ЛЕСА В НАХАБИНЕ

В валторны дунет осень. Тело бросить
На топчаны закатных поездов,
Сомкнуть колени, лбы приплюснуть к стёклам,
К слюде задымленной оконца. Цедит солнце
Сквозь сито сосен сливовый сироп,
Ах, в алых каплях шаль твоя намокла…

Поблёкших красок жаль – закат угас,
Фольгой свинцовой проскрежещут небосклоны.
Нахабино. Войдём в леса, где кроны
Безмолвием и хладом встретят нас.

В воронке мглы осенний лист кружит
Над розовым, над рдяно-золотым
Столпом неслышного огня,
Пугая тьму, замшелые кряжи
Скрипят. Оцепит сизый дым
Шарфами зыбкий березняк.
Октябрь студит лёгкую главу,
Ветвь зацвела – кровавится ладонь,
Золу и древо держит на плаву
В лиловых шёпотах огонь.
Каких вершин касается душа.
Лети, лети, голубица, сестрица,
Грусти и плачь под сводом хвойных царств,
Что жизнь дарована, горька и хороша,
Что женщина, которая нам снится,
Сквозь марево костра глядит на нас.
Не пощадит. Свободна и легка,
Сотрёт сомненья с розового лика,
С бестрепетностью варварского мифа
Нить оборвет любимая рука.

Костёр погас. Ночь шествует в лесах,
За бороды влача тумана клочья,
Мы – души леса. Осязаем звук,
И нас глухие кликнут голоса –
Сова ли стонет, леший ли морочит –
Туда, туда… Развилинами рук
Уткнуться в глади стылого бетона,
Ослепит пересверк прожекторов,
Врата распахнуты – полуночная зона,
Реликты вышек. Гулкий кашель псов…

каких времён пропела тетива
нелепый призрак тризну ли пророчит
чей пепел нам глаза запорошил
иль не отплакала последняя вдова
на верфях ночи точит мёртвый кормчий
штыки охранок в лиственной глуши
но для того ль солёная земля
в любви и муках сына родила
и не спала и простирала ветвь над сонным
чтоб возвести на тёмный крючень зоны,
ночной фантом, сверкающая дыба,
колючий град, кандальная страна…
Сравни творцов! Дремучие стихии,
листы, трава, зверьё - из той же зыби
золототканной, что и ржавая струна,
и над кайлом согнувшиеся выи…
Но тихо всё. Гостей не привечают.
Угрюмо стыл безжизненный дворец.
Ни Пастыря, ни Волка, ни овец –
Глаголь скрипит, да псы далёко лают…

Как прянет в ночь цыганскую зверёк,
Как заколотится взлетающая птица,
Мы рвёмся прочь. Нам лбы целует мрак,
Нам воды студят ноги чрез сапог.
Звенит, звенит болотная водица,
И к воле направляем каждый шаг.
Леса осенние, прощайте.
Ждать недолго
Последнего вагона перестук,
В него войдём. Утеряна заколка,
Венец возденешь тонко-нежных рук,
Лицо опустишь в стынь оконной рамы.
В расшатанных пространствах бытия
Звезда по небу катится за нами,
Летим во тьме и гуле: ты и я.

ИУДИФЬ

Скоро утренняя стража. Блёкнет свод,
спит долина у подножья Ветилуи,
ветер травы целомудренно целует,
да цикада одинокая речёт.
В бледном небе проступил, седобород,
горный кряж, хранящий мету меловую
древних вод.

Сердце бьётся! Ускоряет шаг стопа
к стенам крепости, где каменные башни
смотрят в небо, обречённо и бесстрашно
на навершии скалистого горба.
В угасанье звёзд и тонкого серпа
в их молчании суровом – скорбь и жажда.
И мольба!

Там, в степи, простор до края полонив,
мириадами дымов колебля землю,
войско тёмное сынов Ассура дремлет.
Их костры горят в ночи, как головни,
как светильники войны на пепле нив,
для полей и гор, и тварей – злое время
возвестив.

“Кровь детей на лезвиях своих мечей,
вы, несущие в карающих походах,
не боящиеся мщения Господня,
жёсткосердные мужи, чья плоть грубей
скола камня, аравийский суховей
дышит смрадом на безлюдии холодном
крепостей,

что лежат под ассирийскою пятой.
Разорённых алтарей зола и пустынь,
тел поверженных поля, речные русла
с неподвижною водою кровяной,
матерей осиротелых горький вой
в пыльном мареве и рабства призрак тусклый
над судьбой –

вот удел непокорившихся земель,
смерть, полон ли – выбор скудно-невеликий…
Слуги тьмы, по слову вашего владыки,
жизни светлой драгоценная кудель,
где молитва, песнь и хлеб, и колыбель,
оборвётся посечённой повиликой
неужель?!

Пожинайте! Вы виной, что наша речь,
робость, нежность, смех, потупленные взоры –
только полог, хитротканный и узорный,
укрывающий от вас Господень меч…
Нашу ненависть сумевшие возжечь,
будьте прокляты! В бесславье и позоре
вам полечь!”…

Пред вратами Ветилуи, посреди
истомлённого осадою народа,
ветер волосы чужого полководца,
словно ком, в пыли дорожной ворошит.
И клинком горит, с дрожанием в груди,
дочь Мерарии, рождённая свободной,
Иудифь…

МОЛЕНИЕ НАД ГЛИНЯНЫМ КОМОМ

Травины пыльные, обломок валуна…
Сквозь толщу стен в подвальные глубины
Нисходит свет из старого окна,
Где ветра вздох, где ворох воробьиный…
Мерцает в каплях серебра скульптурной глины
Зелёный ком, чья плоть окроплена

Шнуром зеркальным плещущей струи.
Здесь в магме родовой, первоначальной
Сокрыты все творения мои –
Рождённые и будущие чада –
Отзвучия любовей и печалей,
Отчаяний и помыслов рои.

Под коркой глины слышу шелест крыл,
Смятенье юных губ и плеск ладоней,
И старости ворчливые хоры...
Здесь смерти необузданные кони
Сквозь льды и хаос древних космогоний
Летят в пещерах глиняной горы.

Я рассекаю грубой бороздой
Горбы и глади глиняного поля,
Тревожа Небо медленной мольбой:
“Пребудь со мной, в дни радости и боли,
В часы трудов – в обычае ль, в крамоле -
Отец Небесный, Свете тихий мой”…