-то нога в ванне стоит. Снова посмеялся, но уже
с холодком, и снова зачем-то в ванну залез.
Наверное, хотел ведро смыть.

Постоял, подумал, потом ногу с ведром в ванне оставил, а второй
ногой вылез и стал ведро о край ванны сдирать. Но я же скользкий
после душа-то. Поэтому свободная нога уехала на шпагат, и я всем
хозяйством о край ванны ка-а-к ексель-моксель! Слышу сквозь боль
нечеловеческую - что-то по полу покатилось. Ну, думаю, отдухарился
ты, мужик, теперь будешь в профсоюзном хоре фальцетом петь.
Отдышался, гляжу - слава богу: это, оказывается, банки какие-то с
полки упали. А у меня все на месте. И ведро в том числе.

Нога плотно бита в дно ведра пальцами вверх и уперта в
фигурный изгиб. Попытался снять с пятки - куда там, крепко сидит.
С носка попытался - ноготь в палец впивается, терпежу нет. Зачем-то
включил душ и набрал в ведро воды. Думал, оно от воды потяжелеет
и сползет с ноги, но все вышло наоборот - нога от воды разбухла и
застряла еще сильнее.

Решил пойти высушить ногу феном: типа, конечность усохнет и
ведро соскочит. И тут возникла новая проблема - как вылить из ведра
воду. Тот, кто думает, что это просто, тот ни черта не понимает в жизни.
Пришлось лечь в ванну, задрать ноги и вылить воду на себя. Сами
понимаете, приятного мало: ведро хоть и чистое, но все равно
помойное. Мокрый, с ведром на ноге пошел в зал искать фен. Иду,
гремлю этой мусорной дрянью на весь дом, ржу и матерюсь
одновременно.

Нашел фен, включил на самый жар, стал дуть им в ведро. Полчаса
дул. Ноге горячо, но она не усыхает, сволочь. Бросил фен, схватил
первый попавшийся крем жены (как потом выяснилось, самый
дорогой) и намазал им ногу. Думал, соскользнет. В итоге стало
скользить все: руки, вещи, дверные ручки. Все, кроме ведра.

Пошел опять в ванную. Иду - бум-хрясь, бум-хрясь - и пахну, как
идиот: сверху дорогим парфюмом, снизу - мусорным ведром. Сунул
ногу с ведром в ванну и снова набрал в ведро воды. Думаю, мол,
пускай нога вообще разбухнет и ведро лопнет к чертовой матери.
С полчаса простоял: ноге больно, а толку ноль. Опять пошел в зал.
Воду уже сливать не стал. Думаю, весь в креме сяду в ванну,
скользить начну и уже не встану. А тяжело, между прочим, с ведром
воды по квартире шляться.
Включил компьютер, набрал в "Яндексе": как снять с ноги ведро.
Узнал все про ведра с древнегреческих времен, но на главный вопрос
ответа так и не отыскал. Недаром говорят, интернет - это сплошная
помойка. Мусора полно, а ответа на животрепещущие вопросы не
дает! Заплакал от отчаяния и идиотизма. Шутки шутками, а нога уже
синяя вся. Так и до гангрены недолго. Позвонил в МЧС. Диспетчер
посмеялась, но потом слышит, мужик плачет, мол, еще полчаса и ногу
ампутировать придется, сжалилась, отправила бригаду. Ребята
быстро приехали, через десять минут. В дверь позвонили, я бросился
открывать, а потом смотрю: я же голый, после душа так и не оделся...

Вы когда-нибудь трусы через ведро надевали? Нет? А я надевал.
Теперь можно сказать, что в жизни я испытал все. И знаю точно: трусы
через ведро надеть невозможно, даже если это не трусы, а тещины
рейтузы. Трое трусов разорвал, пока это понял. Потом плюнул,
полотенцем обвязался и спасателей пустил.

Они молодцы оказались. Смеяться не стали, в две минуты ведро
распилили надфилем и сняли. Я перед ними чуть на колени не упал.
Спасибо, плачу, за то, что вытащили меня из безвыходной ситуации.
Да разве ж это безвыходная, говорит ихний старший. За час до тебя
мужик башкой в морозильнике застрял, хотел посмотреть, почему
лампочка не горит. Вот это ситуация. А у тебя так, фигня.

Ох и обрадовался я. Есть еще оказывается на свете идиоты. Это ж
надо додуматься: башкой и в морозильник! Как же он оттуда в МЧС
звонил???... Надо бы как-нибудь эксперимент поставить...
(Из инета)

Василий хотел бутербродов и любви. Именно в такой вот последовательности.
И потому скрипел зубами и табуретом, наблюдая как Светлана мучает батон хлеба.
Светлане хотелось серьезных отношений и пожаловаться на тупость ножей.
- Ножи совсем тупые. - вздохнула она. - Вот что значит - мужчины в доме нет.
- Есть брусок? - вскочил Василий в благородном порыве и понял, что лучше избежать технической терминологии. - Камень, которым точат ножи?
- Есть, конечно. - выдала Светлана требуемое и приготовилась умиляться на мужскую работу.
Василий сноровисто точил ножи по одному, отмечая заточку каждого фразой:
- А ну-ка попробуйте - как теперь?
Светлана резала хлеб и колбасу и ахала:
- Ну вот! Совершенно другое дело! Вот что значит мужчина в доме!
Василий от похвал смущался, гордился собой, бормотал "Какие пустяки"
и скрипел табуретом.
- Как невыносимо скрипит этот табурет! - сказала Светлана и продолжила многозначительно: - Вот если бы мужчина в доме...
- Есть молоток? - вскинулся Василий. - Сейчас мы его.. Мигом...
Стучал молоток, гордо пыхтел Василий, восхищенно ахала Светлана, упорно поскрипывал табурет.
- Вот что значит, когда мужчина... - упорно гнула свою линию Светлана.
- А еще кран....
- А ключ есть? - кидался Василий.
И опять что-то стучало, вжикало, тумкало. И снова ахала Светлана. И вновь Василий был горд и бубнил "Пустяки. Что вы право.."
- А еще розетка там... - смущалась Светлана.
- А отвертка? - подбрасывало Василия.
- Ухты! - восхищалась Светлана.
- Пустяки. - смущался Василий.
- Дверца шкафа там... - намекала Светлана, что без мужчины в доме совсем уж никак.
Василий стучал молотком, доказывая, что в постоянном мужчине нет надобности.
Достаточно пригласить в гости кого-то рукастого.
- У вас прям золотые руки! - восхищалась Светлана.
- Ну что вы! - отнекивался Василий, чавкая бутербродом. - Вы бы и сами могли. Надо только не бояться пробовать. Мужики они чего умеют все?
Они не боятся пробовать починить.
- Поздно мне уже учиться. - вздохнула Светлана. - Возраст уже. Болячки всякие. Поясница болит.
- Что ж вы молчите?! - воскликнул Василий и стукнул Светлану молотком по спине.
- Ой! - удивилась Светлана. - Что это вы?
- Легче, правда? - напросился на комплимент Василий.
- Ой. И вправду. - удивилась Светлана. - Не болит больше. Вы просто чудотворец.
- Да пустяки. - засмущался Василий. - Вы бы и сами...
- И колено у меня ноет. Вот что значит мужчины в доме нет. - намекнула Светлана.
Василий ударил молотком по колену.
- А теперь как? - спросил он.
- Ой. Прям чудо какое-то. - обрадовалась Светлана. - С желудком вот тоже..
- Скальпель есть? - вскочил Василий. - Щас мы его мигом...
- И глаза чего-то. - вздохнула Светлана.
- Лазер есть? - вскочил Василий. - Дел на пять минут. Поправим сейчас все. Грудь подтянем опять же. С талии чуток уберем.
- Вы такой же как все! - вспомнила о приличиях Светлана. - Вам лишь бы грудь! Идите вон отсюда, подлец!
- Ага. Понял, понял. - вскочил Василий и ударил Светлану молотком по голове. - Ну как теперь? Легче?
- Ага. Вы прям кудесник!! - восхитилась Светлана и начала раздеваться.

- Хочу стразики! - ныла сумочка, - Хочу! Ну купи-и-и!..
Люди в магазине оборачивались, а какой-то невоспитанный папа даже показал сыну на сумочку пальцем.
- Стразики! - не унималась сумочка, - Купи! Купи! Купи!
- Замолчи! - придушенно прошипела на сумочку красная со стыда Лидочка, - Немедленно замолчи! Ты меня позоришь.
- Конечно, позорю, - немедленно согласилась сумочка, - Вишу на плече вся без стразиков, будто хозяйственная. Стыдно со мной такой по улицам ходить. А вот если купи-ить мне стразиков, то по улицам ходить сразу будет и не стыдно.
Лидочка дернула сумочку за ремень и торопливо направилась к выходу. Сумочка набрала побольше воздуха в боковые карманы и собралась уже снова завопить, но тут Лидочка ловко задернула на ней молнию, после чего та только и смогла, что беззвучно раздуваться да рассержанно дергаться на плече. Выйдя из магазина, Лидочка быстро пошла к метро, чувствуя, как горят у нее уши. Все-таки она так и не научилась достойно справляться с сумочкиными капризами -- инструкция говорила одно, самоучители толковали другое, а на форумах советовали все хором и сразу. Опытные же сумковладелицы со старших курсов на все ее расспросы только пожимали плечами, да отделывались неопределенными "это она у тебя просто первая, прывыкнешь еще" или "да как-то само собой получается"

- Ага, пожалела стразиков, - прошипела сумочка в тот момент, когда Лидочка сходила с эскалатора так, что она от неожиданности чуть не сломала каблук, - Родной сумочке дурацких стразиков пожалела. Ну ничего, ничего, я тебе это еще припомню. Вот ты меня следующий раз в театр поведешь, я улучшу момент и покажу твоему кавалеру, что ты во мне носишь. Вот он обрадуется!. Или вот пудру твою, суну тебе еще под руку, мечтай, как же! Поищешь ты ее у меня, ой поищещь! И ремни, знаешь, тоже вот бывают очень цеплючие, ага. Случается с ними такое. Особено к отходящим автобусам.
- Слушай, - прошептала Лидочка, - Ну хорош уже, а? Что ты прицепилась к этим стразикам? Давай я тебе лучше вот ремень новый куплю со стипендии, итальянский. Я в одном бутике на Воронежской видела продаются, классные такие.
- Черный? - заинтересовалась сумочка.
- Зачем черный? Желтый, кожаный. А хочешь, могу и черный.
- Лучше черный, - уточнила сумочка деловито, - Черный мне к пряжке хорошо подойдет, к внешней. Только не забудь.
- Не забуду, - пообещала Лидочка
- Ладно, - подобрела сумочка, - Если не забудешь, то ладно. Хотя, конечно, стразики...

- Вот здесь давай свернем, - быстро выдохнула сумочка, - Я знаю, как здесь срезать можно. А то опоздаем, час у перехода торчать придется.
Лидочка кивнула и свернула в проулок. Между общагой, где она жила, и остальным городом проходила железная дорога, и ровно в девять пятнадцать по ней шел обязательный неспешный товарняк. На сегодняшний же вечер у Лидочке были другие планы, нежели созерцание бесконечной вереницы вагонов. Она живо процокала каблуками по короткой освещенной дорожке, но войдя в темень, сбавила ход - здесь на земле могло оказаться что угодно, а ломать ноги не хотелось. Так что Лидочка внимательно выглядывала дыры в асфальте и потому не сразу заметила троицу, приросшую к стене дома, сразу возле беззубо раззявленного входа во двор.
- Цыпа, - равнодушно сообщила пространству одна из фигур, обнаружив, что Лидочка их заметила.
- С редиской, - добавила вторая фигура и оторвалась от стены, - Слышь, девушка, давай сумочку сюда.
Сумочка, услышав сиплое предложение неизвестного, задрожала у Лидочки на плече. Лидочка похлопала ее по боку и растерянно огрянулась.
- Не дури, девушка, - вступила в разговор третяя фигура, - Ну куда ты от нас побежишь, на каблуках? Давай сумочку, по-хорошему говорим.
Сумочка на плече принялась подпрыгивать и закручиваться на ремне. Вторая фигура сделала еще шаг вперед. Лидочка обреченно вздохнула.
- Хорошо, - сказала она чужим, хриплым голосом, - Сумочка? Возьми!

- А так, чтобы снаружи было меньше, а внутри больше, так вообще не бывает, - довольно болтала сумочка, - Это, если хочешь знать, против физики. А чего там в инструкции понаписали, про "сразу в нормальное состояние", так известно, чего они там в своих иструкциях пишут, умники эти.
- Да, да, - Лидочка дернула за ремень, хотя торопиться было уже некуда, проскочить до товарняка они не успели, - А ногу ты зачем тащишь? Тоже по законам физики?
- По законам охоты, - быстро возразила сумочка, - Нога моя заслуженная добыча. Я, если хочешь знать, развитое и любознательное существо с игривой натурой. Меня полагается поощрять, чтобы закреплять полезные навыки. Вот так.
Лидочка вздохнула, но возражать не стала, хотя и была уверена, что ничего сумочке поощрять не надо и она просто выпендривается. Сейчас сумочка с достоинством вышагивала сзади -- два метра в холке, узлы биомышц переливаются под черной, лоснящейся шкурой, обрубок ноги, все еще обутой в раздолбанный говнодав сорок длинного размера, зажат меж тридцатисантиметровых зубов из нержавейки, ограненых корундом -- и прохожие испуганно шарахались в стороны. Но сейчас Лидочке не было стыдно, сейчас ее переполняли гордость и непривычное, но очень приятное ощущение защищенности. "Всех троих, - думала она, - За четыре секунды. В два раза быстрее, чем обещано в инструкции. Вот так. Какая умница. Нет, надо, надо будет обязательно купить ей стразиков." Она протянула руку и потрепала сумочку по боку. Та довольно заурчала.

(с)

Я, конечно, стараюсь не поддаваться массовой истерии по поводу плоских животов и подтянутых поп - все во мне прекрасно и так, а сила моего неземного обаяния отвлекает от возможных мелких недостатков.
Однако весна есть весна, за весной придет лето с купальниками и прочими неприятными голыми животами, посему я собрала попу в кулак, выдохнула и приняла волевое решение записаться на "Силовую тренировку на все группы мышц с элементами степа. Рекомендуется для любого уровня подготовки". Это очень хорошо, что для любого уровня - я, конечно, спортсменка бывалая, в прошлом году три дня приседания по утрам делала, и у меня гантели дверь в комнату подпирают, но все-таки начать надо с чего-нибудь попроще. А потом как пойду в тренажерный зал, как покроюсь кубиками, как стану одним сплошным клубком мышц!

Ничто не предвещало беды - тети разной комплекции в просторном зале, похожие на гробики для карликов степ-платформы, ритмичная музыка, тренерши нет пока. Вспомнив, что перед тренировкой спортсмены разминаются, я с сосредоточенным лицом попрыгала, повертела головой и всячески показала присутствующим клушам, что их посетила фитнес-фанатка, которая знает, что и как! Так, ну где там уже тренер? Чего вапще такое, я не поняла?..

Прискакала тренерша - маленькая накачанная женщина:
- Вы в первый раз? Будет тяжело - передохните. Поехали!

Пять минут, полет нормальный! Здорово скакать под музыку - чего я сюда раньше не пришла? Надо спортом заниматься, даешь здоровый образ жизни!

Семь минут, полет нормальный, но внутри нарастает недоумение - это что, все 50 минут в таком темпе будут?

Десять минут, полет так себе. Вокруг меня двадцать женщин с лицами убийц машут ногами и долбят в платформу - что там слон по сравнению с батальоном мрачных теток, решивших привести себя в порядок!

Двенадцать минут, недоумение крепнет. Тетка-тренер даже не порозовела:
- Еще активнее! Мах, степ, захлест! Еще четыре раза, не снижаем темпа!

Пятнадцать минут - я сейчас лопну с брызгами и испачкаю вам зал. Или у меня нога на очередном замахе оторвется. Поняла, почему остальные бабы так долбят в степ-платформы, я свою тоже возненавидела: получи, гадская штука, вот тебе, и снова! Чтоб ты сломалась, к чертовой матери!

Двадцать минут, берем коврики, сейчас будет комплекс на пресс. Ну, слава богу, хоть не скакать, а то меня укачало и рожа с нашим знаменем цвета одного - местами синяя, местами красная, и пара белых пятен.

Двадцать две минуты: мама! Верните степ-платформы, я хочу умереть в движении, а не в позе рака-эпилептика! Я не могу закинуть ноги за голову силой мышц пресса. У меня там нет мышц, у меня там завтрак и нервы.

Двадцать пять минут: кто пукнул? Упражнения на пресс не проходят даром... Белорусские партизаны могли пытать пленных фрицев скручиванием - после 15-го раза я готова рассказать все секреты вселенной.

- Не халявим! Кто хочет с голым животиком летом ходить? Работаем!

Если я сейчас умру, то голый животик летом меня волновать будет мало - тихо сползаю на пол и дышу в проход. В зеркале отражаются попы всех цветов и размеров и рожи одного цвета - малинового, выражение лиц все такое же мрачное - антицеллюлитный джихад.

Тридцать минут: группа похожа на отряд зомби - пошатывающиеся фигуры в полуприсяде, растрепанные волосы и горящие священной мыслью глаза.

Простите, но я не могу в такую позу свернуться, у меня ноги растут в противоположном направлении. И вряд ли смогу в этой жизни...И так я тоже не могу сделать, это, в конце концов, просто неприлично! Надо как-то незаметно отщипнуть кусочек от тренерши и сдать на анализ - она резиновая, нормальный человек в такие узлы завязаться не сможет.

Тридцать пять минут: конечно, почему бы не поотжиматься напоследок?
Мое тело притворяется дрожащей тряпочкой и

отказывается принимать любые положения, кроме сугубо горизонтального.

- Так, девушки, отжимаемся на платформе, касаемся ее грудью - кто коснется, у того грудь красивая!
Я коснулась грудью платформы практически сразу и так и осталась лежать - это считается или нет?

Сорок минут: я не могу так сесть, у меня так ноги не гнутся! Достать мизинцем руки до мизинца ноги в такой позе? Это утопия. Что вы делаете?! Прекратите ломать мне тело! Какая сильная баба-тренер, такая маленькая и такая жестокая! Фашистка! Я так не сложусь, я из цельного куска дерева сделана, аааа! Стойте, не уходите! Разложите меня обратно немедленно, я сама не распрямлюсь, и в машину такой раскорякой не влезу!

Сорок пять минут: очень хочется спрятаться за степ-платформу. Я умру в муках прямо на финальной растяжке - порвусь пополам на счет "три". Простите меня все за всё! Иии....хрясь!

Пятьдесят минут: кто-то добрый собрал меня в кучу и откатил к стенке.

Занятие окончено, нас ждут через два дня. Ждите... Але, муж? Приезжай и забирай мои останки. Господи, как плохо!..

Утро: ыыыыы..... Господи, вчера мне было хорошо, ПЛОХО мне сегодня! Такое ощущение, что я спала в работающей бетономешалке - я могу шевелить только глазами. Принесите мое завещание, я перепишу абонемент на нелюбимую троюродную сестру!
Муж, запомни меня молодой и красивой - сейчас я буду вставать на работу и умру в процессе одевания трусов...

Ыыыыы... чертово лето, еще не началось, а уже так плохо

Ги де Мопассан
Волк ее встретил. Он осмотрел ее тем особенным взглядом, который опытный парижский развратник бросает на провинциальную кокетку, которая все еще старается выдать себя за невинную. Но он верит в ее невинность не более ее самой и будто видит уже, как она раздевается, как ее юбки падают одна за другой и она остается только в рубахе, под которой очерчиваются сладостные формы ее тела.

Виктор Гюго
Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор среди ядовитых змей, как сомнабула в печке…

Джек Лондон
Но она была достойной дочерью своей расы; в ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.

Ярослав Гашек
— Эх, и что же я наделал? — бормотал Волк. — Одним словом обделался.

Оноре де Бальзак
Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.

Оскар Уайльд
Волк. Извините, вы не знаете моего имени, но…
Бабушка. О, не имеет значения. В современном обществе добрым именем пользуется тот, кто его не имеет. Чем могу служить?
Волк. Видите ли … Очень сожалею, но я пришел, чтобы вас съесть.
Бабушка. Как это мило. Вы очень остроумный джентльмен.
Волк. Но я говорю серьезно.
Бабушка. И это придает особый блеск вашему остроумию.
Волк. Я рад, что вы не относитесь серьезно к факту, который я только что вам сообщил.
Бабушка. Нынче относиться серьезно к серьезным вещам — это проявление дурного вкуса.
Волк. А к чему мы должны относиться серьезно?
Бабушка. Разумеется к глупостям. Но вы невыносимы.
Волк. Когда же Волк бывает несносным?
Бабушка. Когда надоедает вопросами.
Волк. А женщина?
Бабушка. Когда никто не может поставить ее на место.
Волк. Вы очень строги к себе.
Бабушка. Рассчитываю на вашу скромность.
Волк. Можете верить. Я не скажу никому ни слова (съедает ее).
Бабушка. (из брюха Волка). Жалко, что вы поспешили. Я только что собиралась рассказать вам одну поучительную историю.

Эрих Мария Ремарк.
Иди ко мне, — сказал Волк.
Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость — тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью.
— Конечно, — сказала она. — Нам не на что надеяться. У меня нет будущего.
Волк молчал. Он был с ней согласен.

Умберто Эко
16 августа 1968 года я приобрел книгу под названием «Детские и домашние сказки» (Ляйпциг, типография: Абеля и Мюллера, 1888). Автором перевода значились некие братья Гримм. В довольно бедном историческом комментарии сообщалось, что переводчики дословно следовали изданию рукописи XVII в, разысканной в библиотеке Мелькского монастыря знаменитым членом Французской академии семнадцатого столетия Перро, столь много сделавшим для историографии периода Людовика Великого. В состоянии нервного возбуждения я упивался ужасающей сказкой и был до того захвачен, что сам не заметил, как начал переводить, заполняя замечательные большие тетради фирмы «Жозеф Жибер», в которых так приятно писать, если, конечно, перо достаточно мягкое. Как читатель, вероятно, уже понял, речь шла о Красной Шапочке.

Габриэль Гарсия Маркес
Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер когда Бабушка съела столько мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием сердца смотрели, как по шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.

Борис Акунин
Эраста Петровича Фандорина, чиновника особых поручений при московском генерал-губернаторе, особу 6 класса, кавалера российских и иностранных орденов, выворачивало наизнанку. В избушке вязко пахло кровью и требухой. Подле его начищенных английских штиблет покоилось распростертое тело девицы Бабушкиной, Степаниды Ивановны, 89 лет. Эти сведения, равно как и дефиниция ремесла покойной, были почерпнуты из детской книжки, аккуратно лежавшей на вспоротой груди. Более ничего аккуратного в посмертном обличье девицы Бабушкиной не наблюдалось.

Михаил Зощенко
… А вот еще дамочку я знаю. В Лесном переулке проживает. Гражданка Красношапникова. Очень миленькая из себя и колготки носит.
Как-то через лес ей идти пришлось. Бабушка ейная в гости позвала. С собой корзинку имела — редикюли-то из моды нынче выходят. А там — молоко, пирожки. Может и горячительного чего. Водка, скажем. Или кальвадос.
А у леса Волков жил. Никчемный мужичок. Он был алкоголик. И безнравственный. Он недавно продал свои сапоги и теперь ходил в галошах на босу ногу.
Так вот натыкается Красношапникова на него и говорит:
— Удивляете вы меня между прочим, гражданин Волков, и что вы себе думаете! Не отдам я вам водки!
Тут Волков как-то сникает и падает духом. Он расстраивается очень. Тает на глазах и смотреть не на что. Он собственно мыслил порвать с пошлым прошлым, ступил босой ногой на путь исправления. Он спешил сделать гражданочке Красношапниковой сильный комплимент по поводу миловидности внешнего вида.
И натыкается на такое с ее стороны хамство. И оно отбрасывает его в евонной эволюции на неопределенное время назад.
Вот так сказывается невоспитанность граждан на уровне этики нашей молодой республики.
Тошно аж. Тьфу!

Даниил Хармс
Два лесоруба пошли на охоту
А бабушка рыла подкоп под забор
К. Ш. пирожки побросала в болото
А волк с перепугу попал под топор

Есенин
Дай,Волк,на счастье лапу мне,
Такую лапу не видала с роду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую,бесшумную погоду …
Дай,Волк,на счастье лапу мне,

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Бабушка и мила и знаменита,
И у неё гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Ей пирожков отдать,ну хоть немного.

Да,ты по-волчьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Мой милый Волк, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?

Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.

Поль Верлен
Я — Шапка Красная периода упадка.
Покуда тени кипарисов коротки,
В корзину горестно слагаю пирожки:
Так мать моя велит и дряхлый дух порядка.

Уж издали томит звериных глаз загадка.
Пусть волчий серый мех влечет сердца других -
Волков я не люблю, претят мне взгляды их,
Но смерть отрадней, чем постылая кроватка.

Ужель сегодня дней моих не прекратят
Объятья волчие? Ведь Шарль Перро печальный
Меня хоронит сказкой погребальной.

Пусть наземь пирожки банальные летят -
Я все же не одна: здесь дровосек нахальный
И бабка старая с ухмылкой инфернальной.

Фрейд.
Навязчивое стремление Красной Шапочки относить пирожки бабушке, скорее всего, продиктовано желанием искупить вину, за нанесенный ранее моральный вред бабушке. Лес — совокупность высоких деревьев — ярко выраженный фаллический символ, вполне естественный в фантазиях молодой девочки. Нет никакого волка. Волк в данном случае, ни что иное, как неосознанная сторона КШ, ее вытесненные сексуальные фантазии, которые рвутся наружу. Таким образом, диалог Волка и КШ имел место лишь в
воспаленном воображении Красной Шапочки, над бабушкой издевалась сама Шапочка, под контролем неосознанных желаний, в финале, после упорной внутренней борьбы и начальной формы самоанализа — помните это «почему такой большой нос» итд. побеждает Волк. Лишь благодаря вмешательству опытных психоаналитиков — образ охотников в видении, удалось вытащить на свет личность девочки.

Красная Шапочка в новостях (42)
Одинокая девочка подверглась нападению не установленных лиц. Как всегда по субботам, Красная Шапочка вышла из своей квартиры и направилась к бабушке. Ее путь пролегал через лес. В последнее время правительство леса ничего не может поделать с разного рода формированиями. Жертвой одной из таких группировок и стала беззащитная девочка.
Говорит офицер полиции: «Около 17.00 члены группировки «Волк» обманом заманили ее в дом, где уже находился расчлененный труп бабушки. После чего попытались разделаться с ней. К счастью, мимо проезжал наш экипаж, и мы услышали крики, доносящиеся из дома. По горячим следам были задержаны все участники данного преступления. Ведется следствие.»

Курт Воннегут
Волк уже завтракал сегодня, поэтому он не сожрал Красную Шапочку сразу.
У Волка была мечта. Он мечтал о том, чтобы сидеть дома в теплой норе, заполненной запасами еды, и никогда больше не бегать по лесам.
«А где живет твоя бабушка?» — спросил Волк. И когда Красная Шапочка ответила ему, в слишком большом мозгу Волка созрел план, как заполучить и Красную Шапочку, и ее бабушку, и пирожки сразу. Надо сказать вам, что через день Волк будет мертв. Случайно проходящие мимо дровосеки вспорят ему живот своими топорами и сделают из него отличное чучело. Это чучело простоит в сельской школе 17 лет, пока не сгорит во время одного из пожаров. Деревенский мальчик Ваня подберет на пепелище один из клыков Волка, чтобы затем променять его у соседского мальчишки на гнутую железку. Но это уже другая история…
А пока ничего не подозревающий Волк несся к дому Бабушки…

Лев Николаевич Толстой
Тихим, летним утром природа благоухала всеми запахами весны. Глубокое, голубое небо озарилось на востоке первыми лучами просыпающегося солнца. Баронесса Красная_шапочка взяла корзинку с пирожками и вышла в лес. На ней было одето чудное булое платье, украшенное чистыми слезами бусин жемчуга. На прекрасной головке красной шапочки была модная шапочка, итальянской соломки, прекрасные белые руки
были обтянуты изящными перчатками, белого батиста. На ногах были обуты туфельки, тончайшей работы. Девушка вся светилась в лучах раннего солнца и порхала по лесной тропинке, как сказочный белый мотылек, оставляя за собой флер прекрасных француских духов.
Граф Волк имел обыкновение просыпаться рано. Не пользуясь услугами денщика, он поднялся, оделся по-обыкновению скромно, и приказал запрягать. Легко позавтракав, он выехал в лес.

Федор Михайлович Достоевский
«Преступление и наказание»
Волкольников проснулся хмурым летним утром, в своей угловой, стылой комнатенке. Настроение его было мрачно. Постоянные финансовые трудности, вызваные дорогой столичной жизнью, скудность питания доводили его порой до полного отвращения к жизни. Единственным средством спасти свое положение виделось ему кража. Стяжать деньги было просто. Известно было, что некая особа, регулярно ходит черех лес. Имея в корзинке под пирожками известные суммы. Он решился. По какому-то странному наитию
выходя из дома он сунул под тулуп топор.
На темной тропинке показался чей-то силуэт. Волкольников кинулся к нему, пытаясь вырвать из рук корзинку. Завязалась борьба. Силы оказались неравны, Волкольников чувствовал, что его сейчас скрутят. Тогда он вытащил топор и с размаху стукнул два раза. Тело соперника обмякло.
Оказалось, что денег в корзинке нет. И его противником была старуха. Волкольников почувствовал, что земля уходит из-под ног.
Двумя месяцами спустя «Ведомости» писали в разделе «Проишествия», что в Неве всплыл труп пропавшего Волкольникова.

Булгаков
«Бабушка, между тем, уже разлила масло» — заявил маг.
«Сейчас мы тебя разясним», подумал Волков и мигнув за спиной мага Ивану, сорвался с места. За трамвайными путями, на стене, был телефон.
Прямо у турникета Волкова напугал неожиданно вскочившия со скамейки вертлявый господин который надтреснутым голосом объявил: « Вам к турникету? Сюда пожалуйста!».
Волков успел заметить трамвай, взялся рукой за турникет, вдруг ноги его поехали, и его неудержимо понесло на рельсы…
Взвизгнули тормоза, зазвенели стекла и темный, круглый предмет, запрыгав покатился на мостовую. Это была голова Волкова.
Вогоновожатая, молодая девушка в красной закрыла руками лицо, в котором небыло ни кровинки.

Венедикт Ерофеев
Красная Шапочка смотрела на трясущиеся руки и свалявшийся серый хвост.
— Так что же ты здесь по лесу так и шляешься как по&банный?
— Так разве ж я по&банный! Просто немотствуют уста…
— А у меня красненькое есть в корзинке.
— Красненькое? Холодненькое?
— Конечно. И херес наверное остался. Грамм 800.
Волк схватил корзинку, ловко выдернул из нее одну из бутылок и откупорил ее одним ударом о березу. И немедленно выпил. После этого сожрал Красную Шапочку и пробормотал: „Чтобы не сблевать. А все эти писательские анекдоты — от дряблости воображения, от недостатка полета мысли; вот откуда эти нелепые анекдоты… “

Зюскинд
И тут широко раздутые ноздри Волка втянули тот едва уловимый запах, который испускает сухая прошлогодняя хвоя соснового леса в предместьях Сен-Жермен-де-Февр, щедро политая мочой лося и глубоко прогретая жарким полуденным солнцем апреля, но на этот раз запах говорил — нет, кричал! -
о том, что его целостность нарушена какой-то aura vaginalis, принадлежащей молодой особе в шапочке цвета киновари. Пройдя еще десять километров, Волк сумел отстранить свое чутье от запаха хвои и составил достаточно полное представление о том, что за вонючка он будет после того, как он украдет запах Красной Шапочки и ее смердящей бабушки.

Дж. Р. Р. Толкин
Сразу за домом Красной Шапочки начинался лес. Лес этот был одним из немногочисленных ныне осколков Великого Леса, покрывавшего некогда все Средьземелье — давно, еще до наступления Великой Тьмы. Когда-то в прежние времена, оказавшись на опушке этого леса в час захода Солнца, в лесу этом можно было услышать песню на Синдарине — языке той ветви Перворожденных, что никогда не покидали пределов смертных земель и не видели света Закатного Края. Но с приходом Великого Врага веселый
народец покинул Лес, и ныне его населяли злые, коварные существа, самыми страшными из которых были Волки, говорившие на почти забытом ныне Черном наречии — языке, созданном Врагом в глубинах Сумеречной страны для ее обитателей.

Александр Иванов
КРАСНАЯ ПАШЕЧКА
В конце лета мать с трудом оторвала голову от подушки и слабым голосом позвала Пашечку.
Уже лет десять прошло с тех пор, как ушел от нее муж, Пашечкин отец, красавец, левун, гулена, бабник, любитель выпить и закусить.
Мать слегла. Врачи определили полеомиелит, потерю памяти, тахикардию с перемежающейся экстрасистолией, хронический гастрит, чесотку и энцефалопатический сидром.
– Сходи к бабушке, дочка, – прошептала мать. – Отнеси ей пирожков. Пусть порадуется. Недолго уж ей осталось...
Бабушка жила одна в глухом лесу, где до ухода на пенсию по инвалидности работала уборщицей в Театре оперы и балета.
Как-то, заменяя внезапно умершую балерину, она упала в оркестровую яму, сломала ноги, руки, шею, позвоночник и выбила зубы.
С тех пор уже не вставала.
Раз в год Пашечка носила ей пирожки с начинкой из продукции фирмы "Гедеон Рихтер". Бабушка радовалась, счастливо улыбалась, ничего не видя и не слыша, и только выбивала желтой пяткой мелодию вальса "Амурские волны".
Вот и сейчас Пашечка собрала корзинку и, тяжело опираясь на костыли, вышла из дому.
Все называли ее Пашечкой из-за нездорового румянца, который был у нее с детства. Она страдала рахитом, эпилепсией, слуховыми галлюцинациями и аневризмой аорты. И ходила поэтому с трудом.
На лесной тропинке встретился ей Алексей Сергеевич Волк, лучший в лесу хирург - золотые зубы, резавший безболезненно и мгновенно.
У него было размягчение мозга, и он знал это. Жить оставалось считанные минуты.
Еле передвигая ноги, Волк подошел к упавшей от изнеможения Красной Пашечке. Она слабо улыбнулась.
– К бабушке? – тихо спросил Волк.
– К ней.
– Поздно, – сказал Волк и, привалившись к березе, дал дуба.
Пашечка вздохнула и отошла. Последнее, что она видела, был пробежавший мимо хромой заяц с явными признаками язвы желудка и цирроза печени.
Она приказала ему долго жить.

МИХАИЛ ЗОЩЕНКО

МЕРСИ

В этом году население ещё немножко потеснилось.
С одной стороны, конечно, нэпманы за город выехали во избежание разных крупных недоразумений и под влиянием декрета. С другой стороны, население само уплотнилось, а то в тройном размере платить не каждому интересно.
И, безусловно, уничтожение квартирного института тоже сыграло выдающуюся роль.
Так что этот год очень даже выгодно обернулся в смысле площади.
Если каждый год такая жилплощадь будет освобождаться — это вполне роскошно, это новых домов можно пока что не возводить.
В этом году очень многие пролетарии квартирки и комнатки заимели путём вселения. Вот это хорошо!
Хорошо, да не совсем. Тем более это вселение производят без особого ума. Только бы вселить. А чего, и куда, и к кому — в это, безусловно, не входят.
Действительно верно, особенно входить не приходится в силу такого острого кризиса.
Но, конечно, хотелось бы, если нельзя сейчас, то в дальнейшем иметь некоторую точность при вселении. Или гарантию, что, скажем, к тихому человеку не вселяли бы трубача или танцора, который прыгает, как бешеный дурак, до потолка и трясёт квартиру.
Или бы так. Научных секретарей вселять, скажем, к научным секретарям. Академиков, прошедших чистку аппарата,— к академикам. Зубных врачей — к зубным врачам. Которые на флейте свистят, опять же к своим ребятам — вали свисти вместе.
Ну, конечно, если нельзя иметь такую точность при вселении, то и не надо. Пущай бы по главным признакам вселяли. Которые люди умственного труда и которые любят по ночам книжки перелистывать — вали к своим ночным труженикам.
Другие — к другим. Третьи — к третьим.
Вот тогда бы жизнь засияла. А то сейчас очень другой раз обидно получается. Как, например, такой факт с одним нашим знакомым. Он вообще рабочий. Текстильщик. Он фамилию свою просил не употреблять. Про факт велел рассказать, а фамилию не дозволил трогать. А то, говорит, меня могут окончательно доконать звуками.
Так что назовём его ну хотя бы Захаров.
Его, голубчика, как раз вселили в этом году. Конечно, мерси и спасибо, что вселили, а то он у своих родственников проживал. А только это вселение ему боком вышло.
Был это славный гражданин и хотя, конечно, нервный, но довольно порядочного здоровья. А теперича — будьте любезны — невроз сердца и вся кровь выкипела от раздражения.
А главная причина — он в этой квартире не ко двору пришёлся.
Эту квартирку как раз интеллигенты населяли. В одной комнате — инженер. В другой, конечно, музыкальный техник — он в кино играет и в ресторанах. В третьей обратно незамужняя женщина с ребёнком. В ванной комнате — домашняя работница. Тоже, как назло, вполне интеллигентная особа, бывшая генеральша. Она за ребёнком приглядывает. А ночью в ванне проживает. Спит.
Одним словом, куда ни плюнь — интеллигенты. И ихняя жизнь не такая подходящая, как, конечно, хотелось бы.
Для примера, Захаров встаёт, конечно, не поздно. Он часов в пять встаёт. Или там в половине пятого. У него такая привычка — пораньше встать. Тем более он на работу встаёт, не на бал.
А инженер об это время как раз ложится. Или там на часик раньше. И в стенку стучит. Мол, будьте любезны, тихонько двигайтесь на своих каблуках.
Ну, Захаров, конечно, ему объясняет — мол, не на бал он спешит. Мол, он должен помыться, кипяточек себе скипятить и так далее.
И тут, конечно, происходит первая схватка.
Хочет Захаров пойти помыться — в ванной комнате интеллигентная дама спит. Она визг подымает, дискуссии устраивает и так далее.
И, конечное дело, после таких схваток и дебатов человек является на работу не такой свеженький, как следует.
После приходит он обратно домой. Часам, что ли, к пяти. Ну подзаправится. Поглядит газету.
Где бы ему тихонечко полежать, подумать про политику или про качество продукции — опять нельзя.
По левую руку уже имеется музыкальный квинтет. Наш музыкант с оркестра имеет привычку об это время перед сеансом упражняться на своём инструменте. У него флейта. Очень ужасно звонкий инструмент. Он в него дудит, продувает, слюнки выколачивает и после гаммы играет.
Ну выйдет Захаров во двор. Посидит часик-другой на тумбочке — душа домой просится.
Придёт домой, чайку покушает, а по правую ручку у инженера уже гости колбасятся. В преферанс играют. Или на своей пианоле какой-нибудь собачий вальс Листа играют. Или шимми танцуют — наверное, в дни получек.
Глядишь, и вечерок незаметно прошёл. Дело к ночи. И хотя, конечно, ночью они остерегаются шуметь, а то можно и в милицию, но всё-таки полного спокойствия нету. Двигаются. За паркет ножками цепляются. И так далее.
Только разошлись — музыкант с ресторана или с вечеринки заявляется. Кладёт свой инструмент на комод. С женой ругается.
Только он поругался и затих — инженер задвигался: почитал, видите ли, и спать ложится.
Только он лёг спать — Захарову вставать надо.
Только Захаров встал — инженер расстраивается, в стенку ударяет, не велит на каблуках вращаться.
Только в ванную пошёл — визг и крики,— мол, зачем брызги падают. И так далее, и так далее.
И, конечно, от всего этого работа страдает: ситчик, сами видите, другой раз какой редкий и неинтересный бывает — это, наверное, Захаров производит. И как ему другой произвести — ножки гнутся, ручки трясутся и печёнка от огорчения пухнет.
Вот я и говорю: учёных секретарей надо к учёным секретарям, зубных врачей к зубным врачам и так далее. А которые на флейте свистят, тех можно за городом поселить.
Вот тогда жизнь засияет в полном своём блеске.
1929

МИХАИЛ ЗОЩЕНКО

ЛЮБОВЬ

Вечеринка кончилась поздно.
Вася Чесноков, утомлённый и вспотевший, с распорядительским бантом на гимнастёрке, стоял перед Машенькой и говорил умоляющим тоном:
— Обождите, радость моя... Обождите первого трамвая. Куда же вы, ей-богу, в самом деле... Тут и посидеть-то можно, и обождать, и всё такое, а вы идёте. Обождите первого трамвая, ей-богу. А то и вы, например, вспотевши, и я вспотевши... Так ведь и захворать можно по морозу...
— Нет,— сказала Машенька, надевая калоши.— И какой вы кавалер, который даму не может по морозу проводить?
— Так я вспотевши же,— говорил Вася, чуть не плача.
— Ну, одевайтесь!
Вася Чесноков покорно надел шубу и вышел с Машенькой на улицу, крепко взяв её под руку.
Было холодно. Светила луна. И под ногами скрипел снег.
— Ах, какая вы неспокойная дамочка,— сказал Вася Чесноков, с восхищением рассматривая Машенькин профиль.— Не будь вы, а другая — ни за что бы не пошёл провожать. Вот, ей-богу, в самом деле. Только из-за любви и пошёл.
Машенька засмеялась.
— Вот вы смеётесь и зубки скалите,— сказал Вася,— а я действительно, Марья Васильевна, горячо вас обожаю и люблю. Вот скажите: лягте, Вася Чесноков, на трамвайный путь, на рельсы и лежите до первого трамвая — и лягу. Ей-богу...
— Да бросьте вы,— сказала Машенька,— посмотрите лучше, какая чудная красота вокруг, когда луна светит. Какой красивый город по ночам! Какая чудная красота!
— Да, замечательная красота,— сказал Вася, глядя с некоторым изумлением, на облупленную штукатурку дома.— Действительно, очень красота... Вот и красота тоже, Марья Васильевна, действует, ежели действительно питаешь чувства... Вот многие учёные и партийные люди отрицают чувства любви, а я, Марья Васильевна, не отрицаю. Я могу питать к вам чувства до самой смерти и до самопожертвования. Ей-богу... Вот скажите: ударься, Вася Чесноков, затылком об тую стенку — ударюсь.
— Ну, поехали,— сказала Машенька не без удовольствия.
— Ей-богу, ударюсь. Желаете?
Парочка вышла на Крюков канал.
— Ей-богу,— снова сказал Вася,— хотите вот — брошусь в канал? А, Марья Васильевна? Вы мне не верите, а я могу доказать...
Вася Чесноков взялся за перила и сделал вид, что лезет.
— Ах! — закричала Машенька.— Вася! Что вы!
Какая-то мрачная фигура вынырнула вдруг из-за угла и остановилась у фонаря.
— Что разорались? — тихо сказала фигура, подробно осматривая парочку.
Машенька в ужасе вскрикнула и прижалась к решётке.
Человек подошел ближе и потянул Васю Чеснокова за рукав.
— Ну, ты, мымра,— сказал человек глухим голосом.— Скидавай пальто. Да живо. А пикнешь — стукну по балде, и нету тебя. Понял, сволочь? Скидавай!
— Па-па-па,— сказал Вася, желая этим сказать: позвольте, как же так?
— Ну! — человек потянул за борт шубы.
Вася дрожащими руками расстегнул шубу и снял.
— И сапоги тоже сымай,— сказал человек.— Мне и сапоги требуются.
— Па-па-па,— сказал Вася,— позвольте... мороз..
— Ну!
— Даму не трогаете, а меня — сапоги снимай,— проговорил Вася обидчивым тоном,— у ей и шуба и калоши, а я сапоги снимай.
Человек спокойно посмотрел на Машеньку и сказал:
— С её снимешь, понесёшь узлом — и засыпался. Знаю, что делаю. Снял?
Машенька в ужасе глядела на человека и не двигалась. Вася Чесноков присел на снег и стал расшнуровывать ботинки.
— У ей и шуба,— снова сказал Вася,— и калоши, а я отдувайся за всех...
Человек напялил на себя Васину шубу, сунул ботинки в карманы и сказал:
— Сиди и не двигайся, и зубами не колоти. А ежели крикнешь или двинешься — пропал. Понял, сволочь? И ты, дамочка...
Человек поспешно запахнул шубу и вдруг исчез.
Вася обмяк, скис и кулем сидел на снегу, с недоверием посматривая на свои ноги в белых носках.
— Дождались,— сказал он, со злобой взглянув на Машеньку.— Я же её провожай, я и имущества лишайся. Да?
Когда шаги грабителя стали совершенно неслышны, Вася Чесноков заёрзал вдруг ногами по снегу и закричал тонким, пронзительным голосом:
— Караул! Грабят!
Потом сорвался с места и побежал по снегу, в ужасе подпрыгивая и дёргая ногами. Машенька осталась у решётки.
1924

МИХАИЛ ЗОЩЕНКО

БАНЯ

Говорят, граждане, в Америке бани отличные.
Туда, например, гражданин придёт, скинет бельё в особый ящик и пойдёт себе мыться. Беспокоиться даже не будет — мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмёт.
Ну, может, иной беспокойный американец и скажет банщику:
— Гуд бай,— дескать,— присмотри.
Только и всего.
Помоется этот американец, назад придёт, а ему чистое бельё подают — стираное и глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, залатаны. Житьишко!
А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно.
У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я пошёл в баню (не ехать же, думаю, в Америку),— дают два номерка. Один за бельё, другой за пальто с шапкой.
А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать — некуда. Карманов нету. Кругом — живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь.
Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошёл в баню.
Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытьё? Грех один.
Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трёх шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не спёрли.
Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, её себе взять, а гражданин не выпущает.
— Ты что ж это,— говорит,— чужие шайки воруешь? Как ляпну,— говорит,— тебе шайкой между глаз — не зарадуешься.
Я говорю:
— Не царский,— говорю,— режим шайками ляпать. Эгоизм,— говорю,— какой. Надо же,— говорю,— и другим помыться. Не в театре,— говорю.
А он задом повернулся и моется.
«Не стоять же,— думаю,— над его душой. Теперича,— думаю,— он нарочно три дня будет мыться».
Пошёл дальше.
Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался — не знаю. А только тую шайку я взял себе.
Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться — какое же мытьё? Грех один.
Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь.
А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идёт. Один штаны моет, другой подштанники трёт, третий ещё что-то крутит. Только, скажем, вымылся — опять грязный. Брызжут, дьяволы. И шум такой стоит от стирки — мыться неохота. Не слышишь, куда мыло трёшь. Грех один.
«Ну их,— думаю,— в болото. Дома домоюсь».
Иду в предбанник. Выдают на номер бельё. Гляжу — всё моё, штаны не мои.
— Граждане,— говорю.— На моих тут дырка была. А на этих эвон где.
А банщик говорит:
— Мы,— говорит,— за дырками не приставлены. Не в театре,— говорит.
Хорошо. Надеваю эти штаны, иду за пальто. Пальто не выдают — номерок требуют. А номерок на ноге забытый. Раздеваться надо. Снял штаны, ищу номерок — нету номерка. Верёвка тут, на ноге, а бумажки нет. Смылась бумажка.
Подаю банщику верёвку — не хочет.
— По верёвке,— говорит,— не выдаю. Это,— говорит,— каждый гражданин настрижёт верёвок — польт не напасёшься. Обожди,— говорит,— когда публика разойдётся — выдам, какое останется.
Я говорю:
— Братишечка, а вдруг да дрянь останется? Не в театре же,— говорю. Выдай,— говорю,— по приметам. Один,— говорю,— карман рваный, другого нету. Что касаемо пуговиц, то,— говорю,— верхняя есть, нижних же не предвидится.
Всё-таки выдал. И верёвки не взял.
Оделся я, вышел на улицу. Вдруг вспомнил: мыло забыл.
Вернулся снова. В пальто не впущают.
— Раздевайтесь,— говорят.
Я говорю:
— Я, граждане, не могу в третий раз раздеваться. Не в театре,— говорю. Выдайте тогда хоть стоимость мыла.
Не дают.
Не дают — не надо. Пошёл без мыла.
Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес?
Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник.
1924